Я упоминаю об этом, чтобы объяснить, что я отчасти унаследовала дар отца.
Событие, о котором я хочу рассказать, относится, несомненно, к событиям духовной жизни. По сей день я так ясно вижу эту картину, что могла бы нарисовать ее.
Кроме того, готова поклясться, что до того дня я не слышала никаких рассказов о том месте, о котором пойдет речь; следовательно, я не была «настроена», а даже если бы и была, чудесный солнечный полдень должен был отогнать все мрачные фантазии.
Отец всегда сам давал мне уроки и каждый день в полдень посылал меня встретить паром с большой земли, из Коба, чтобы взять для него газеты, а заодно прогуляться на свежем воздухе.
Дом, где мы жили, стоял в полумиле от причала у самого моря. Дорога шла вдоль берега, так что море было у меня справа, а холмы острова — слева.
Мне надо было пройти мимо маленькой часовни, потом миновать белый домик миссис Рейли, которая брала у нас белье в стирку. За ее домиком, но дальше от моря, стояло несколько армейских зданий из красного кирпича, а дальше — дом доктора.
От нас до дома доктора было не больше ста пятидесяти ярдов, и тропинка к причалу проходила между морем и садом с узловатыми старыми деревьями — помнится, я всегда называла их «деревья Артура Рэкхема», потому что они были очень похожи на картинку в моей книжке сказок, где зловещего вида деревья словно смотрели на тебя.
Дом и сад окружала стена ярдов пять высотой — и тропинка шла прямо под ней, так что я могла бы коснуться стены рукой.
Тот день, о котором я говорю, был чудный солнечный денек поздней весны или начала лета — я отлично помню, что поля были покрыты блестящей сурепкой. Я вышла из дома, занятая мыслями о том, что рассказал мне на уроке отец, — что в полдень тень оказывается прямо под тобой, — и первые двадцать — тридцать ярдов от дома я прыгала, пытаясь обойти солнце и перескочить собственную тень. И конечно, убедилась, что отец прав.
Я была поглощена этим занятием и смотрела больше на землю. Случайно подняв взгляд, я увидела, что до угла докторского сада не больше пяти ярдов. Что-то выглядывало из-за стены, уходившей в сторону Коба. Я пробежала еще несколько шагов, прежде чем поняла, что это, и приросла к земле от страха. До него оставалось не больше десяти шагов, и я отчетливо видела его.
Это существо, должно быть, было очень высоким, потому что оно стояло за стеной, и я видела его до пояса — а ведь в стене было пять футов. Оно немного напоминало человека — то есть у него была голова, плечи и руки. Кисти рук скрывались за стеной, и я их не видела.
Если не считать двух черных провалов на месте глаз, оно было сплошь одного цвета — такого лоснящегося желтого. Таким бывает только блеск подтаявшего на солнце масла.
Стена тянулась параллельно дороге, слева от меня, так что это существо смотрело мимо меня — через тропинку, на море и лежавший на том берегу Коб.
Не знаю, долго ли я простояла, застыв в ужасе и глядя на эту тварь, но вдруг она начала медленно поворачивать ко мне голову!
Все еще окаменев, я услышала внутренний голос: «Если оно посмотрит на тебя, Айлин, ты умрешь».
Ноги у меня словно прикованы были к земле тяжелым грузом, но я все же сумела повернуться и бросилась бежать. Я бежала к домику миссис Рейли, до которого было пятнадцать ярдов.
Следующее, что я помню, — моя голова лежит на коленях у миссис Рейли, и она брызжет мне в лицо водой. Я вся дрожала от ужаса. «Ой, миссис Рейли! — вскричала я. — Там, в саду у доктора, что-то ужасное!»
Миссис Рейли погладила меня по голове: «Ты не первая и не последняя видела его, Айлин».
К счастью, я никогда больше не видела его, но позже я узнала, что на острове всем было известно — в саду доктора обитает призрак: не только виденное мной существо, которое, вероятно, было стихийным духом, но и призрак старика, убившего свою молодую жену.
Несколько лет назад я получила разрешение побывать на острове — но, прежде чем продолжать, должна заметить, что, несмотря на тот случай, мои старшие братья, которые оба уже умерли, и я сама всегда считали годы, проведенные на острове, лучшим временем в жизни.
Как я уже сказала, я получила официальное разрешение (оно теперь необходимо) посетить остров. Меня сопровождал очаровательный молодой лейтенант ирландской армии. Мы поднялись к крепости, осмотрели старый ров, в котором мои родители любили играть в теннис, посетили печальное маленькое кладбище, где хоронили осужденных, с его трогательными безымянными зелеными холмиками. Во время прогулки нам пришлось пройти и мимо дома доктора.
«Вы не поверите, лейтенант Фитцджеральд, — заметила я, касаясь стены, — но на этом самом месте я видела призрака».
Я ожидала услышать в ответ добродушную насмешку, однако он отвечал совершенно серьезно: «Меня это не удивляет. У нас в крепости тоже есть призрак. Я сам его видел».
