Были здесь насекомые, пришпиленные булавками к бархату, и каменные топоры; звериные черепа и глиняные свистульки в виде чудесных птиц; древние манускрипты и карты, вычерченные от руки (пергамент желт, чернила – блеклая сепия); маски театра кабуки и миниатюрный синтоистский храм из черного дерева и слоновой кости; куклы из кукурузных початков, японские нэцкэ и фарфоровые миниатюры; старинные украшения и африканские бусы; фигурки-качина[78] и бронзовая флейта длиной в половину нормальной…
Одним словом, шкафы были так набиты разными любопытными разностями, что Сара могла рыться в любом из них с утра до вечера, но, заглянув в него назавтра, обнаружить внутри еще что-нибудь новенькое. А интереснее всего было то, что обо всех до одной, о каждой из этих штук, у дяди Джейми имелась целая история. Что бы ни приносила Сара к нему в кабинет – крохотную нэцкэ в виде костяного барсука, выбирающегося из чайника, или плоский камень, исчерченный странными знаками вроде огамического письма[79], рассказ о происхождении этой вещи мог длиться с обеда до самого ужина.
Да, половину этих историй дядя попросту выдумывал на ходу, но так ведь еще забавнее: можно было подлавливать его на неувязках в пространных объяснениях, а то и дополнять дядины выдумки собственными.
Но если умом Сара была развита не по годам, то в сердце ее еще не зажили раны, оставленные смертью родителей да житьем у другого дяди – брата отца. Три года ее в дневное время оставляли на попечении няньки, развлекаться саму по себе, пока та, дымя сигаретой, смотрит мыльные оперы, а по вечерам сразу же после ужина гнали спать. Конечно, нормальной подобную жизнь не назовешь, но это Сара смогла выяснить лишь опосредованно – из книг, проглатываемых одна за другой.
После этого житье у дяди Джейми казалось непрерывным праздником. Дядя Джейми души в ней не чаял, а если изредка вправду бывал очень занят, Сара всегда могла провести время с кем-нибудь из множества его гостей.
Отравляло жизнь в Тамсон-хаус только одно – ночные страхи. Нет, сам дом ее ничуть не пугал. Как и буки, и чудища, что жили в шкафу. Сара прекрасно знала: мрак – всего-навсего мрак, а трески да скрипы дом издает просто от смены температуры. Покоя не давало другое – внезапные пробуждения далеко за полночь; неудержимая дрожь, пижама прилипла к телу, словно вторая кожа, сердце стучит вдвое быстрее обычного темпа…
Разумного, логического объяснения ужасу, охватывавшему ее по ночам раз или два в неделю, не находилось. Казалось, жуткий, неописуемый страх, вгоняющий в дрожь, не дающий уснуть до утра, приходит из ниоткуда, сам по себе.
Вот после подобных ночей Сара и отправлялась в сад. Зелень, статуи, клумбы – все это вместе помогало успокоиться. Прогулка всякий раз приводила ее к самому центру сада, к древнему дубу, росшему на пригорке, и фонтанчику в его тени. Лежа в траве, под надежной защитой раскидистых ветвей, слыша у самого уха тихое, убаюкивающее журчание фонтана, она вновь обретала то, что ночью отнял кошмар.
И засыпала.
И снились ей там, под дубом, весьма интересные сны.
– А у сада, оказывается, тоже есть название, – однажды сообщила она дяде, как следует выспавшись на воздухе и вернувшись в дом.
Дом был так велик, что многим комнатам дали особые названия только затем, чтоб не путаться в них.
– Он называется Мондрим. Или Мондримский лес, – объявила Сара.
Дядя Джейми удивленно поднял брови.
– Это означает деревья, которым снится, будто они – люди, – пояснила Сара, решив, что он не знает, или не понял слова.
– Грезы о жизни среди людей, – кивнул дядя. – Хорошее название. Сама придумала?
– Нет. Мне Мерлин сказал.
– Тот самый Мерлин? – с улыбкой переспросил дядя.
– Что значит «тот самый»? – не поняла Сара.
Изумленный тем, что племянница, прочтя столько книг, ухитрилась ни разу не наткнуться на упоминание о самом известном из британских волшебников, дядя пустился было в объяснения, но затем попросту вручил Саре «Смерть Артура» Мэлори, а после недолгих раздумий прибавил к ней «Меч в камне» Теренса Х. Уайта.
– У тебя в детстве был воображаемый друг? – спросила Сара, наконец-то отвернувшись от окна.
Джули пожала плечами.
– Мама говорит, да, но сама я такого не помню. А был это, если верить ей, ёж величиной с годовалого малыша, и звали его Какбишьтам.
– А у меня не было. Никогда. Вот только, помнится, я довольно долго просыпалась посреди ночи жутко напуганной, и потом до утра не могла заснуть. А после этого, днем, шла в самую середину сада и засыпала под тем большим дубом, который растет у фонтана.
– Экая пастораль, – хмыкнула Джули.
Сара усмехнулась подруге в ответ.
– Но самое главное, там мне всякий раз снился живущий в дереве мальчишка, а звали его Мерлин.
– Ну-ну, – снова хмыкнула Джули.
– Нет, правда. То есть мне это вправду снилось. Мальчишка просто выходил из дуба, и мы с ним сидели да болтали до самого вечера.
– О чем?
