Едва Симаргл начал опасаться, что лазурная бездна не кончится никогда, впереди замаячил искристый зеленый самоцвет. Когда же они с Ра оказались поближе, зелень обернулась травянистым лугом, поросшим белыми и желтыми цветами, рассеченным надвое бурным ручьем. Среди цветов с важным видом паслась корова – корова, сияющая белизной. Создания прекраснее этой коровы Симаргл в жизни еще не видывал.
– Небесная Корова Земун[112], – пояснил Ра, указывая на широкую полосу из крохотных белых звезд, тянущуюся над лугом. – А это – ее творение, Млечный Путь.
– Привет, – сказал Симаргл.
Корова улыбнулась, озорно блеснув изумрудными глазами.
– А-а, превосходно. Вовремя ты появился. Только смотри, блюди долг свой да не поддавайся искусу срединного мира.
– Прошу простить мое невежество, – начал было Симаргл, – но…
– Ах да, я и забыла, что тебе все здесь в новинку, – перебила его Земун. – Сейчас ты в верхнем мире. Не обольщайся: не из-за особых достоинств, но только из-за того, какой смертью погиб. В срединном мире, в Яви, обитает все живое, а еще низшие существа – банники, домовые, русалки… нет, они нам не враги, однако на чары их не поддавайся. Еще ниже находится Навь, царство мертвых, а правит им Чернобог со своим воеводой, Вием.
Корова испустила громоподобный вздох, глаза ее увлажнились.
– Моя дочь, Дана, замужем за Виевым сыном, похитившим ее у меня.
– Сочувствую твоему горю, – сказал Симаргл.
– Не стоит, – возразила Земун. – Ты только нас стереги, поглядывай, чтобы зло Нави не просочилось на небеса.
Так и началась Симарглова служба. Весь день бегал он по небу за колесницей Ра, а к ночи они обычно прибывали куда-то еще – на луг к Земун, или в высокий терем Белобога, или к Велесу в лес. Но куда бы ни лежал их путь, взгляд Симаргла то и дело сам собой устремлялся вниз, в сторону срединного мира. Зрение стало таким, что, стоило сосредоточиться на любой вещи, неважно, насколько далекой, она возникала прямо перед глазами – крохотная, однако во всех подробностях различимая. Так Симаргл мог наблюдать и за игравшими в садах ребятишками, и за русалками, резвившимися в прохладных водах осенних ручьев, и за величавым полетом птицы Сирин, высматривавшей на земле души, созревшие для путешествия в Навь. Каждую ночь он, ни на минуту не смыкая глаз, дивился на чудеса, творящиеся в нижних мирах.
Шло время, и вот на его внимание откликнулись. Одна из русалок, сухопарая девица с прозрачными глазами, душа непорочной утопленницы, подняла на него взгляд и улыбнулась.
– Симаргл, – гулко зашелестел, зазвенел в безлюдье небес ее замогильный шепот, – приходи к нам на праздник, приходи к нам на русалии… будем петь и играть целый день, сплетем пышные венки из кувшинок. Приходи, попляши с нами, огненный пес в золотой шкуре…
– Не могу, – отвечал Симаргл. – Я стерегу небеса.
– О-о, – вздохнула девица, – но на одну-то ночку наверняка улизнуть сумеешь!
– Нет. Рад бы, да не могу, – сказал Симаргл. – К тому же я просто не знаю, как вниз спуститься.
А русалка в ответ:
– Ну, это нетрудно. Отыщи рябиновое дерево и полезай вниз по стволу.
– Может, как-нибудь в другой раз.
Прозрачные русалочьи глаза были устремлены вверх, прямо на Симаргла, однако вправду ли она могла его видеть?
– Тогда расскажи мне про небеса, – попросила русалка.
На это Симаргл согласился. Жаль ему стало девицу: она так страстно стремилась наверх, но вместо этого крепко увязла между миром живых и холодом речного дна, ставшего ей могилой.
В ответ русалка поведала ему о шорохе мелких камешков, гонимых вперед быстрым течением, о длинных прядях речной травы, запутавшихся в ее волосах, о любопытных мальках окуней, сплывающихся поклевать ее мертвые глаза, а под конец разрыдалась.
– Отчего я не могу увидеть небес? – пробормотала она сквозь слезы.
– Я тоже мертв, – объяснил ей Симаргл. – Когда-то был человеком, а после сгорел заживо, да прямо сюда и угодил…
– Страшная смерть, – вздохнула русалка. Глаза ее заблестели. – Наверное, потому тебя и взяли на небеса, а меня – нет. Наверное, на мою долю выпало мало страданий. Скажи, как ты погиб?
И Симаргл рассказал ей о ритуале пития абсента – о том, как льют горький напиток на кусок сахара, лежащий поверх специальной ложки, и поджигают его, о том, как шипит, как брызжет, как медленно каплет сквозь прорези ложки в бокал карамель. Да, согласился он, следовало ему быть осторожнее. Предыдущая порция уже малость задурманила голову, движения сделались томными, пальцы утратили ловкость. Так он и опрокинул серебряную чарку вместе с лежащей поверх нее ложкой, обрызгав рубашку пылающей смесью абсента с горящим, тающим сахаром. Огонь охватил одежду, перекинулся на диван, добрался до штор, вокруг зашипело, запахло горелым мясом…
С тех пор он беседовал с русалкой – звали ее Купальницей – каждую ночь, но вниз сойти так ни разу смелости и не набрался. Слишком уж важным казалось ему порученное дело – стеречь небеса, однако поглядывать по сторонам в поисках рябинового дерева, ведущего из мира в мир, он все же не забывал. И как-то раз, когда Ра остановил колесницу на ночь, нашел его. К тому времени поездки их с каждым днем делались все короче, а Ра на козлах горбился все сильнее и все реже подавал голос.
