И вот Мелеагр повел меня танцевать, крепко стиснув жаркими ладонями мои бедра.
– Не получим мы этого корабля, – шепнул он, обдав меня винным духом, однако глаза его оказались не настолько остекленевшими, как мне думалось. – Уходить надо, нынче же ночью.
– Но он обещал «Арго» нам! – яростно прошептала я.
– Без «Арго» Ясону отсюда живым не уйти, – прошептал в ответ Мелеагр. – Посмотри-ка на них.
Возвышаясь над всеми пирующими, царь Пелий и его дочери не сводили глаз с нежданного узурпатора, лихо отплясывавшего посреди трапезной.
Да, «Арго» я любила всем сердцем, но не настолько была глупа, чтобы идти за него на смерть.
– Ты прав, – признала я. – Лучше нам всем убраться отсюда, пока не поздно.
Далее с Мелеагром случилось вот что. После множества приключений – удачных охот, поверженных чудищ, отысканных кладов – Мелеагр принялся умолять возлюбленную, Аталанту, вернуться с ним домой и стать его наложницей, пока он наполняет чрево жены новым поколением царственнородных младенцев.
Аталанта вежливо отказалась, и расстались они вполне дружески.
Погиб Мелеагр спустя многие годы, в пожаре, быть может, порожденном проклятием богов, а может, и нет. Род его не пресекся. Дочери он дал позволение обучиться обращению с кинжалом и луком, а вот сестре его, Деянире, выданной Мелеагром замуж за Геракла, посчастливилось куда меньше.
Худшие на свете мужья выходят именно из героев.
Ну а что Аталанта?
А я, забрав свою долю добытых нами трофеев, отправилась к Аргосу-корабелу, строителю «Арго», бывшему товарищу по плаванию, и заказала ему новый корабль – «Калидонского Вепря». Замечательное вышло судно, совсем небольшое, много матросов не требующее.
На нем я навстречу новым приключениям и поплыла.
Временами до меня доходили вести об аргонавтах – о Геракле и его подвигах, об отце Одиссея Лаэрте, о Персее, о Касторе, о Девкалионе и обо всех остальных.
Худшими были рассказы о Ясоне с Медеей: несчастья и смерти тянулись за ними, куда они ни поверни. Дочерям царя Пелия взбрело в голову, будто заклятья и травы Медеи излечат отца от седин и старческих хворей, хотя самым полезным для его здравия было бы отказаться от трона и жить на покое в свое удовольствие.
А вот волшба Медеи на пользу ему не пошла: Пелий умер. Разгневанный народ отправил Ясона с ведьмой-женой в изгнание. Покинув Иолк, они, я слыхала, отправились в Коринф. Коринф, город великолепный и процветающий, как раз нуждался в новом царе, если только он не против, отодвинув в сторонку Медею, взять в жены вошедшую в брачный возраст юную царевну.
Ясон против этого – ты будешь просто потрясена – ни словом не возразил.
Долго еще после того, как распалось товарищество аргонавтов, скучала я по Медее. Возможно, мои симпатии к ней покажутся тебе странными: ведь она – чудовище в образе женщины… однако многие думают то же самое обо мне.
Мы жили в мире, где женщинам не позволялось лишний раз дух перевести – и как тут, скажи на милость, не стать сущим чудовищем?
Медея спасла мою жизнь. Ее песни призывали ветер быстрей наполнять паруса. Ее отвары были бесподобны. Такая ведунья в команде мне очень не помешала бы, не будь она занята детьми и шальным, непутевым мужем.
Шли годы, а никаких вестей от Медеи я не получала. Оставалось только надеяться, что она нашла свое счастье.
Я-то свое уж точно нашла: ветер в волосах, соль на губах да прочную палубу под ногами. Команда «Вепря» подобралась из тех, кто был не против подчиняться приказам женщины-капитана, пока я щедро плачу за работу и смотрю сквозь пальцы на то, как они транжирят мое золото на шлюх и вино.
Но вот однажды я получила письмо, да такое, что сердце сжалось.
Мои дети мертвы, – говорилось в нем, – а коринфяне желают смерти и мне.
Разумеется, я немедля помчалась Медее на выручку. Как могло быть иначе? На то она и дружба.
Новую невесту Ясона, Креузу, коварно убили. Убили при помощи отравленных одежд и венца, свадебного «дара» разлучнице, лишившей Медею мужа. Коринфяне гнали Медею из города, провожая ее градом камней. Правда, в нее ни один не попал, так как она окуталась наспех сотворенными защитными чарами.
Все эти камни достались ее сыновьям.
Осталась Медея одна на всем свете, с разбитым сердцем, в плену собственной скорби.
А люди по-прежнему называли ее чудовищем: разумеется, горожане объявили, что сыновей она, в отместку Ясону, погубила сама.
– Не ждала твоего прихода, – сказала она, когда я, взломав запор, распахнула двери темницы. – Недостойна я после всего этого жить, Аталанта.
– Хочешь каяться – кайся, – спокойно ответила я. – Только здесь-то терзаться зачем? Мне в команду ведунья нужна. Плачу достойно, а заодно ты сможешь убраться подальше от этого осла, которого некогда называла мужем.
Медея нахмурилась, будто не вполне меня понимая.
– Им не удалось убить меня. Я думала, ты сумеешь. Ты ведь была самой благородной из аргонавтов. И стрелы твои всегда били в цель вернее других.