– Подробностей не помню, – вздохнула Сара. – Только само настроение. Ощущение какого-то… целительного волшебства. Джейми говорил, что ночные страхи – это мое «бессознательное» так пытается справиться с травмой, нанесенной смертью родителей и жизнью с папиным братом, которому требовалось только мое наследство, а на меня было плевать. По малолетству я подобных вещей еще не понимала. Знала одно: поговоришь с Мерлином – и на душе легче. После ночные страхи стали являться реже и реже, и, наконец, совсем прекратились. Думаю, это Мерлин их от меня отогнал.
– А с ним что случилось?
– С кем?
– С мальчишкой из дуба, – пояснила Джули. – С Мерлином твоим. Когда он перестал тебе сниться?
– Даже не знаю. Наверное, когда я перестала просыпаться от страха, то перестала и засыпать под дубом, и потому больше его не видела. А потом просто забыла о нем.
Джули покачала головой.
– Знаешь, иногда на тебя такая шиза нападает…
– Кто бы говорил. По крайней мере, я в детстве с гигантскими ёжиками по имени Какбишьтам не тусовалась.
– Вот-вот. Зато тусовалась с мальчишкой, живущим в дубовом стволе.
Джули захихикала, и тут обеих разобрал такой смех, что подругам не сразу удалось отдышаться.
– А отчего ты об этом мальчишке из дуба вспомнила? – спросила Джули, переведя дух, и вновь захихикала.
Но Сара опять устремила мечтательный взгляд в окно.
– Не знаю, – отвечала она. – Просто смотрела в сад, и вдруг вспомнилось. Интересно, что с ним теперь…
– Джейми дал мне парочку книг о человеке, которого звали так же, как и тебя, – сообщила она рыжему при следующей встрече. – А прочитав их, я пошла в Библиотеку и отыскала еще. Известный, знаешь ли, был человек.
– Да, я о нем тоже слышал, – с улыбкой подтвердил рыжий.
– Но там все так путано, – продолжила Сара. – Человек вроде бы один, а все истории – разные. И как, спрашивается, понять, которым из них верить?
– Так оно вечно бывает, когда легенда встречается с мифом, – сказал мальчишка. – Стоит им лбами столкнуться, тут-то все и запутывается.
– А как по-твоему, настоящий-то Мерлин на свете был? Ну, то есть кроме тебя.
– То есть великий маг, которого под конец заточили в дубовом стволе?
Сара кивнула.
– Да нет, вряд ли, – поразмыслив, решил мальчишка.
– А-а, – вздохнула Сара, даже не пытаясь скрыть разочарования.
– Но это не значит, будто человека по имени Мерлин на свете никогда не было, – утешил ее мальчишка. – Может, и жил в Британии такой бард, или хранитель древней мудрости. Только чары его были не такими приметными, как в преданиях сказано.
– И под конец его заточили в дуб? – горячо подхватила Сара. – Тогда он был бы совсем как ты. Я еще читала, будто его упрятали в пещеру, но дуб, по-моему, куда интереснее, верно?
В конце концов, ведь ее Мерлин жил именно в стволе дуба…
– Возможно, не в дуб, а в понятие дуба, – сказал мальчишка.
Сара недоуменно заморгала.
– Это как?
– Похоже, предания утверждают, будто передавать другим знания не стоит, не то ученик, постигнув слишком многое, обратится против учителя. Я лично так не считаю. Передача знаний человеку вроде Мерлина повредить не могла.
– А что же могло?
– По-моему, он перестарался в собственных поисках знаний. Углубился в изучение сути деревьев, позабыл, где оставил тело, а в один прекрасный день оглянулся и понял, что сам превратился в предмет изучения.
– Все равно не понимаю.
– Вижу, – заулыбался рыжий. – Но яснее растолковать не могу.
– Это почему же? – спросила Сара. В ее голове до сих пор бурлили, цвели прочитанные сказания о колдунах и странствующих рыцарях. – Может, ты зачарован? И заточен в этот дуб?
Охваченная любопытством, она твердо решила выяснить все, что сумеет, но рыжеволосый искусно, умело перевел разговор в другое русло, и ответа на свои вопросы Сара не получила.
Ночь выдалась дождливой, но к следующему вечеру небо прояснилось. Над Мондримом пухлым колобком золотистого меда нависла луна, звезды сияли так ярко, так близко – казалось, протяни только руку да срывай любую, словно яблоко с ветки. Украдкой покинув спальню в северо-западной башне, Сара двинулась в сад, тише мысли миновала длинные темные коридоры и, наконец, оказалась снаружи.
Она надеялась увидеть волшебство.
Сны – дело одно. Разницу между снами и явью, между волшебным рыжеволосым мальчишкой из ствола дуба и настоящими мальчишками, между фантастическими чарами, устилавшими страницы читаемых книг, точно желуди – землю у дубовых корней, и реальным миром, где волшебство – это карточный фокус или кролик из шляпы циркового иллюзиониста в «Шоу Эда Салливана», Сара понимала прекрасно.
Но в книгах также говорилось, что волшебство пробуждается по ночам, в ответ на зов звезд и луны, крадучись, выбирается из потайных укрытий, и живет, пока на востоке не заалеет рассвет. Рыжеволосый мальчишка снился Саре всякий раз, как она засыпала под его дубом посреди сада. Но что, если он не просто сновидение? Что, если по ночам он выходит из ствола дуба – живой, настоящий, во плоти?