В тот день они устроились на отдых в лесу – густом, прохладном, гудящем от комариного пения. Вздохнул Ра, слез с козел, солнце в люльке оставил посреди неширокой прогалины, улегся на мягкий, пушистый мох под высокой елью и смежил веки.
Взглянув на спящего спутника, Симаргл удивился и опечалился: как же Ра постарел! С тяжелым сердцем он отвернулся и решил прогуляться, чтобы отвлечь мысли от угасания Ра. Заблудиться в лесной чащобе он не опасался: солнце даже сквозь заросли сияло ярко, точно огонь маяка. Но вот за деревьями мелькнул новый источник света – безукоризненной белизны столб в окружении красных и желтых пятен.
Это и была та самая рябина, мировое древо: ветви над головой унизаны спелыми красными ягодами, ствол, пронзая насквозь слой опавшей листвы, тянется далеко вниз, сквозь Явь, до самой Нави, во мрак подземного царства. Шерсть на спине Симаргла поднялась дыбом: даже отсюда, из дальней дали, он видел уродливых тварей, копошащихся в темноте, слышал вопли и плач беспутных грешников, чуял вонь мутной реки, несшей мертвые души к месту упокоения. Тут-то возле рябины и появился Вий.
Глаза Вия были прикрыты веками невероятной длины. Ресницы их достигали черного песка меж когтистыми ступнями, а ногти, венчавшие пальцы опущенных рук, на каждом шагу оставляли в земле глубокие борозды. Приподнял Симаргл губу и предостерегающе зарычал. Услышав его, Вий поманил к себе слуг, вооруженных железными вилами: подойдите-ка, поднимите мне веки, не вижу…
Не зная, что станется с ним под взором каменных глаз, Симаргл поспешил отскочить от рябины, немедля пожалел о своем любопытстве и решил впредь ограничить его только небесами да Явью. Однако тягостный холодок в брюхе подсказывал, что напрасно привлек он к себе внимание зла, от которого караулил небо.
Между тем Ра стал совсем плох. По утрам ему едва хватало сил взобраться на козлы, каждый сустав его тела скрипел, потрескивал от натуги.
– Ну, хватит, – решила Небесная Корова, когда они снова остановились заночевать на ее лугу. – Пусть-ка тебя сын на козлах заменит.
– Я и сам еще справлюсь! – воспротивился Ра.
– Нет. Самому тебе справиться уже не по силам, – возразила Земун, оглянувшись на Симаргла в поисках поддержки.
Что ему оставалось? Только согласно рыкнуть.
– С каждым днем мы проезжаем все меньше и меньше. И в Яви дни все короче. Уже куда короче ночей, хотя на земле только-только декабрь начался.
Ра поник головой.
– Что ж, если солнца мне больше не охранять, – сказал он, – хочу я нынче же и умереть. Лучше смерть, чем жить дальше никчемной старой развалиной. Земун, не откажи давнему другу в последней просьбе: подними меня на рога.
Небесная Корова послушно склонила огромную голову и, поддев на рога престарелого бога, одним махом вскинула его высоко кверху. Из ран, нанесенных рогами Земун, хлынула кровь. Вольный ток ее рос, ширился; касаясь земли, почти черные струи становились прозрачными, словно хрусталь, оборачивались водой. Тем временем тело Ра иссыхало, таяло на глазах, и вскоре от старого бога не осталось ничего, кроме тихой широкой реки, текущей с луга Земун вниз, в самую Явь.
– Быть теперь Ра рекой, – сказала Земун. – Так-то оно куда лучше.
Полюбовавшись отражением неподвижного солнца в зеркале водной глади, оба напились из реки. С каждым глотком Симаргл чувствовал, как в голове оживает, разрастается, точно могучее древо из семени, набирается сил тайное знание. Не прошло и минуты, как он сумел охватить мысленным взором весь мир – все устройство его, все законы – и тогда призвал к себе сына Ра, Хорса.
Юный, исполненный сил, Хорс от Симаргловой помощи отказался. Получив возможность вольно разгуливать где пожелает, Симаргл немедленно ею воспользовался. Вытащил он из-за пояса огненный меч, встал на задние лапы и двинулся по просторам небес, зорко следя, как бы зло не проникло наверх. Большую часть времени Симаргл проводил в лесу, вблизи мирового древа. Там он мог вести разговоры с Купальницей, точно она здесь, совсем рядом, и видеть ее ясные глаза, как будто сидел с нею лицом к лицу.
Русалка плакала, упрашивала, молила Симаргла сойти к ней, в Явь, поплясать – будто бы на ее свадьбе, ведь настоящей-то свадьбы ей никогда уже не видать. Шепотом, опасаясь возвысить голос, поведала она о темных желаниях, расцветающих в ее сердце, о жутком, неодолимом стремлении красть из колыбелей младенцев да сбивать с пути мимохожих странников. Обливаясь слезами, призналась Купальница в том, что вместе с другими русалками насмерть защекотала ребенка, заплутавшего среди пшеничного поля.
– Нет, не могу я к тебе на свадьбу прийти, – ответил Симаргл.