Как и другие народы [Мифология коми, 1999: 64–68; Левкиевская, 2000: 383], коми-пермяки магическую силу человека связывают с наличием у него зубов (обычно коренных): «Посмотрят: вот тебе можно учиться, вот тебе нельзя. По зубам как-то ещё» (ПМ: Юсьв., Пистогово). При отсутствии зубов знахари-лекари используют щучью челюсть (ПМ: Гайн.). В. Н. Белицер зафиксировала поверье коми-язьвинцев о том, что основная сила колдуна заключается в его шапке: только если уничтожить шапку в огне, то колдун теряет силу [Белицер, 1958: 331]. В записанном нами у данной этнографической группы рассказе колдун держит в шапке тараканов-бесов [Сусачок-Сучок, 2006: 18–19]. По одной из версий, магический потенциал тöдiсь сосредоточен в дереве, под которым знахарь получал свои знания, уничтожение дерева равносильно смерти колдуна – его помешательству (ПМ: Куд., Б. Сидорова, 71).
Тöдiсь предписано вести особый образ жизни [Сидоров, 1997: 34]. Знахарям, имеющим медицинскую практику, запрещено употреблять спиртные напитки, смотреть телевизор, петь песни (ПМ: Юсьв., Гавино, 18). Если «знающие» не поддерживают данные запреты, они причисляются к колдунам, приносящим вред.
Способности тöдiсь различны и многофункциональны. Они исполняют семейные, календарные и хозяйственные ритуалы, «портят» людей, домашних животных и избавляют их от болезней и порчи. Им приписывают способность ясновидения, которая проявляется в предсказании, чтении чужих мыслей. Колдуны умеют оборачиваться или оборачивать других людей в животных, птиц и в предметы (в медведя, козу, свинью, лягушку, волка, лисицу, сороку), влиять на погоду, на функции разных предметов (например, «пускать дым на печь», останавливать транспорт). В народной лексике магическую деятельность тöдiсь обозначают такими словами, как: тшыкöтны – ‘портить, заколдовать’, ворожитчыны – ‘ворожить, предсказывать, колдовать’, вöр дны – ‘желать, предсказыать, предвещать,’ колдуйтны – ‘колдовать’, керны – ‘делать’, калечитны – ‘калечить’, декуйтчыны – ‘колдовать, беситься’, чертитны – ‘чертить’, лечиччыны – ‘лечить’ и русские аналоги некоторых из них. Коми-пермяки называют следующие болезни, возникающие, как следствия колдовства: это икота, кила, хомутец (комутеч), поветрище (ветришö), протшивка[117], а также множество других, не обозначаемых особыми номинациями. Отметим, что все представленные названия восприняты коми-пермяками из русского языка, в том числе, скорее всего, и слово «протшивка», не имеющее аналога в коми-пермяцком языке[118].
По материалам конца XX – начала XXI в. оценка коми-пермяками распространения сакральных знаний и функционирования магических практик различна. В большинстве своем коми-пермяки верят в сверхъестественные способности таких людей, причем часто считают, что в настоящее время они совершают, в основном, зло. Выделяются территории, где могут указать на нескольких колдунов или где наоборот таковых вовсе не обнаруживают. Есть высказывания о том, что «колдуны были в прошлом, а сейчас их нет». Появляются новые интерпретации магических способностей, их обозначают уже «гипнозом», а самих тöдiсь сравнивают с экстрасенсами, «иллюзионистами» (ПМ: Гайн., Куд.). Встречаются примеры, когда человек, отрицая собственные магические способности, признается в использовании своей славы колдуна в местном сообществе, например, для устрашения детей (ПМ: Гайн.). В сфере межэтнических отношений выделяются представления соседних народов (в основном русских) о коми-пермяках как о колдунах, что может быть обусловлено восприятием их как чужого этноса и, наверно, большим сохранением у них традиционных черт в быту. Среди русских, живущих долгое время по соседству с коми-пермяками, явного подобного отношения не было отмечено. Сами коми-пермяки в двух зафиксированных примерах сильными «знающими» называют татар и белорусов. Представители этих народов (эвакуированные и спецпоселенцы) в советское время проживали на территории Коми-Пермяцкого округа.
