Дунаев недоверчиво посмотрел на спутника. Они обогнули носовой утес и теперь подходили к гигантскому отверстию «правой ноздри».
— А ты тоже король? — не выдержал Дунаев.
— Нет, я не король. Я Дон.
Дунаевым овладевало раздражение.
— Честно говоря, мне это королевство на хуй не упало! — вдруг грубо произнес парторг.
Дон удивленно взглянул на Дунаева.
— Но мы еще не осмотрели твой Покой, — мягко возразил он. — Прошу!
Недовольство исчезло. Парторг вздохнул и вошел в полумрак пещеры. Там он увидел гигантскую роскошную лестницу, уходящую вниз. Все было из белого мрамора — и лестница, и стены. Кое-где на стенах темнели гобелены. На одном из них Дунаев различил изображение рыцаря в остроконечном шлеме, надкусывающего край стола. На другом гобелене большая свинья стояла на краю обрыва и задумчиво смотрела в пропасть.
Дон и Дунаев спустились по лестнице и пошли по коридору, высеченному словно из слоновой кости с инкрустацией. Затем они оказались в опаловом туннеле, стены которого сдержанно светились. Туннель изгибался, проходил мимо тупиков и ниш. Казалось, они попали в лабиринт, где живет только тайное сияние опала и приглушенное пение, доносящееся издалека. В матовой глубине стен порой проступали светлые знаки, напоминающие водяные знаки на деньгах. Вскоре путники вышли в зал, уставленный длинными столами. На столах лежали увеличенные копии жуков, божьих коровок и черепах, сделанные из крашеной керамики. В глубине зала виднелось подобие алтаря, где стояла хрустальная ваза в форме кирзового сапога в натуральный размер. Внутри сапога ярко блеснуло. Дунаев заглянул в сапог и увидел золотое кольцо, нестерпимо сверкавшее, будто освещенное направленным лучом света. Парторг хотел дотронуться до сапога, но пальцы ударились о невидимую преграду. Он оглянулся и обнаружил, что Дона в зале нет.
— Дон, — негромко позвал парторг. Тишина.
Дунаев подошел к стене за «алтарем», полностью скрытой занавесом из серой парчи. Отдернув занавес, увидел круглое окошко с матовым стеклом. Открыл окошко и пролез в помещение, простое, шарообразное и белое.
В следующий момент Дунаев понял, что является точкой в центре этой белоснежной сферы с идеальной, без всяких окон, поверхностью. Не то чтобы он превратился в эту пустую спокойную точку — нет, он был ею всегда. Здесь отсутствовали звуки, вещи, источники света. Все оставалось сферическим и пребывало в абсолютном покое. Свежесть простого и как бы новорожденного воздуха застыла здесь.
Этот покой не нарушался ничем. И длилось это множество вечностей…
Внезапно Дунаев очутился в другом месте. Он снова находился в себе, в своем теле, а тело стояло на пороге уютной комнатки, освещенной ночником. Комната оказалась копией Машенькиной спаленки, только в натуральный человеческий размер. Парторг подошел к кроватке, где спала Советочка. На тумбочке белел сложенный пополам лист бумаги. Парторг развернул его и прочел:
В.П.Дунаеву
В тиши заветных кабинетов,
На шумной площади людской,
Ночью и днем, зимой и летом,
Для нас важней всего — Покой.
В плену у музы дальних странствий
И в вихре жизни городской,
В изменчивости, в постоянстве
Для нас важней всего — Покой.
На пике виража крутого,
В тени деревьев над рекой,
Средь своего, среди иного:
Для нас важней всего — Покой.
Средь стонов бури, в блеске молний
Или на плоскости сухой,
Во сне и наяву — запомни:
Для нас важней всего Покой.
И если что-то не в порядке,
Чего-то нету под рукой,
Найдешь слова в своей тетрадке:
Для нас важней всего Покой.
Почерк детский, старательный. Среди узоров на обоях вдруг появились кривляющиеся рожицы, втягивающие со свистом воздух. Парторга «засосало», он выпал в трубчатый коридор, где гулко стучали сотни молоточков, и полетел к выходу из пещеры. Увидел синее небо, вдохнул соленый морской воздух. И вышел наружу. Он осознал, что вышел из собственного «уха» и стоит теперь на мочке, у самого края воды.
Листок со стихами он все еще сжимал в руке. На обратной стороне листа тоже были стихи, написанные другим почерком, впрочем тоже детским:
Посмотри — к берегам этой влажной реки
Устремляются ныне полки.
Эти воды, что Солнцем когда-то звались,
Поднимают знамена их ввысь.
Они шли по Краям и по мелкому Дну
И лелеют лишь думу одну —
Телом бывшей Царицы скорей овладеть,
Ее латы стальные надеть.
И тогда Бессловесные выпьют Росу
И наточат стальную косу:
Срежут астру, с азов уничтожат Кубы,
И поникнут лихие чубы.
На Немых мы набросим кольцо без конца,
Съедим сына стального отца.
Кто стоял до конца — тот их имя возьмет —
И заслужит Небесный Почет.
