удете отомщены. Возьмите меня себе в боги, и ваши дети будут здоровы, а не голодны и больны, как сейчас – вижу, среди них таких много. Всем вашим страхам, всем вашим скитаниям настанет конец, и будете вы править всеми народами мира.
– И какова же цена?
– Та же, какую потребовал я от Этойе: все ваши обряды и жертвы. Кровь тех, кто не откажется приносить жертвы другим богам, оросит мой алтарь.
– А когда таковых более не останется?
– Э-э, – пробулькало чудище, – до этого дня еще далеко, а когда он настанет, я более не потребую человеческих жертв.
– Каким в точности был твой уговор с Этойе из Илу?
– До тех пор, пока хоть малая доля острова Ау высится над волнами, Этойе и его потомки будут править всем островом, а всех, принявших условия договора, я буду оберегать и окружу особой заботой. Взамен люди Ау должны приносить на алтарь мой угодные мне жертвы, исполнять предписанные мною обряды и никаким прочим богам ни при каких условиях не поклоняться.
– А мы войдем в этот же уговор, или заключим с тобой новый?
– Мы с вами заключим новый уговор, отдельный от моего соглашения с Ау.
К этому времени солнце скрылось за горизонтом. Затянутая тучами, восточная часть небосвода почернела, тело чудища под водой замерцало фосфорической голубизной. Стек пару минут помолчал, глядя в волны.
– Мы – народ осторожный, – сказал он, наконец раскрыв рот. – Я должен обсудить все это со своими людьми.
– Разумеется.
– Давай же сейчас не будем связывать себя долгосрочными обязательствами, но согласимся вот на чем. В границах твоих земель мы не приносим жертв и не поклоняемся никаким иным богам, а ты не требуешь нашей крови на свой алтарь.
– Вполне разумно, – проклокотал бог Ау. – Вдобавок это даст обеим сторонам возможность продемонстрировать добрую волю.
– Рад твоей щедрости, – сказал Стек. – Чтоб выбрать наилучший курс, нам нужно время. Спешить в подобных вещах неразумно.
– Думайте, сколько понадобится. Я никуда не спешу. Вдобавок до заключения договора с вами мне нужно завершить кое-какие дела. И это может затянуться.
– Надолго ли? Конечно, мы живем в море, однако должны довольно часто приставать к берегу – пополнить запасы пресной воды, купить или собрать то, что необходимо, наконец, лодки в порядок привести.
– Берите себе тот остров, что перед тобой, и еще два к северу от него. На всех трех имеются родники, а я присмотрю, чтоб охотники с Ау вас там не тревожили.
– Что ж, хорошо. Каким именем тебя надлежит называть?
– Пока что зовите меня богом Ау.
– Но у тебя наверняка есть и другое имя.
– «Бог Ау» вполне подойдет. В будущем мы еще побеседуем. А до того можете не сомневаться: пока вы поклоняетесь только мне, никакие опасности вам не грозят.
Тут обвивавшее мачту щупальце обмякло, и вся масса щупалец соскользнула в воду. Голубое сияние начало меркнуть, пока почти не угасло, огромный глаз бессмысленно уставился в небо.
– Сдохло, – подытожил Стек и вновь подозвал к себе одного из детишек. – Передай на остальные лодки: сегодня ночью собираемся на совет, укрывшись под пологом правого корпуса «Ни Воды, Ни Земли». Вели ее капитану закрепить полог понадежнее. Чтобы ни птица, ни рыба нас не сумела подслушать.
Отослав мальчишку, он обратился к команде:
– Цепляйте тушу, пока волнами не унесло. Ее мяса хватит для всех на неделю, за что мы с вами бога Ау и возблагодарим.
Но мясо – может, из-за одержимости морской твари богом, а может, такой уж она уродилась – оказалось горьким до несъедобности, и Безбожники, едва распробовав новое кушанье, без остатка вышвырнули его за борт.
И Ихак, и жена его Ифанеи очень любили, так что жилось девочке счастливо. Вот только красотой она не блистала: невысока, широка в кости, прямые темные волосы гладки, точно мокрые водоросли. Вдобавок на отца она не походила настолько, что некоторые начали было отпускать на сей счет обидные замечания. Однако Ихак часто говорил:
– А-а, да, на меня она вправду совсем не похожа. Зато как две капли воды похожа на мою покойную матушку, от этого-то я и люблю ее особенно крепко.
Действительно, в дочери он просто души не чаял, а его пресловутой матушки в Обители Бога не помнил никто, и мало-помалу вид Ихака, идущего куда-нибудь, бережно сжимая в ладони ручку маленькой Ифанеи, сделался настолько привычным, настолько обыкновенным, что только диву даешься: как людям могло прийти в голову, будто девочка – не от него?
Мать Ифанеи умерла, когда той сравнялось четырнадцать, а к ее шестнадцатилетию состарился, одряхлел и Ихак. Тем временем Провозвестник начал оказывать Ифанеи мелкие знаки внимания. Узнав об этом, Ихак призвал Ифанеи к своему скорбному ложу для серьезного разговора.
– Итак, – начал он (голос – чуть громче дыхания), – хочешь ли ты стать женой Провозвестника Воли Бога?
– Да ведь он только на наследство и зарится, – откликнулась Ифанеи, опустившись у ложа отца на колени и взяв отца за руку.