Оказалось, что перед самым моим визитом один из часовых дал выстрел по воротам крепости и получил страшный нагоняй за то, что без причин поднял тревогу. Часовой упорно утверждал, что видел, как из стены кирпичного здания справа от ворот вышел человек в форме британской армии. Но выстрелил он не потому, что увидел британскую форму, его заставило выстрелить чувство ужаса, всепоглощающего ужаса.
Было очевидно, что часовой не в себе, поэтому на следующую ночь лейтенант сам остался на посту вместе с часовым. Повторилось то же самое: показался британский солдат, лейтенант Фитцджеральд выстрелил в него, но фигура продолжала двигаться к ним, хотя любой человек на его месте был бы убит. Призрак растаял в нескольких ярдах перед ними.
На следующую ночь — не знаю, имеет ли это значение — все здание было уничтожено пожаром. Отчего он начался, неизвестно. Призрака с тех пор не видели.
«И, получив серебро, ты молила своего
Покровителя об исцелении лошади.
И кто давал тебе милостыню — погибнет».
Обвинение Джанет Рэндолл в колдовстве,
1627 год…
Бидди Эрли, великая «знахарка» девятнадцатого века из графства Клар, — одна из наиболее интересных личностей в западной Ирландии за последнее время. Даже сейчас, спустя семьдесят лет после ее смерти, в провинции Коннакт рассказывают легенды о ней и ее деяниях.
Часто зимними вечерами на западе, когда сосед-другой заглянет выкурить трубочку и поболтать с друзьями, семья собирается у очага и подкидывает побольше торфа, чтобы огонь горел погорячее. И когда яркое пламя изгонит из дома холод шторма, прилетевшего с Атлантики и ревущего в голых вершинах деревьев за окном, а приятный аромат торфа поманит всех поближе к очагу, всем нальют по чашке горячего чая. И пока подвешенный на треножнике котелок с картошкой кипит и весело булькает над огнем, люди откинутся на спинки стульев и пойдут рассказы. Рассказчики сменяют друг друга так же легко, как переходит из рук в руки опустевшая чашка, которую передают хозяйке, чтобы она подлила нового чаю.
И скоро старики — и старухи тоже — заговорят о старине, когда они были детьми или веселыми парнями и девчатами, и припомнят старые истории, которые слыхали тогда.
И тут, если кто-то произнесет имя Бидди Эрли, все примолкнут, кое-кто с беспокойством оглянется на дверь, дети теснее прижмутся к матерям и, быть может, тихий шепот «упаси нас, господи», коснется слуха так же мягко, как опадает в очаге серый пепел сгоревшего торфа.
Но вскоре разговор польется снова, потому что о ней можно порассказать немало, и все замрут в ожидании рассказа. И понемногу начнет разворачиваться предание. Может быть, старик, вынув трубку изо рта, выдует облачко синего дыма в темноту над притолокой и начнет: «Я отлично помню то время. Я сам еще мальчонкой был, когда старый Майкл О’Брайен наезжал к нам с мельницы О’Каллагана, что в графстве Клар, а Бидди Эрли там и жила, по соседству, в Фикле. Он был сапожник и работал у нас месяца по три-четыре. По большей части упряжь чинил. Он-то ее хорошо знал, много о ней слышал и не позволил бы сказать о ней дурного слова. Он был старик властный, вот как. И многое мог о ней рассказать, да и сам видал немало». И тут пойдут рассказы, и каждый будут обсуждать и раскусывать, покуда кто другой не переведет разговор на новый, не менее интересный предмет.
Нелегко вынести справедливое и точное суждение о жизни Бидди Эрли, потому что фигура ее очень противоречива и, как часто бывает в таких случаях, ее могущественные и сплоченные враги сделали все, что могли, чтобы очернить и приуменьшить ее славу. К счастью для правдивого историка, после ее смерти они успокоились и не преследовали ее так ретиво, как на протяжении ее долгой жизни.
Этот рассказ о ней собран из многих источников. Сюда относятся неимоверно старые жители ее деревни, а также ее правнучки — очаровательные и получившие прекрасное образование леди, которые работают сейчас в Дублине.
А также враждебная к ней и весьма противоречивая статья, опубликованная в 1879 году, через шесть лет после ее смерти, и устные предания. Однако наилучшим источником информации оказались старики, которые в молодости слышали рассказы из первых рук от ее современников и друзей. Эти рассказы излучают аромат подлинности каждым словом и удивительно соответствуют друг другу, хотя услышаны в разных местах и даже в разных графствах.
Бидди Эрли родилась в последний год восемнадцатого столетия в крошечной деревушке Фикл в восточной части Клара. Там она прожила всю жизнь, которую никак нельзя назвать лишенной событий, до 1873 года, когда она была призвана к предкам. В молодости Бидди была красивой, здоровой и рослой деревенской девушкой и отлично справлялась с любым делом. Она умела доить и сбивать масло, готовить на уличном очаге, присматривать за домашней птицей и чуять дождь или перемену погоды. С любым делом она справлялась не хуже других деревенских женщин, а часто и лучше. Она обладала сильным и прямым характером, хотя была несколько порывиста, и одарена живым природным умом,