Словом, смириться с характером Ясона ради «Арго» вполне стоило – по крайней мере, так я полагала в те дни. Понятия не имея, насколько эта цена может взлететь со временем.
И вот, наконец, мы вошли в воды Колхиды, а по прибытии, усталые, изголодавшиеся, представились мирными путешественниками, ищущими царского гостеприимства во владениях грозного царя с целью украсть его самое ценное, самое дорогое сокровище.
Знаю, знаю, что у тебя сейчас на уме. «Зачем Ясон так поступил? Ведь это же, – думаешь ты, – вернейший способ провалить столь деликатное, сложное дело!»
И верно, отчего же Ясон из Фессалии пустил все псу под хвост?
Сообщу тебе следующее: у царя Колхиды имелась дочь. Юная, едва достигшая брачного возраста, добровольно хранящая девственность дочь.
Эпическая поэма рождается на свет сама собой, не так ли?
Медея казалась очень похожей на меня – царевной, готовой отправиться куда угодно, только бы вырваться из отцовского дворца. Ей очень хотелось бежать, а в Ясоне она увидела очаровательного, блестящего царевича прямиком из волшебной сказки – одним словом, героя.
Нет, Медея была умом не обижена, но совсем молода, оттого перед обаянием золотого юнца и растаяла. И стала нашим секретным оружием: без нее мы ни за что не сумели бы пробраться мимо дракона, а после – покинуть город.
После, многие годы спустя, Ясон заявил, что любовь к нему Медее внушили боги… ну, если так, не он один у Афродиты в долгу.
Вдобавок если б не наша тихая, темноглазая царевна да не ее искушенность во врачевании, я бы здесь сейчас не сидела. Она, Медея, жизнь мне спасла.
Жалко, сама спастись не сумела…
Самое худшее, что стряслось с нами той ночью…
Погоди. Не могу я так, сразу, об этом; дай мне минутку собраться с силами.
Бежали мы, аргонавты, назад, на корабль, с краденым Золотым Руном и краденой царевной. Позади – крики, вопли, отсветы факелов… тут-то мы и сообразили, как здорово влипли.
Царь Эет всерьез вознамерился истребить нас всех и съесть, и кто мог бы его в том упрекнуть?
В порту нам, готовые к кровопролитию, преградили путь двое суровых юных воинов в роскошных одеждах, с дорогими мечами – братья Медеи. Мой Мелеагр, и Персей, и все прочие вместе с Ясоном кинулись в бой. Я биться уже не могла, получив одну из тех ран, что неизбежно ведут к медленной смерти, пока наш бесстрашный вождь обольщал очередную девицу.
С царевичами наши герои живо разделались, оставили их, окровавленных, на земле. Чтоб подготовить корабль к отходу, пришлось нам переступить через трупы, а там канаты так и замелькали в наших руках.
Руно на борт тащила я. Ну и жалко же оно выглядело… а уж как жутко воняло!
Медея застыла на пристани, кутаясь в шаль. Перед нею, на трапе «Арго», с протянутой рукой топтался Ясон. Так что она – с нами, или же нет?
– Мы должны взять с собой их тела, – наконец сказала Медея. – Отец – человек суеверный. Если мы разрубим тела на куски и разбросаем по морю, погоня задержится, пока до кусочка царевичей не соберет.
Как же мы все на нее уставились! В какой голове мог родиться столь изощренный, столь ужасающий замысел?
– Живее! – вскричал Ясон, втаскивая Медею на борт, а после велел подобрать тела и взять их с собой.
Грязная то была работенка – рубить трупы царевичей и по куску бросать в Эгейское море над прибрежными отмелями…
В своем предсказании Медея ничуть не ошиблась: слуги царя Колхиды вправду собрали наш страшный дар до кусочка, рискуя утонуть в погоне за теми, что отнесло волнами от берега.
Тем временем мы успели уйти туда, где нам уже ничто не грозило.
– Странные люди, – заметил после Ясон, не сводя глаз с царевны, пока та трудилась над моим животом, обкладывая аккуратно зашитую рану примочками, да такими пахучими, что от их испарений слезились глаза.
Пальцы Медеи были прохладны, взгляд деловит и совершенно спокоен. Похоже, смерть моя отодвинулась в будущее.
Медея с шести лет служила Гекате и научилась вовсе не только приготовлению мазей да снадобий. Она была жрицей, ведуньей, волшебницей – опасней любого на борту корабля.
Впрочем, Ясон видел перед собой только девицу, которой желал обладать.
Я же, пока Медея спасала меня от смерти, лежала на палубе, в облаке сладких запахов снадобий и собственной крови. Лежала, разглядывала из-под отяжелевших век царевну – гневную, могущественную, бессердечную ведьму – и думала: этой девчонке очень нужна подруга.
Не позволяй Мелеагру рассказывать историю о золотых яблоках, особенно когда выпьет.
Не ему об этой истории вспоминать.
История о яблоках принадлежит Гиппомену из Фив – Гиппомену Быстроногому, Гиппомену Многомудрому, превосходившему Мелеагра и юностью, и красотой.
Шестнадцати лет от роду я впервые сбежала из дому. Сбежала, чтоб присоединиться к великой Охоте на Калидонского вепря – чудовище, спущенное на людей злопамятной Артемидой. Тогда-то я в первый раз и отведала, каково это – быть героем: на Охоту сошлись толпы мужчин, и каждому до смерти хотелось застолбить за собой строку-другую в какой-нибудь эпической песни.