На это я только с досадой закатила глаза.
– Хочешь смерти – так хоть погибни в бою с чудовищем, или, скажем, в ужасном водовороте посреди моря, как у нормальных людей заведено.
– То есть у героев? – презрительно усмехнулась Медея.
Я взяла ее за руку и повела на свежий воздух.
– Уж если Ясон за героя сошел, то и всякий другой сойдет. С легкостью.
(12)
А вот история «Арго» и его гибели.
Пожалуй, из всех Ясоновых ошибок эта – самая худшая. Сгноить такой корабль… При надлежащей заботе «Арго» мог бы бороздить моря не одно поколение, однако, оставшись без сыновей, без продолжателей рода, Ясон обозлился на весь свет и окончательно впал в эгоизм.
Последние годы он прожил в беспробудном пьянстве, а лучший корабль нашей эпохи истлел, рассыпался на куски.
Мы – я и Медея – тоже не молодели. Миновав пору деторождения, мы удовольствовались жизнью мореплавательниц, искательниц приключений. Каждый год «Калидонский Вепрь» зимовал на острове Цирцеи: там Медея перенимала от тетки, величайшей волшебницы всех времен, новые знания. Думаю, это пошло ей на пользу. В гостях у Цирцеи Медея обретала покой, какого в жизни не знала, прощение последней живой души из членов семьи, а еще – общество женщины, владеющей грамотой, способной на глубокие мысли.
Я проводила зимние дни, блуждая по острову, резвясь среди коз и овец, читая эпические поэмы. Вечерами мы пили вино, заедали его медовыми коврижками и развлекали хозяйку рассказами о своих путешествиях. Порой лодочники с материка привозили на остров припасы – мед, масло, пряности, а также обрывки слухов и новостей. За новости Цирцея неизменно платила щедрее всего.
Именно так я тремя зимами ранее узнала о безвременной гибели Мелеагра.
В эту же зиму Медея, собираясь прочесть вслух полученное письмо, развернула его и поднесла поближе к свече.
– Ясон умер, – только и сказала она, а узнав о судьбе «Арго», охнула так, словно сердце ее дало трещину.
Никогда в жизни я не любила Медею так крепко, как в эту минуту…
Цирцея выхватила из рук племянницы пергаментный свиток.
– Пишут: мачта насквозь прогнила, – сообщила она, неодобрительно хмурясь. – По-моему, к такой и близко подходить небезопасно.
– Очевидно, – согласилась Медея, – раз уж она Ясону на голову рухнула.
Выпив вина, мы почтили минутой молчания память о нашем с Медеей любимом «Арго». Вкус первой свободы, первых странствий и приключений – такое не забывается. Мы, аргонавты, останемся аргонавтами до конца дней.
– Но если Ясон мертв… – начала было я, поразмыслив.
– Ничего это не меняет, – тут же оборвала меня Медея. – Как полагаешь, не направить ли «Вепря» будущим летом еще дальше на юг? Давно хочу отыскать хоть одного дракона.
В ответ я широко улыбнулась:
– Когда это Аталанта Аркадская отказывалась от нового приключения?
Симаргл и рябиновое дерево[111]Екатерина Седиа
После смерти ему вручили огненный меч и ложку для абсента. Первый он сунул за кожаный пояс, вторую внимательно осмотрел. Нет, никаких сомнений: ложка была его собственной, той самой, которая его и погубила. Погладив край затейливой прорези в черненом, «под старину», серебре, он сунул ложку в задний карман джинсов, и тут его локоть наткнулся на неожиданную преграду в виде пары крыльев. Тогда он повернулся к безликому сияющему существу, одарившему его сими атрибутами загробной жизни.
– И что же мне теперь делать?
– Охранять небеса, – ответило существо, небрежно указав в сторону бескрайних лазурных просторов, туда, где замерла в ожидании золотая колесница. – Имя твое – Симаргл. Следуй за Ра.
Так вот, значит, зачем ему крылья…
Согласно кивнув, Симаргл двинулся по крутому сполоху северного сияния вниз, к ожидавшей его колеснице. На пассажирском сиденье покоился, будто в люльке, огромный, докрасна раскаленный шар. Колесничий, человек в маске сокола, приветствовал его неспешным кивком.
– Должно быть, ты – наш новый Симаргл. Добро пожаловать.
– А старый куда подевался?
– Никто на свете не вечен. Даже я начинаю стареть, – с тяжким вздохом откликнулся бог солнца. – Ты, надо думать, сгорел, причем сам же себя и сжег?
– Несчастный случай, – сказал Симаргл. Стоило вспомнить о происшедшем, ложка в заднем кармане заполыхала огнем. – Но, наверное, виноват в нем и вправду только я сам.
Ра щелкнул языком, и колесница тронулась с места – вначале медленно, но вскоре набрала ход. Пришлось новому Симарглу бежать за нею рысцой.
– Ну так Симарглы и есть самоубийцы, сгоревшие заживо, – пояснил ему Ра.
День шел своим чередом, колесница неслась над голубыми равнинами. Поспешая за ней, Симаргл заметил, что на всех четырех бежать куда легче, а вокруг тела его мало-помалу растет, расцветает огненный ореол. Сам он, насколько мог разглядеть, сделался больше похож на крылатого пса, чем на человека.