Да, вот и все…
Переведя дух, Стек заговорил:
– Безбожники! Сдается мне, я повел вас неверным курсом.
– А мне сдается, что этому кораблю требуется новый капитан, – вставил мертвый жрец.
– И если людям придется не по душе то, что я сейчас скажу, этот корабль вправду возглавит новый капитан, – заверил его Стек.
Труп жреца дрогнул, словно бы собираясь шагнуть вперед, но из толпы у лееров раздался голос:
– Только тронь его – живо отправишься за борт вместе с камнем своим!
Вокруг одобрительно зароптали.
– Посмеете бросить меня за борт – мигом поймете, как жестоко ошиблись, – отрезал бог, но предпринимать еще что-либо поостерегся.
– Накормленный желанной пищей, – продолжал Стек, – этот бог почти наверняка сможет сделать все, что нам обещал. Он требует крови, но никому из наших проливать ее не придется.
Взгляд Стека скользнул в сторону Ифанеи.
– Однако послушайте, отчего и как этот бог отрекся от обещаний, данных народу Ау. Огромная гора над Илу была вулканом, и не единственным в этих краях. Тысячу лет – тысячу лет! – бог, держа уговор, берег островитян от беды, но за столь долгий срок исчерпал силы. Еще бы! Вообразите, какую он сдерживал мощь: выпущенная на волю, она стерла с лица земли целый остров! И как же этот бог поступил, увидев, что вечно держать в узде пламя не сможет? Велел людям Ау, верно служившим ему все это время, строить лодки и бежать с острова под его покровительством? Нет. Он за спиною островитян заключил союз с нами, а их бросил на произвол судьбы. И, когда мы станем ему обузой, сделает то же самое.
Многие из вас прожили на попечении этого бога всю жизнь. Остальные давно привыкли жить в вечном противоборстве со всеми богами и народами мира, а потому не задумываются о том, что нас ждет, если богу Ау не хватит сил сдержать обещаний. А вот я… Возможно, от легкой жизни я стал сверх меры мягок и сентиментален, однако судьба людей Ау очень мне не по нутру. Так что, если хотите союза с этим богом, выбирайте другого капитана.
– А если не хотим? – выкрикнул кто-то.
– Тогда нужно отправить труп с камнем за борт и уходить отсюда, да поскорей. Толика силы у него еще есть, и кой-каких бед он натворить сможет, но далеко за нами, думаю, не погонится. Богам соседних вод это придется не по вкусу, а если что, кормить его там, на дне моря, все равно некому.
– А вот я вам сейчас покажу свою силу! – сказал труп.
– Покажи, покажи! – подзадорила бога одна из старух. – Слабость твою все мы знаем, а Стек нас еще ни разу в жизни не подводил!
Тут лодка, как будто слова старухи послужили сигналом, накренилась на правый борт. Успев ухватиться за леер, Стек проводил взглядом троих-четверых, кувырком полетевших в воду. Матросы заскользили по палубе, камень покатился к борту, но жрец подхватил его, а в следующий же миг над водой поднялось толстое мертвенно-бледное щупальце. Рухнув на палубу, извиваясь змеей, оно нащупало леер, обвилось вокруг него, потянуло…
Леер треснул, отлетел в сторону. К первому щупальцу, вцепившись в обшивку, присоединилось второе, за ним последовало третье. Вытряхнутые из колец, факелы запрыгали по палубе, скатились в воду, но палубу по-прежнему озаряли дрожащие, мерцающие отсветы пламени – пламени, охватившего парус.
– Ты! – крикнул Стек, ухватив за плечо ближайшего из матросов. – Отдать левый корпус!
Матрос опрометью бросился выполнять приказ, по пути перебросился парой слов еще с несколькими, подвернувшимися под руку, и те последовали за ним. Стек, выпустив леер, соскользнул вниз, уперся ногами в одно из щупалец.
– Все в левый корпус! – заорал он.
Как справиться с чудищем на одном-единственном перегруженном корпусе, он не знал, однако погасить пожар и выровнять судно, похоже, не удастся, а значит, других шансов на спасение нет.
Сам Стек решил атаковать чудище, как уж сумеет, полез за пазуху за ножом, и тут рука его наткнулась на поясной кошель. Ничего полезного в кошеле вроде бы не имелось – пара иголок, моток рыболовной лесы, пяток крючков, да еще…
Оглядевшись в поисках девчонки с Ау, он увидел, что та карабкается по накренившейся палубе вверх, а руки ее по-прежнему связаны. Прыгнув за ней, Стек ухватил ее за лодыжку и потянул к себе. Девчонка рванулась прочь, замахала руками, и ее кулачок чувствительно угодил ему в челюсть, прямо под ухом.
– Стой! – заорал он, хотя и знал, что девчонка его не поймет, однако она разом прекратила сопротивление. – Гляди!
С этими словами он выудил из кошеля тот самый кусочек отполированного золотистого стекла, увезенный с Ау, и сунул девчонке под нос.
Едва взглянув на фигурку, девчонка схватила ее, зажала в кулак, что-то крикнула, и мощные щупальца тут же замерли, а треск ломающихся досок стих.
– Лезь, – велел Стек, подталкивая девчонку наверх, к почти освобожденному левому корпусу, и карабкаясь следом.
– Стек! – со странной натугой просипел мертвый жрец. – Стек! Что это?
– Малая доля острова Ау, – не оборачиваясь, пояснил Стек.
