— Но я ничего не могу поделать, — совершенно искренне отвечала Мери, — мне приходится прыгать, чтобы взбираться на грядки, и у меня ноги все время застревают в картофельной ботве.
— Мери, ты уже во второй раз говоришь эту глупость. Нехорошо притворяться, что здесь растет картошка, когда ты прекрасно знаешь, что никакой картошки здесь нет.
— Но, Анна-Мария, здесь есть картошка. Разве ты не видишь? Смотри, вот же она, у меня под ногами.
— Мери, честное слово, я и не знала, что ты такая непослушная и рассказываешь такие небылицы не стесняясь. Я точно скажу твоему отцу, когда вернемся.
И она тряхнула девочку и в сердцах зашагала домой, а Мери продолжала спотыкаться и прыгать. А что ей оставалось делать? Но через несколько минут они уже добрались до края поля, перелезли через земляной вал, вышли на дорогу и молча направились домой, потому что Анна-Мария все еще сердилась на девочку за то, что так намеренно, как ей казалось, плохо себя вела.
Итак, Джону Солону сообщили об упрямстве его дочери, но, несмотря ни на что, она настаивала, что на том поле, через которое они шли, действительно росла картошка, а потому она просто вынуждена была прыгать через борозды. Вот тут ее отец сразу понял, что что-то есть загадочное в этих противоречивых рассказах. А кроме того, он знал, что на том поле никогда не росло никакой картошки. Он поставил Мери перед собой, положил руки ей на плечи и велел смотреть ему прямо в глаза и сказать ему снова, что она рассказывала правду. Он смотрел в ее искренние и честные глаза и без колебаний поверил, что она говорит от чистого сердца.
Он отправил ее спать, поцеловав на сон грядущий и сказав добрые слова, а потом обернулся к Анне-Марии и рассказал, какое решение пришло ему в голову. На следующее утро поле завтрака он опять заговорил об этой истории, и опять Мери слово в слово повторила то, что рассказывала накануне. Тогда Джон взял ее за руку и отвел на поле, о котором шла речь. Он перенес малышку через ограду и обошел с ней все поле, внимательно рассматривая его при свете дня. Вот оно, у нее под ногами, самый обычный пастуший луг, на котором уже много лет ничего не сеяли и не сажали. Девочка этому удивилась и одновременно не удивилась, потому что теперь она осознала, что, сколько она себя помнила, на этом поле никогда не росло картошки. Но накануне вечером картошка там точно была, и Мери все еще не сомневалась в этом и не сомневается до сих пор, потому что, несмотря на то что с того дня прошло столько лет, память о том удивительном случае все так же жива в ее памяти, и переплетенные картофельные стебли, грядки и борозды до сих пор стоят у нее перед глазами.
Что же все это значит? Да ничего особенного. Просто шутка, которую озорные духи сыграли с маленькой девочкой, чье сердце и глаза были открыты тайному. Это была довольно злая шутка, но все-таки безобидная и дружелюбная, достойная скорее беззаботного смеха, чем злости, а злиться в любом случае бесполезно, когда сталкиваешься с «малым народцем».
Микки О’Махони принадлежит аккуратная ферма и около пятнадцати акров земли, а его милый одноэтажный дом с соломенной крышей стоит на самом берегу большого озера в графстве Майо. Добраться до него можно только или на веслах, или по широкой тропе с высокими земляными валами по обеим сторонам, которая отходит от ближайшей дороги. Тропа эта заканчивается прямо у его двора, который довольно круто спускается от нее, пока через десять футов не утыкается в высокую защитную каменную стену, выстроенную на галечном берегу озера. Во время сильного западного ветра или паводка, когда озеро поднимается после долгих дождей, становится понятно, насколько необходима эта стена.
Микки — убежденный холостяк и живет один, если не считать его собаку и животных на ферме, о которых он постоянно заботится. Но вместе с тем это великолепный образец сельского жителя, таким крестьянином мог бы гордиться любой народ — предельно честный, умный и уверенный в своих силах.
Тропа, перед тем как закончиться у двора Микки, проходит мимо десятка других домов, ближайший из находится за две — три сотни ярдов от его собственного дома. Последние пять или шесть домов берут воду из одного родника, который бьет из земли посередине небольшого луга на соседней с Миком ферме. Это необычный родник, в некотором роде неожиданный. Можно перейти через поле, так и не заметив в земле ямы с крутыми краями, пока она не окажется прямо у вас под ногами, она фута два глубиной и пять футов в поперечнике, со всех сторон нависает глинистый берег, поросший стриженой травой. Это прозрачное озерцо чистой воды, родник с журчанием бьет из сплошной скалы, которая составляет его дно и края. А потом он веселым ручейком стекает вниз к озеру, таким же прозрачным, как и озерцо, и не больше фута шириной. Перед родником есть широкий камень, на который можно встать, чтобы набрать воды, он всего на три дюйма поднимается над уровнем воды, а ручеек огибает этот камень и падает вниз маленьким водопадом. И конечно, сразу за этим камнем, нависая над ним, растет неизбежное сучковатое древнее терновое дерево, какие так любят эльфы. Вода в том источнике удивительно вкусна.
