Всякий, наблюдавший за превращением со стороны, смог бы увидеть лишь ярко-алый сполох вроде вихря, в котором воедино сошлись лед и пламя, а в следующий миг мой костяк принял обычную, естественную форму. Ноющая боль унялась. Запахи ночного города – алкоголя, дыма, мочи вперемежку с волнами кухонных ароматов – сделались резче, отчетливее. Обернувшись кругом девять раз (для лис девятка – число священное), я помчался вперед, в лабиринт каменных джунглей.
Вскоре Район Фонарей остался позади. Вокруг замелькали развалины, завоняло взрывчаткой и гарью. Беспорядки, охватившие город в этом году, Района Бабочек не пощадили – скорее, наоборот. Здесь жили семьи из самых богатых, и все их имущество живо перешло в руки грабителей. Сам я, пользуясь неразберихой, тоже много чем успел запастись, от лекарств до соли: в конце концов, когда я превращусь в человека и отправлюсь на юг, туда, где поспокойнее, припасы в пути не помешают.
Катафракт отыскался быстро. Водитель оставил машину у подножия памятника, присевшей на корточки, словно так она будет выглядеть менее подозрительно. Подойдя ближе, я понял, что побудило водителя ее бросить. Кто бы ни обратил повелителя грозной машины в бегство, левая рука катафракта держалась только на честном слове. Чей-то удачный выстрел вывел из строя автоматическую пушку, броню украшали пятна гари пополам с вмятинами от пуль… одним словом, даже я, ничего не смыслящий в технике, был поражен тем, что катафракт все еще на ходу.
Памятник, одно из немногих уцелевших украшений района, был посвящен куртизанке, пару сотен лет назад убившей вражеского полководца, крепко обняв его и вместе с ним бросившись вниз со скалы. Мать еще, помнится, заметила: были б у той куртизанки приличные зубы – перекусила бы врагу горло да улизнула подобру-поздорову. Нет, патриотизм лисам вовсе не чужд, однако самопожертвованием их не проймешь… и все-таки мне эта история нравилась.
Прячась в тени, я принюхался. В ноздри ударила вонь металла. Мелкие божества земли и камня беспокойно ворочались, ёрзали в глубине. Вскоре мне удалось различить запахи крови и пота, и еще один, на редкость неаппетитный – запах полевых рационов, прозванных среди людей «кирпичами» за то, что они примерно настолько же удобоваримы. Человечья кровь, человечий пот, человечья пища… Пожалуй, лис поумнее бросил бы эту затею. Может, от катафракта уйти и нетрудно, но личное оружие у водителей катафрактов тоже имеется, а этот, пожалуй, после «кирпичей» и жаркому из лисятины будет рад. И все-таки… да, управление катафрактом мне вряд ли когда-нибудь пригодится, но ведь водителей учат и прочим солдатским премудростям, а уж им-то я применение наверняка отыщу.
Переведя дух, я вновь обернулся человеком. Божки земли и камня дружно захихикали. На сей раз, когда боль унялась, я оказался облачен в платье зеленого шелка с сиреневым кушаком, расшитым цветами пионов. Узел волос на макушке скрепляла пара толстых, увесистых шпилек. Подобные наряды вышли из моды четыре поколения тому назад. Нет, сам я тех времен не застал (хотя лисы, если того пожелают, могут жить очень долго), но в детстве, забавы ради, нередко рылся в собранной сестрой бабки, Сонгхвой, коллекции книг об истории моды.
Правду сказать, я надеялся на нечто более практичное, но не сумел уследить за собственным волшебством. Что ж, придется обойтись этим. Жаль только, волшебство не снабдило меня парой туфель, пусть даже самых безобразных… Вспомнив о выброшенной паре, я тяжко вздохнул и осторожно двинулся вперед. В предвкушении добычи сердце забилось чаще. В босую ступню впился камешек, но я его почти не почувствовал: во-первых, и не такое терпеть доводилось, а во-вторых, боль притуплял охотничий азарт.
Запахи я даже в человеческом облике чую великолепно, и водителя – вернее, водительницу – отыскал без труда. Одну. Интересно, что сталось с ее напарником? Водительница катафракта лежала на боку, укрывшись за грудой обломков и, очевидно, спала. Неподалеку валялись клочья обертки от «кирпича». Весь без остатка прикончила… вот это да! Впрочем, вождение катафракта, говорят, отнимает немало сил.
Пригнувшись, едва не дрожа от предвкушения добычи, я пригляделся к намеченной жертве. Вблизи от нее несло сильнее, чем от ее машины. Снятый шлем она прижимала к груди, коротко стриженные темные волосы слиплись в жесткие прядки, на грязных впалых щеках белели следы капелек пота.
Комбинезон она тоже сняла, в чем ее трудно было винить. В кабине катафракта жарко. Невыносимо жарко: своенравные боги огня не слишком стараются прятать излучаемое тепло, и комбинезоны водителей предназначены для защиты от перегрева, а от ран или от холодных осенних ветров тела не защищают. Поэтому-то водительница и предпочла комбинезону теплосберегающее спасательное одеяло. Может, и эффективно… но очень уж некрасиво.
Какой бы облик я ни принимал, при мне всегда есть оружие: безоружных лисиц на свете не существует. Итак, чем же сегодня порадует меня волшебство? Почувствовав тяжесть кинжала на потайной перевязи, я потянулся к нему. Изящная золоченая рукоять, увенчанная кистью, пришлась мне по вкусу, хотя самым важным был, конечно, клинок.