Добравшись до верхнего края палубы, они с девчонкой спрыгнули в левый корпус за миг до того как Безбожники, освободив его, принялись сворачивать пологи и разбирать весла.
– Она не из жителей Ау! – вскричал мертвец. – Я ничего ей не должен!
– Ну так попробуй ей воспротивиться!
Ответом ему был нечленораздельный вопль. Правый корпус «Праведной Мести» скрылся в волнах, огонь, охвативший мачту, угас, и теперь все вокруг освещали только факелы на палубах других лодок. Остальной флот по-прежнему держался невдалеке. Все с ужасом ждали, что последует дальше.
– Гребите к ближайшему судну! – приказал Стек. – Пока девчонка с нами, нам опасаться нечего. А что до других – натравить чудищ и на них он не в силах, иначе давно б натравил.
Девчонка, дрожа, сидела на дне корпуса, крепко сжимала в ладонях крохотный стеклянный амулет. Стек подошел к ней и одним взмахом ножа перерезал веревку, стягивавшую ее запястья.
– На юге есть одно место, – сказал он, хотя и знал, что девчонка его не поймет. – Высокая гора – говорят, с вершины можно до звезд дотянуться.
Девчонка молчала, однако ответа Стек и не ждал.
– Слыхал, бог Ау? – спросил Стек.
Бог тоже не отозвался ни словом.
Наутро Флот Безбожников, уменьшившийся до пяти лодок, взял курс на юг. Камень Этойе, а с ним и бог острова Ау, остался позади, глубоко под безликими волнами моря, в окружении одних лишь безмолвных костей да холодных, ко всему равнодушных рыб.
Негромкие голоса, звучащие все отчаяннее[45]Аня Джоанна Де Ниро
Шелковые нити горя и времени трещат, разматываются, влекомые в пасти черных ткацких станков, а Фрейе хочется лишь одного – назад, в Вену. Здесь, в магнанерии, в питомнике шелковичных червей, у ткацких станков трудятся дюжины женщин. Руки порхают в воздухе, прокипяченные коконы стремительно разматываются, тают на глазах… Правда, сама Фрейя у станка не работает. Терпения не хватает. Ее работа – отделять от коконов нити влажного, чуточку липкого шелка и цеплять их концы к вращающимся шпулькам, когда обитатели коконов сварятся в кипятке.
Запуская руки в котел, Фрейя почти ничего не чувствует. Магнанерию она ненавидит всем сердцем. Сочетание романских колонн с флуоресцентным дневным светом под потолком порождает худший из миров, какой ей только по силам вообразить, а ведь миров она повидала немало.
Одна из других работниц магнанерии вываливает в котел новую корзину коконов. Фрейя опытным глазом оценивает содержимое. Желанней всего нити черного цвета. За черным следует лимонно-желтый, телесный и кремовый. Невидимая нить не ценится вовсе: шершава, точно кошачий язык, и вечно спутывается.
Фрейя сортирует коконы по цветам. Уловить взаимосвязи типа кокона с цветом нити ей так и не удалось. Объяснить никто не удосужился, а ей, честно сказать, все равно. Жажду знаний она издавна держит в узде. Потому до сих пор и жива.
Коконы кружат, приплясывают в кипящей воде, а когда Фрейя цепляет нити к шпулькам – словно сжимаются, собираясь отпрыгнуть прочь. В эти минуты голоса изнутри – страдальческий шепот вроде «помогите мне, помогите», или «что происходит, что происходит» – слышны особенно явственно.
Обычно работает Фрейя в наушниках.
Ни одна из других работниц магнанерии с Фрейей давно уж не заговаривала. Все они ходят с опущенной головой и от прежних имен давно отреклись, а глаза их – что твои угольки древних костров, выкопанные из земли каким-нибудь археологом.
Здесь существует только работа. Работа, да еще Вотан. Но Вотан слишком чудовищен, и о нем размышлять сейчас не ко времени.
Уж лучше поразмыслить о высоченном дереве посреди магнанерии. Сквозь округлый проем в главном куполе здания дерево тянется, тянется к небу, сквозь округлый проем в полу уходит ниже и ниже к земле… ну, а здесь служит Вотану средством производства, приносит ему барыши. От ствола отходят в стороны ветви, покрытые пышной золотистой листвой, а листвой той питаются шелковичные черви. Листья нежны, мягки, почти как кожа, а шелкопряды прожорливы невероятно. Никогда они Фрейе не нравились – но, может быть, только потому, что ей наперед известна вся их судьба. Разъевшись, дозрев, черви начинают извергать шелковую нить, плетут себе коконы, а через три дня женщины собирают их, обрывая с веток, будто инжир, и несут Фрейе.
Шелковичные черви безмолвны. Только в кипящей воде и говорят, а затем все, что там, внутри кокона, начисто растворяется в кипятке.
А вот Вена… Вена всегда, неизменно при ней – быть может, вопреки собственной воле. Ах, Вена… Мир голубого Дуная и чудеснейших тортов, названных в честь композиторов, второй, можно сказать, родной дом – вот и все, что Фрейе нужно для счастья. Крови бы сейчас, крови… но после последнего, двадцатипятилетней давности, бегства Вотан отнял у нее все, чем только можно порезаться. Как же тоскливо, как мерзко становится на душе, когда жизнь лишена острых кромок! А Вотан видит в ней лишь упрямую девчонку, которая отчаянно нуждается в его покровительстве, но сама этого не понимает либо не желает признать. И держит ее плащ из соколиных перьев, ее пару котов, ее вепря, ее ожерелье в сейфе, в своем кабинете…