Толпы мужчин… и я.
Царь Калидонский, Эней, призвал героев спасти свое царство от неистовства вепря, вот только о том, что герои непременно должны быть мужчинами, упомянуть позабыл. Когда на Охоту, с луком и в коже, явилась я, многие так называемые искатели приключений наотрез отказались участвовать в ней вместе с женщиной. Списки собравшихся вел Мелеагр, сын Энея, – он и решил, что, допустив меня к общей игре, отмочит великолепную шутку.
Однако когда моя стрела настигла вепря первой, всем стало уже не до смеха. Да, в последнем бою с чудовищем сошлись целых четырнадцать человек, но первую кровь пролила я, и потому мне при дележе трофеев досталась шкура.
Мелеагр накрыл ею мои плечи и подмигнул мне. В ответ я задрала нос и сочла себя девицей достойной, строгого нрава, так как не позволила ему очаровать меня и в постель залучить (в то время меж нами до этого еще не дошло).
Разъяренный отец уволок меня домой, в Аркадию. А дома потребовал, чтоб я вышла замуж, как подобает царевне, или же посвятила свою невинность богам – что угодно, только не жизнь искательницы приключений, которую я едва-едва попробовала на вкус.
Исполненная самоуверенности, все еще чувствуя впитавшийся в волосы запах шкуры, только что снятой с убитого вепря, я ответила отцу так: выйду-де замуж за любого царевича, который сумеет превзойти меня в беге.
Таким проворством ног ни один из царевичей не обладал.
Выпроводила я восвояси – с позором, охромевшими к концу испытаний – не одну дюжину ухажеров, и только Гиппомен смог меня победить.
Подобно всем прочим мужчинам, Мелеагр, вспоминая об этой истории, излагает ее так: на бегу Гиппомен швырял мне под ноги золотые яблоки, а я, полагая себя непревзойденной бегуньей, позволила себе замешкаться, отвлечься на эти милые безделушки.
В конце концов, кто из царевен, созданий нежных и падких на блеск, устоял бы перед дарами богов?
На самом же деле швырял он в меня не золотые яблоки, а камни. С богами ничего общего не имеющие. И одним из камней перебил мне ногу.
Никогда в жизни я не видала отца в такой ярости, как в тот день, когда он изгнал Гиппомена из пределов царства, ни разу не видела его таким виноватым, целиком на моей стороне.
Потому и попросила его о милости – отпустить меня на поиски приключений, а после я, как все герои на свете, вернусь домой и угомонюсь. И ведь едва не уговорила… но нет, представить себе той жизни, в которой девица способна вершить подвиги, не подвергаясь при том насилию и поруганию, отец так и не смог.
Как только нога зажила и срослась, я снова тайком убежала из дому. На сей раз отец меня не настиг, а я отыскала Мелеагра, Ясона и «Арго».
Так Аталанта Аркадская, ни разу не оглянувшись, отправилась в дальние страны, навстречу подвигам и приключениям.
История нашей любви незатейлива: просто мы с Мелеагром друг другу пришлись по душе. Мне нравился его острый ум, ему – изгиб моих бедер и дерзкие речи.
Он думал, будто без памяти в меня влюблен, а я с этим вовсе не спорила.
Не будь Мелеагр женат, я бы, пожалуй, подумала о замужестве: чем плох супруг, способный стать тебе другом и спутником в странствиях? Вдобавок посреди ночи, в то время как вокруг нас, на палубе, спали товарищи, руки его были теплы и ловки, так что совместная жизнь сулила бы мне только хорошее.
Однако он был не свободен, а я не Медея и на отравление жены возлюбленного не способна. Впрочем, Медею этот ужас ждал в будущем, ну а пока что «Арго», поскрипывая снастями, нес нас домой.
Спутницей Медея оказалась прекрасной. Очаровала мужчин, пророча им радужное, славное будущее, варила из трав напиток, развеселивший всех нас, исполнивший брюхо каждого радости.
Мало-помалу моя смертельная рана затягивалась, а Медея цвела в роли супруги Ясона. Счастье ей очень шло.
По пути в Фессалию мы встретили немало чудовищ. Медея их завораживала, заставляя истекать кровью. Под защитой ее волшебства мы привыкли к мирному плаванию и здорово обленились.
К тому времени, как мы снова сошли на берег в городе, с которого все и началось, она была готова вот-вот разрешиться от бремени, однако отяжелевший живот нимало ей не мешал. Безоглядно преданная возлюбленному, она заранее прикидывала, как лучше ему пособить.
По случаю возвращения царевича в Иолке устроили шествие. Народ встретил Ясона овациями, а он, размахивая над головой Золотым Руном, другой рукой крепко прижимал к себе похищенную царевну. Мы, аргонавты, вереницей тянулись за ним, с нетерпением ожидая, когда торжества, наконец, завершатся.
Корабль Ясон обещал отдать нам: если он сменит на троне дядюшку, «Арго» ему более ни к чему. Только поэтому мы и задержались на торжественном пиру до конца. Царь Пелий мрачнел с лица и каменел в плечах с каждой прошедшей минутой.