Склонившись к водительнице катафракта, я совсем было собрался перерезать ей горло, но тут она открыла глаза и резко откатилась вбок, а шлем отшвырнула в сторону. Я поспешил отпрянуть назад, однако ее реакция (вот это уже нечто новенькое!) оказалась быстрее. Точно клещами стиснув мое запястье, она заломила мне руку за спину, вынуждая согнуться вдвое. Упавший кинжал зазвенел об асфальт.
– Неплохо одета для охотницы за чужим добром, – негромко сказала она мне на ухо. – Но тут, видимо, все дело в охотничьих угодьях.
Выслушивать назидания перед неминуемой отправкой в импровизированную кастрюлю мне вовсе не улыбалось. В надежде освободиться я развеял эфемерный шелк, принял лисье обличье, однако…
Не тут-то было. Словно бы зная о превращении и ожидая его, она сомкнула пальцы на моем горле. Я огрызнулся, полоснул ее когтями, но все напрасно. А ведь, если промедлить с освобождением, тут-то мне и конец.
– Гумихо! – ахнула водительница катафракта. – Лис о девяти хвостах… я думала, вашего племени на свете давно не осталось!
Попытка зарычать завершилась всего-навсего жалким хрипом.
– Прости, лис…
Ни малейшего сожаления в голосе водительницы не чувствовалось. Почти не слыша ее, изо всех сил стараясь не заскулить, я судорожно засучил в воздухе лапами.
– Прости, но, спорю на что угодно, говорить ты умеешь, – продолжала она. – А значит, выдать меня преследователям можешь не хуже любого обычного человека…
Насчет преследователей она все так же беззаботно, вполне дружелюбно добавила что-то еще, но тут я, наконец, потерял сознание.
Очнулся я связанным – надежно, точно изловленный на обед кролик. В ноздри ударил тот самый странный, густой, сладковатый запах хладагента пополам со смрадом металла и вонью немытого человечьего тела. Горло саднило, лапы отчаянно ныли, но, по крайней мере, меня еще не прикончили.
Открыв глаза, я оглядел рубку. Моргающие огоньки и пляшущие полоски световых индикаторов ни о чем мне не говорили. Жаль, среди почти сотни съеденных не нашлось ни одного инженера, пусть даже системы правления у катафрактов разных моделей различны… Ясно было одно: я крепко привязан к креслу второго водителя. Конечно, катафракт в случае надобности можно вести и в одиночку, однако судьба напарника моей несостоявшейся дичи меня неожиданно заинтересовала. Что с ним – погиб в бою? Дезертировал? А может, дело в чем-то совсем другом?
В рубке царила невыносимая жара. Я извернулся, напряг челюсти, однако ослабить стягивающей их веревки не смог. Кинжал, очевидно, был безвозвратно потерян. Если бы только освободиться… но как?
– Очнулся? – спросила водительница катафракта. – Прости уж за этакое обхождение, но я о повадках вашего племени многое слышала.
Великолепно! Меня угораздило нарваться на жертву, всерьез относящуюся к бабкиным сказкам о лисах-оборотнях… и на сей раз жертвой оказался я сам.
Все это промелькнуло в голове в тот миг, когда я встретился взглядом с водительницей катафракта.
– Только вот притворяться не надо, – сказала она. – Я знаю: ты меня понимаешь. И сам говорить умеешь.
«Да, только не с перетянутой же веревкой мордой», – подумалось мне.
Точно услышав мои мысли, водительница катафракта склонилась ко мне и чиркнула по веревке, стянувшей челюсти, солдатским ножом. Я щелкнул зубами, пытаясь поймать клинок, но, разумеется, ничего этой глупостью не добился. Из рассеченных десен хлынула кровь, наполнив пасть знакомым солоноватым привкусом.
– Меня можешь звать Чон, – сказала водительница катафракта. – Имя, конечно, не настоящее – так меня звала только мать. В память той девочки из старой сказки о колоколе. А как же зовут тебя?
Я и понятия не имел, о какой сказке речь, но в закоулках полуострова до сих пор живо такое множество народных преданий, что удивляться тут было нечему.
– Лис, – отвечал я. – По-моему, этого будет довольно.
В самом деле: к началу дружбы ситуация вовсе не располагала.
Чон пристегнулась ремнями к креслу.
– Скажи спасибо, что привязан как следует, накрепко, – сказала она, дергая рычаги и щелкая кнопками, отчего огоньки с индикаторами замигали, заплясали на новый лад. – Ремни безопасности на лисиц, знаешь ли, не рассчитаны. А мне очень не хотелось бы, чтобы тебя размазало по всей рубке, когда побежим.
– Очень любезно с твоей стороны, – сухо откликнулся я, а про себя тем часом, обращаясь к духу покойной матери, подумал: «Прости. Почему только я не послушал тебя еще тогда, в юности?»
Впрочем, есть меня Чон пока не собиралась, и это внушало надежду.
Жужжа сервоприводами, катафракт выпрямился во весь рост.
– О, любезность здесь ни при чем. Я не умею разговаривать с богами гор и лесов, а ты, спорю на что угодно, умеешь. Во всех сказаниях так говорится. А чтобы спастись, мне именно в горы и нужно.
Дурак я, дурак! Решил, будто водители катафрактов непременно должны быть этакими технократами, презирающими древние сказки, и вот результат: нарвался на ту, кто разбирается в фольклоре настолько, чтоб оказаться опасной.