Пальцы Ихака стали тонкими, невесомыми, хрупкими, точно птичьи косточки. Тело его таяло, словно снег в лучах солнца. В неверных, дрожащих отсветах единственного жирника Ихак казался совершенно бесплотным: того и гляди любое негромкое слово, любой неосторожный вздох сдует, унесет его прочь – разве что согревающее отца одеяло из шкур тому помешает.
– А-а, – еле слышно вздохнул он. – Но ведь когда-нибудь тебе потребуется выйти замуж, и человек, наделенный властью богом Ау, – не худший из женихов.
Уголки губ Ифанеи опустились книзу.
– Как посмотреть, – возразила она. – Одна жена у него уже есть. Она красива, горда, делить внимание мужа ни с кем не захочет… хотя на этот счет ей слишком тревожиться ни к чему. Обо мне, в лучшем случае, сразу же после свадьбы и позабудут.
Ихак залился натужным, беззвучным смехом.
– Мы с тобой думаем одинаково. А спросил я об этом только затем, чтобы всем, чем сумею, помочь тебе залучить его в мужья, если вдруг ты согласна смириться с этаким будущим. Хм-м… Но ты не согласна, а, стало быть, нам нужно строить другие планы.
Надо сказать, Ихак был куда проницательнее, чем о нем думали. Едва сообразив, что иного потомства, кроме единственной дочери, бог ему уже не пошлет, он припрятал часть сбережений – тюленьих кож и лезвий из вулканического стекла, самых ценных на Ау вещей – в местах, не известных кроме него никому. Он видел, как недовольна верхушка острова внезапным возвышением двоих из охотников, и понимал, что Провозвестник непременно постарался бы упразднить этот обычай, если б не опасался гнева простого народа. Однако охота на чужаков никому больше удачи не принесла, и все надежды других охотников на богатство и славу обернулись пустыми мечтами. Но миновавшая угроза в один прекрасный день могла снова поднять голову, а потому Ихак ни минуты не сомневался, что его должность отойдет в небытие вместе с ним. Понимал он и то, что Провозвестник не побоится трудностей, даже довольно серьезных – лишь бы наложить лапу на наследство Ифанеи.
Поразмыслил Ихак обо всем этом и кое-что придумал.
На следующий же день после Ихаковых похорон, когда Ифанеи – волосы распущены, лицо в знак скорби измазано пеплом – безмолвно, скрестив под собою ноги, сидела на холодном каменном полу своих комнат, к ней заглянул Провозвестник.
– Ифанеи, – объявил он, – я говорил с богом. Отныне должность отца твоего упразднена. Удивляться тут нечему: кабы богу было угодно ее сохранить, он непременно ниспослал бы Ихаку наследника, способного заменить его.
Ифанеи прекрасно знала, что в подобные пустяки бог отроду не вникал – до тех пор, пока жертвы на алтарь поступают без перебоев. На Провозвестника она даже не взглянула и, не сводя глаз с пола, негромко, будто сквозь слезы, ответила:
– На все воля бога.
– Бедная Ифанеи! – продолжал Провозвестник. – Все мы скорбим о смерти твоего отца, но твоя скорбь, несомненно, много сильнее. Какое счастье, что рядом с тобою – родня, которая о тебе позаботится!
На это Ифанеи не ответила ничего.
– Не забывай: я тоже тебе не чужой и очень тебя уважаю.
Но Ифанеи по-прежнему не отвечала ни словом.
– Очаровательная Ифанеи! – воскликнул тогда Провозвестник без тени насмешки. – Возможно, тебе в скором будущем захочется поразмыслить над выгодами тесной родственной связи со мной, а о своих желаниях я расскажу в более подходящее время.
В мешке под кроватью Ифанеи лежала наготове куртка с капюшоном, сшитая из некрашеной шкуры нерпы, и нож из черного вулканического стекла. Отдаленные от Обители Бога места, где Ихак спрятал большую часть своих ценностей, надежно хранились в памяти. Через неделю в Илу придут жители деревень северного побережья, принесут в Обитель Бога обычную дань – туши тюленей и морских птиц. Спустя пару дней они отправятся по домам, и кто сможет заметить в такой огромной толпе еще одного мальчишку?
– Я серьезно подумаю обо всем, что ты сказал, – отвечала Провозвестнику Ифанеи, не поднимая взгляда от пола. – Мой отец не раз говорил о великом к тебе уважении. Как хорошо, что мы с тобою в родстве! От всего сердца благодарю тебя за заботу.
Все это звучало бесхитростно, с какой стороны ни взгляни, и Провозвестник оставил Ифанеи, очень довольный собой.
Как раз в это время бог Ау, наконец, вернулся к Безбожникам и снова поговорил со Стеком. Вскоре «Праведная Месть» под покровом ночной темноты подошла поближе к острову, и Стек сошел на берег.
Каждый год вдоль берега моря тянулась длинная, беспорядочная вереница людей с северного побережья, везущих в Илу дань. На их санях высились груды тюленьих туш, кож, птичьего мяса и яиц, заботливо переложенных мхом. Каждый из путников в свой черед тянул сани с приношениями от собственной деревни, в каждой новой деревне число саней прирастало, и здесь, невдалеке от Илу, процессия превратилась в огромную толпу. Настроения паломников не портило даже то, что половина из них страдала от воздействия чрезмерного количества хмельной браги из водорослей, выпитой накануне. Из-за этакого многолюдства (а также вчерашней браги) появления чужого в своих рядах никто из путников не заметил.