Ирреальные черты приобретают также люди, контактировавшие с духами. Такими считают вежöм (‘подмененные’), уведенных духами, проклятых, заблудившихся, утонувших, «тоскующих». В отличие от тöдiсь, они приобретают особый статус только на короткий промежуток времени, и контакт является для них вынужденным. Основными критериями соотнесения людей с демоническими персонажами становятся отстраненность их от социума, уродливые внешние черты и нестандартное поведение, все это обуславливает их маргинальное положение в обществе, они в определенной степени напоминают обмиравших [Криничная, 2001: 425–426]. Главными признаками «подмененного» ребенка называют его физическое несовершенство (тонкие ноги, большие голова и живот, неумение ходить) наряду с чрезмерным аппетитом и постоянным ревом. «Подмененным» могли считать и взрослого человека, если у него появлялись подобные черты. «Подмененного» мертвеца отличали по почерневшему, вздувшемуся и оказавшемуся очень тяжелым телу. «Уведенных» духами находили в порванной одежде, грязными, облепленными древесной серой, они плохо говорили или вовсе становились немыми, пили, подобно животным, лакая воду из водоемов. В некоторых примерах они приобретали уже мифический образ, приходили к родному дому в виде барана, быка, лошади или солдата. При этом во всех вариантах присутствует вера в вероятность их полного возвращения в мир людей: «В Кривцак тоже один парень по пистики ушел, так и не нашли. А потом он, говорит, пришел, уже большой был, в солдатской одежде, вся сияет. Зашёл и спрашивает у родителей: “Вы потеряли кого-то?” А они сказали – нет. Он вышел и ушёл, и не видели, как он ушёл, куда ушёл, – потерялся. А потом поняли… (ПМ: Кос., Светлица, 149); Мужик öшлöм, сiдз эз адззö. Корко бытьто бы воллöма вöлöн горт дынаныс, вöл котрасьö и всё… («Мужик потерялся, так его и не нашли. Когда-то как будто приходил к дому конём, бегает конь и всё…») (ПМ: Кос., Н. Коса, 248). «Тоскующие» люди становились худыми, грустными, не всегда вели себя адекватно. К данной категории можно было бы отнести и некоторых больных или «порченных» людей, которые повторяют повадки животных – они кукарекают, бегают и принимают пищу, подобно зверям, и т. п. Но эти люди в представлениях народа не имеют прямого взаимодействия с иным миром, считается, что их состояние – следствие колдовства.
3.5. Версии происхождения мифологических персонажей
Образ каждого мифологического персонажа синкретичен, объединяет множество разнородных и разновременных элементов мировоззрения. Генезис духов отражается в названиях персонажей, в представлениях об их внешности, способностях, функциях и т. д. Можно обозначить несколько возможных версий происхождения представлений о мифологических персонажах коми-пермяков.
Одной из основ пандемониума, вероятно, является почитание природных стихий и объектов, одухотворяемых человеческим сознанием. Связь мифических образов с культом природных стихий отмечали многие исследователи [Токарев, 1957; Афанасьев, 1995]. Мотив одухотворения явно выражается в паремиях, адресованных лесу, воде, дереву, избушке и т. д. В описаниях вöрись часто присутствует сравнение его роста с высотой дерева. Ваись способен управлять водной стихией (разрушать или благоприятствовать стойкости мельничных запруд). В образе вуншöрики присутствуют как черты-признаки хлебных посевов, так и солярная символика. Ветер или вихрь коми-пермяки считают одной из ипостасей лесного духа, хотя он может быть связан с нечистой силой вообще или быть самостоятельным образом. Огненная стихия присутствует во внешних описаниях и ритуалах, связанных с покровителями построек – суседко, банячуд, öвинчуд. Если в случае с духами бани и овина связь с огнем явная (огненная пасть, локализация в каменке), то в образе суседко она выражена имплицитно, обнаруживается в ритуале новоселья (перенос атрибутов печи и обязательное разжигание огня в очаге в первый день, пристрастие духа к печному помелу).
Следующей составляющей представлений о мифологических персонажах является почитание животных. В представлениях о водяном духе до сих пор сохраняется отождествление его со щукой. Зооантропоморфные черты духов (копыта, рыбий хвост, шерсть, рога) могут исходить из прямого соотношения представителей «иного» мира с миром природы. Способность оборотничества характерна почти всем демоническим персонажам, они появляются то в одном, то в другом обличии, изменяют рост, приобретают черты знакомого человека и т. д. Л. Н. Виноградова представления о перевоплощении связывает с восприятием посмертного существования души человека [Виноградова, 2000: 91–97]. Наряду с этим, на наш взгляд, истоком мотива оборотничества могли служить воззрения на внешние и духовные изменения человека во время болезни, сна, психологического стресса и фантастические воззрения о животном мире.
Вöрись в представлениях коми-пермяков редко отождествляется с конкретным животным, тем не менее поверья о нем повторяют сюжеты сказок о медведе. Медведя коми-пермяки часто называют «хозяином» леса, как считают таковым и вöрись. В сказочных сюжетах медведь, как и лесной, уводит к себе женщин, держит у себя потерявшихся детей. Параллелизм этих сюжетов может указывать на одинаковое отношение к персонажам и на их общие истоки, на возможность прямой преемственности элементов почитания медведя в представлениях о вöрись. Особые воззрения на животный мир присутствуют и в образе суседко, а конкретно, в названиях суседко-боболь, кабанушко, в сравнении его описания с кошкой, собакой, в отношении к кошке во время обряда новоселья. Олицетворением болезни-икоты стали некоторые образы хтонического мира природы и насекомые.
Значительное влияние на формирование демонических образов оказали представления об умерших. Основные мотивы и характерные черты демонологизации покойников раскрыты в литературе [Левкиевская, 2000: 69–99; Криничная, 2001: 500–503]. Ко