Из пучков белых молний мы свяжем снопы,
Ссоры сор унесем из избы
И забросим в Берлогу, что в Бранном Бору,
Выступая Росой поутру.
Мы рубином отрубим четыре угла:
Пять зубов — это наша пила.
И Колени с Локтями посадим на цепь,
И «цыганочку» спляшем в конце.
Дунаев ощутил рядом чье-то присутствие. За его спиной стоял Бессмертный и тоже читал стихи, заглядывая ему через плечо.
— Здравствуй, Дунаев, — бесцветным голосом сказал Бессмертный. — Ничего мне не рассказывай, все и так знаю. Хочу тебя только спросить — Кольцо в Сапоге видел?
— Видел.
— Не трогай Сапога. Скоро наступит момент, когда тебе придется его надеть. Он перенесет тебя в самую гущу великой битвы, и там, в одном доме, ты снимешь его и достанешь кольцо, чтобы Окольцевать Врага.
— Что же за битва такая? Где она случится? — спросил Дунаев с легким испугом. Здесь, на острове, он успел разнежиться, отвыкнуть от битв. Нахмурясь, он смотрел на Бессмертного. Но на лице этой мумии ничего не выражалось.
— Когда я подошел к тебе, ты читал стихи. В них обо всем рассказано. Если тебе что-то неясно, могу объяснить.
Парторг кивнул, всем видом выражая желание услышать разъяснения.
Бессмертный начал объяснять тоном школьного педагога:
— Немцы рвутся к Волге. Это и есть «влажная река». В стихах они названы Бессловесными и Немыми. Они уже прошли Украину и Дон и теперь мечтают захватить бывший Царицын, а ныне Сталинград. Если они это сделают, то сразу возьмут и Астрахань. Так, они сначала взяли Азов, а потом — Кубань и подчинили все казачество… Роса это Россия. «Рубин» и «пять зубов» это наша русская звезда. А «четыре угла» и «колени да локти» это фашистская свастика. Звезда убьет свастику. Об остальном можешь догадаться сам.
— Куда мне, простому-то человеку… — угрюмо пробурчал парторг.
— Ты не простой и не человек, — отчеканил учитель. — Да, вот что еще. Здесь находится твой Покой, и ты уже там побывал. После войны (если ты ее выиграешь) тебе необходимо навестить Покой. Вообще, в твоих интересах поскорее закончить эту войну — тогда ты сможешь пользоваться и Покоем, и Волей.
— Волей? А это что такое? — заинтересовался парторг.
— Сейчас еще рано показывать тебе Волю. Не говоря уж о том, чтобы дать воспользоваться ею, — отрезал Бессмертный.
«И все-таки своя Воля у меня есть, — радостно подумал Дунаев. — А то я, грешным делом, уж думал, что я просто хуйня какая-то на побегушках».
— А что это за вторая Советочка тут объявилась? — спросил он, показывая пальцем обратно в огромное «ухо», из которого он только что вышел.
— Это Яблочная Машенька. И остров называется Яблочный. Остров — это твое отражение в Раю. Но ты не пугайся, ты не умер. Просто тебе исхлопотали особое разрешение попасть в Рай живым. Но без необходимости Яблочный лучше не навещать.
— Как же так? Ведь я король этого острова!
— Сейчас это не имеет никакого значения. Враг не станет ждать, пока ты будешь загорать на пляже. Он безжалостен, поскольку ничего не знает о страдании. Каждое мгновение на счету.
«Значит, я Яблочный Король?» — смущенно думал Дунаев, посмотрев вверх, на собственный профиль, возвышающийся над ними горой.
— Хорошо, сейчас я простой солдат, — сказал он Бессмертному.
А остров вокруг спал тем же крепким и счастливым сном, что и Машенька — единственный подлинный обитатель этого Спящего Королевства.
глава 2. Четверги у Радужневицких
…и ландыш, и вода…
В каждом городе, как известно, имеются небольшие, замкнутые в себе кружки, а также квартиры, где собирается из года в год компания людей интеллигентных, привыкших друг к другу и к своей обстановке. Встречаются раз в неделю, по определенным дням.
В Царицыне, еще в двадцатые годы, существовал среди прочих кружок Радужневицких. У них собирались по четвергам, на втором этаже дома номер четыре по Малой Брюхановской улице.
Основан кружок был Полиной Андреевной Радужневицкой, в замужестве Леонидовой. После ее смерти от тифа в 1922 году дело было продолжено ее младшим братом Кириллом Андреевичем Радужневицким, а также двоюродным братом Андреем Васильевичем Радужневицким, который в 1927 году переселился в Царицын из Невеля.
Поначалу кружок считал себя литературно-филологическим. Как Полина Андреевна, так и Кирилл Андреевич окончили университет как филологи-германисты. К концу двадцатых годов Кирилл Андреевич сделался страстным почитателем Рильке. Регулярно, по четвергам, особенно в ненастную погоду, Кирилл Андреевич (или, как его звали друзья, Кира) устраивал чтения из этого поэта. Читал оригиналы по-немецки, а затем свои собственные русские переводы.
Однако постепенно среди членов кружка все большее влияние приобретал Андрей Васильевич Радужневицкий по прозвищу Джерри.