Все это время, все эти три года, официально считавшиеся одним и тем же моментом нескончаемой жизни Бессмертного Змея, его сестра и спутница, Сокрушенная Небесами, провела в пустой комнатке, самой же ею для жительства и выбранной. Служанки ее жили куда роскошнее, ибо все они были придворными дамами, а она, предоставив им выкрашенные серым покои, перебралась в комнату для прислуги. Несмотря на все мольбы юных девиц, стосковавшихся по романтике и интригам, куда-либо ходить и с кем-либо видеться она отказывалась наотрез. Что в этом толку, если над городом в любой момент может раздаться рев труб, по мостовым загрохочут копыта белых быков, а затем Пресвятые Чтецы перережут ей горло и бросят ее сердце в горшок со смертоносным варевом?
Вот потому она и сидела себе взаперти, чаще всего – попросту глядя в стену, порой же слагая причудливой формы стихи, для записи коих ей служила большая, переплетенная в кожу книга, некогда принадлежавшая ее бабке. «Не покончить ли с жизнью?» – размышляла девушка, макая перо в самую черную тушь и покрывая убористыми строками прежние записи (надо думать, сплошь перлы мудрости – что ни фраза, то откровение). Миг – и с жутким, томительным ожиданием будет покончено, а заодно все расчеты Чтецов пойдут прахом… Именно это соображение и подсказывало: покончить с собой ей не дадут ни за что. Помимо щебечущих придворных дам, у дверей постоянно несли караул двое стражников. Ей было сказано, что стражники присланы Бессмертным Змеем, дабы оберегать ее жизнь и покой, но Сокрушенная Небесами прекрасно понимала, зачем они здесь и чьи выполняют приказы.
Порой юные дамы дразнили стражников, делая вид, будто стараются их обольстить. Странно, но эти девичьи дурачества Сокрушенную Небесами нимало не раздражали. В те дни, когда она еще звалась Разумней Отца Своего И Любого Другого, женщины, в чьих головах нет ничего, кроме румян, белил да сурьмы, внушали ей только презрение, теперь же она от души наслаждалась их смехом, их перешептываниями, их сердечными драмами, никогда не продолжавшимися более пары дней, и даже тем, как они изредка дуются. Они были исполнены жизни и страсти, и никто во всем свете не ждал, когда же планеты и звезды велят погубить их. Кроме них, у Сокрушенной Небесами не осталось никого, вот она и любила их такими, как есть.
Потому-то однажды, заметив, что они взволнованы, оживлены много сильнее обычного, Сокрушенная Небесами и спросила, что пробудило в них такой интерес. В ответ одна из служанок, ослепительной красоты юная девушка по имени Цветок Среди Братьев Своих, захлопав в ладоши, сказала:
– О госпожа, прошлым вечером мы ходили послушать Подношение От Ангелов. Он так чудесен! Ты тоже непременно должна послушать его.
– Да, просим, просим, идем с нами! – присоединились к ней остальные.
Сокрушенная Небесами улыбнулась их восхищению.
– А чем же именно славен этот Подношение От Ангелов? Кто он, певец? Или, может, поэт, слагающий любовные вирши?
– О нет, – отвечала Цветок.
Все прочие девушки рассмеялись, весьма позабавленные тем, что кто-либо на свете может не знать этого дивного человека, истинный дар Божий.
– Подношение От Ангелов – сказитель, – с изрядной гордостью пояснили они.
Сокрушенная Небесами смежила веки. Теперь-то она все вспомнила: да, ей ведь рассказывали, как после ее ухода несносный братец в пику своим министрам выбрал в спутники раба-сказочника. Придет час, и вариться ей вместе с этим рабом в роковом горшке, превращаясь в смертоносное кушанье…
– Да, его я бы, пожалуй, послушала, – сказала она. – Как вы думаете, сегодня вечером он выступать будет?
Девушки так и запрыгали от восторга.
– Да, да, – загомонили они, – он рассказывает дивные сказки каждую ночь. А перед этим слушатели пируют. Мы только принарядим тебя, и…
Но Сокрушенная подняла руку, призывая их к тишине.
– Думаю, сказки с меня будет довольно, – решила она. – В котором часу он начинает?
В Чертог Наивысшей Радости Сокрушенная Небесами вошла, едва гости осушили последний бокал вина, заев его последними финиками, покрытыми мармеладом из сока экзотических фруктов. Оделась она в просторное, сшитое из плотной ткани белое платье, так что с виду казалось, будто тела у нее нет вовсе – одна лишь голова, поддерживаемая на весу облаком. С тем же успехом она могла бы нарядиться в джутовый мешок длиною от головы до пят, с одной только дыркой для глаз, прикрытой вуалью, или, скажем, в платье из нитей света, источаемого устами звезд. Стоило ей переступить порог, Подношение От Ангелов вскинул голову, точно марионетка в руках невидимого кукловода. Увидев его, Сокрушенная покачнулась, подалась назад, и оба замерли без движения, глядя друг на друга во все глаза, словно стремясь навеки остановить течение времени.
Однако Бессмертный Змей ничего этого не заметил.
– Ну что же, – только и сказал он. – Все мы поужинали, все мы готовы. У тебя ведь, оборони нас Бог, не иссякли запасы сказок?
Подношение От Ангелов опустил взгляд.