Однажды вечером, в октябре 1957 года, у Микки телилась корова. Как рачительный хозяин, Микки остался со своей коровой, пока новорожденный не оказался уже вне опасности, присмотрел за матерью и дитем и уложил их аккуратно на чистую подстилку.
Вернувшись домой, он заметил, что был уже третий час пополуночи, Микки очень устал и ему неимоверно хотелось выпить большую чашку крепкого горячего сладкого чаю. Так что, вместо того чтобы ложиться, он отгреб пепел с тлеющих углей, которым предусмотрительно прикрыл их раньше, подбросил в огонь торфа, и вскоре в очаге уже пылал жаркий огонь. Но когда он захотел наполнить чайник и подвесить его над огнем, то обнаружил, что в ведре почти не осталось воды. Это его не особенно огорчило, потому что ночь была тихая, и ему даже приглянулась мысль прогуляться до родника. Итак, он радостно отправился за водой с ведром в одной руке и лампой-молнией в другой, оставив дом в свое отсутствие под присмотром собаки.
Было не слишком темно, и хотя луны не было, небо было усеяно звездами, и ни единое облако не скрывало их света, так что лампа не была ему необходима, он взял ее скорее для пущего удобства. Он прошел по тропе до грубых каменных ступеней, которые были врыты в высокий земляной вал, окружавший поле, перешел по ним в поле и направился прямиком к роднику. Он встал на плоский камень у воды, поставил фонарь рядом, а потом двумя руками опустил ведро в воду и вынул его почти полным. Потом, взяв ведро в левую руку, нагнулся и правой потянулся за фонарем, но в этот момент фонарь пнули или выбили у него прямо из руки. Но Микки успел протянуть руку и схватить его до того, как стекло коснулось воды.
Однако фонарь успел сильно разогреться и Микки пришлось быстро поставить его на камень. Он поставил ведро и рассмотрел фонарь, чтобы убедиться, что тот не пострадал, и подкрутил фитиль поярче. Все это произошло так быстро, что он даже не задумался, как это случилось.
Когда Микки повернулся за ведром, он обнаружил, что, пока ловил фонарь, расплескал почти всю воду. Тогда он опять поставил фонарь на камень и снова опустил ведро в ручей. Как и в прошлый раз, он вытащил почти полное ведро, переложил его в левую руку и правой потянулся за фонарем. Но не успел он прикоснуться к фонарю, как его опять кто-то сильно пнул, и он улетел прямиком в воду. Теперь Микки не успел его поймать, фонарь погрузился в холодную воду, и раскаленное стекло разлетелось на тысячи осколков, но, что хуже всего, все масло вытекло из лампы в воду, так что теперь ее нельзя было пить.
Микки постоял немного, постепенно осознавая, что не может придумать никакого рационального объяснения этим событиям. И вдруг совсем рядом послышалось тихое озорное хихиканье. Микки огляделся с раздражением.
— Ах это вы, негодяи, — пробормотал он, — уж вы-то мастаки на такие штуки.
С этими словами он снял куртку, закатал правый рукав и, запустив руку в воду, достал пострадавший фонарь. При этом он крепко держал куртку другой рукой, потому что вполне разумно не хотел, чтобы над ним еще раз так пошутили. Затем, поставив фонарь между ступнями и придерживая его, он накинул куртку, несмотря на то что рука у него была мокрая и грязная, взял ведро в левую руку, лампу в правую и направился к дорожке. Не прошел он и половину пути, как сзади снова раздался смешок. Микки развернулся и гневно оглядел пустое пространство вокруг, а затем совсем выйдя из себя, яростно сказал:
— Клянусь небесами, хотел бы я вас поймать, вы розги просите, малявки, и уж я бы вас отхлестал за милую душу.
Немного облегчив свою душу, он направился домой, где выпил кружку крепкого горячего чая с сахаром. Это его почти успокоило, хотя, когда он собрался спать, было уже четыре часа утра. И хотя Микки очень устал, он не мог заснуть, потому что почувствовал укол совести — довольно несправедливо, как мне кажется, но я на своем опыте знаю, что совесть — очень несправедливый собеседник.
Его мучили мысли о несчастных соседях, об их семьях, а у некоторых были еще и маленькие дети — утром они отправятся набрать чистой свежей воды на весь день и обнаружат, что она загрязнена парафиновым маслом, — и они не смогут пить чай, а может быть, и готовить еду. И наконец, совесть, этот настойчивый задира, взяла верх, и в результате через час после рассвета, около семи утра, Микки встал, взял еще одно ведро, тряпку и направился к роднику. Он энергично принялся за дело и досуха вычерпал озерцо. Затем аккуратно собрал все осколки, завернул их в бумагу и тщательно протер тряпкой каменное дно, пока не убедился, что масла там совсем не осталось. Тогда он встал и долго смотрел, как в озерцо набегает свежая вода. Когда ее было уже больше половины, он попробовал воду на вкус, чтобы убедиться, что все в порядке. Убедившись в этом, он направился домой и попытался возместить утраченный отдых.