– Нет, о великий владыка. Кладезь сказаний неисчерпаем, так как на свет каждый миг рождается столько сказок, что не перескажешь и за целую жизнь.
– Тогда, пожалуй, начнем.
– Слушаю и повинуюсь.
В тот вечер Подношение От Ангелов повел речь о царе-алхимике, обнаружившем, что может жить, сколько пожелает, но для этого ему необходимо пить кровь юных девушек. Недостатка в жертвах царь тот не испытывал, так как был он богат, могущественен, и бедняки сами охотно предлагали ему дочерей. Но при всем этом он был одинок и тосковал без царицы, которая правила бы страной с ним об руку. И вот однажды прослышал он о девушке, что прекраснее любой птицы, безупречнее утренних звезд, и послал за нею племянника.
– Передай ей, – велел царь, – смерти пусть не страшится: я не лишу ее жизни, нет. Мы с нею смешаем кровь и вместе будем пить молоко из самого рая.
Жил тот царь на острове, а потому царский племянник отправился за девушкой на дивной крутобокой ладье, движимой не ветрами, но пением: споет он морю песнь – и течения подхватят ладью, понесут куда надобно. Услышала девушка, что велел передать ей царь, и согласилась отправиться с царским племянником – ведь прежде она неизменно отказывала себе в любых радостях и влечениях, опасаясь, как бы горячка, или шальная стрела, или проголодавшийся хищник не лишили ее возможного счастья в будущем. Поплыли они назад, но, едва на горизонте показался берег, у самого борта вынырнул из глубин кит, отчего ладья покачнулась и оба, не устояв на ногах, рухнули друг на дружку. Все бы ничего, да только племянник в тот миг от неожиданности приоткрыл рот, и так уж вышло, что зубы его вонзились девушке в шею… одним словом, первым вкус ее крови изведал не дядюшка, а он.
Ничего слаще не пробовало еще ни одно из Божьих творений, будь то человек или ангел. Что же до девушки… казалось, зубы его прокусили незримый тугой пузырь, прежде скрывавший от ее глаз все чудеса, все великолепие мира. Племянник царя предупредил: соединившись с ним, она откажется от бессмертия, ибо тайна обращения крови в жизнь ведома только его дядюшке.
– Мне все равно, – ответила девушка.
Тогда племянник царя поспешно распахнул ворот, обнажил шею, а девушка укусила его, связав обоих в единое целое.
Далее в сказке говорилось о царском гневе, о бегстве влюбленных, и о том, как они, многие годы прячась в пещерах, оказались в забытом святилище под названием Сад Двух Деревьев. Некогда, на заре мироздания, Сад этот был местом уединенным, надежно укрытым от чужих глаз, но ныне корни Деревьев иссохли, а все листья до одного обратились в камень. Здесь им и суждено умереть, поняли оба, видя кружащих над головами воронов, соглядатаев царя, и зная, что в скором времени он явится по их души. Больше бежать им было некуда, да и не хотелось.
Давным-давно Живой Мир приставил караулить вход в Сад ангела с огненным мечом. Однако когда Деревья иссохли, ангел уснул, и царь, явившийся на зов воронов, нашел его меч на земле. Взял он тот меч, поднял над головой, горя желанием покарать вероломного племянника и девицу, отвергшую бессмертие ради жизни в изгнании, но оба, даже не пробуя спрятаться, спокойно ждали удара.
Однако, взмахнув мечом, царь чиркнул острием клинка о каменную стену и высек из камня сноп искр. Пали те искры наземь, прожгли в земле дыру, и из дыры устремились наружу духи всех погубленных царем девушек. Вмиг обступили духи царя и уволокли вниз, в Страну Мертвых. Там он и бродит по сию пору, единственное живое существо среди теней Смерти.
Ну, а царский племянник с возлюбленной обрели свободу. Поцеловал он ее, укусил в шею, и две капельки крови пали к подножью великих Деревьев. Тут влюбленные услышали вздох, корни деревьев медленно налились соком, на ветвях распустилась молодая листва, и весь сад наполнился светом и благоуханием зелени.
К концу сказки в зале уснули все, кроме двоих спутников Змея. Тогда Сокрушенная Небесами, не опуская взгляда, ни разу не оступившись, двинулась вперед мимо распростертых по полу тел, влекомая к Подношению От Ангелов, словно падающая звезда – к Земле. Сказитель поднялся на ноги, склонился всем телом навстречу, а после шагнул к ней, так что встретились оба в движении, будто бабочки, спаривающиеся на лету.
Их поцелуй продолжался до самой гибели мира, до тех пор, пока Чтецы не вымерли до последнего, пока их обсерватория не рассыпалась в прах, пока брат Сокрушенной Небесами и все прочие Бессмертные Змеи не разошлись по пещерам, дабы там погрузиться в медитативные грезы, пока Солнце с Луной не слились воедино… Так показалось Сокрушенной Небесами, однако, прервав поцелуй и открыв глаза, она обнаружила, что в мире по-прежнему ночь, а ее братец, и его гости, и слуги с рабами по-прежнему сидят в креслах, или лежат на коврах, или стоят, привалившись спиною к колоннам из мрамора и халцедона, и все до единого спят.
– У меня нет для нас места, – сказал Подношение От Ангелов.
– Подходящее место я знаю, – отвечала она.