вующие туристы.
В отличие от большинства других провидцев Бидди иногда соглашалась предсказывать результаты скачек, если была в настроении и клиент приходился ей по душе. По слухам, ее предсказания оказывались удивительно точным.
Рассказывают, что однажды должна была состояться большая неофициальная гонка, или «флаппер», по другую сторону холма не более чем в трех милях по прямой от дома Бидди. Приезжий из соседнего округа собирался выставить на эти скачки двух лошадей. Он много слышал о Бидди и ее умении предсказывать будущее и узнавать победителя скачек, но только смеялся, считая это чепухой.
Проезжая с друзьями по дороге мимо ее дома, он вдруг решил испытать ее так называемые «пророческие способности» и поймать ее на шарлатанстве. Не долго думая он перешел к делу и, чтобы не давать ей подсказки, спешился и в сопровождении двух приятелей пешком поднялся по дорожке. Они постучались и услышали позволение войти. Трое мужчин вошли в комнатушку с земляным полом. Бидди, сидевшая у очага в самодельном деревянном кресле, вопросительно взглянула на них.
«Бог в дом», — сказал приезжий, произнося обычное ирландское приветствие в незнакомом доме.
Не потрудившись ответить как полагалось, Бидди перебила его и с обычной для нее резкостью перешла прямо к делу.
«Так ты хочешь знать, которая лошадь победит, — сказала она, упомянув скачку, в которой должны были участвовать обе лошади. — Ты думаешь, что победит гнедая, — продолжала она, — но ты ошибаешься. Победит рыжая, и много выиграет».
Это было поразительно, потому что, не считая обычного приветствия, никто из них еще не сказал ни слова. Однако Бидди знала, зачем они пришли, ответила на незаданный вопрос, причем ответила прямо, не пытаясь выведать у него что-нибудь встречными вопросами.
Она не видела, да и не могла видеть лошадей: они остались внизу, на дороге; тем более не могла она знать, какой лошади предстоит бежать в какой скачке. В общем, это была поразительная демонстрация ее способностей. Однако приезжий остался довольно равнодушен, поскольку хорошо знал — или, как выяснилось, думал, что знает, — что ее предсказание далеко от истины. Он решил, что скоро выставит ее лживой пророчицей, потому что гнедая лошадь была явно сильнее рыжей.
Вечером он возвращался домой поумневшим, но дорого заплатив за науку. Он много поставил на гнедую, но она бежала лениво, и рыжая легко выиграла скачку, на радость местным жителям, которые ставили на нее, и в посрамление хозяину.
Несколько лет спустя приходской священник решил лично заняться этим делом и раз и навсегда положить конец колдовским штучкам Бидди. Он сделал все что мог, порицая ее на проповедях и внушая прихожанам даже близко к ней не подходить, и привлек даже епископа, который тоже разоблачал ее. Однако все было впустую. Бидди преспокойно продолжала свое.
По большей части она делала добрые дела, помогая ближним и дальним, попавшим в беду. Однако надо признать, что ей случалось наносить врагам искусные и внушительные колдовские удары, хотя удары эти, кажется, никогда не бывали смертельными. Особенно доставалось тем, кто приходил к ней за помощью, а потом предательски обращался против нее, чтобы заслужить благоволение ее могущественных противников. Да и язычок у нее был не сахар; она ругалась и проклинала с необычайным искусством, особенно когда была «немножко выпивши».
И вот как-то ясным вечером приходской священник оседлал лошадку и подъехал к ее хижине, разрываясь от кипевшего в его груди праведного гнева. Он спешился, привязал лошадь к подходящему столбику и сердито зашагал по дорожке к домику. Едва постучав, он ворвался в дом и застал Бидди на обычном месте, в кресле у очага. Она казалась ничуть не удивленной и не встревоженной его появлением. Она приветствовала его по-ирландски с безукоризненной вежливостью, но это только разожгло гнев достойного отца.
«Ты будешь не так рада видеть меня, Бидди Эрли, к тому времени, как выслушаешь все, что я собираюсь тебе сказать!» — огрызнулся он. Затем он уселся и напрямик высказал ей все, что думал о ней самой, о ее поведении и о тех духах, в общении с которыми она признавалась. Под конец он живо описал, что ожидает ее в этой и в будущей жизни, если она в скором времени не исправится.
Бидди слушала его сперва совершенно спокойно и даже с юмором, но понемногу стала перебивать священника и даже возражать ему так же горячо. Наконец он вынужден был замолчать, потому что выбился из сил, и, пустив в нее последнюю угрозу, затопал обратно к своей лошади. В его ушах еще звенели прощальные слова Бидди. Она имела наглость посоветовать ему быть поосторожнее на обратном пути. Священник скоро обнаружил, что это были не пустые слова. Его смирная кобылка оказалась в игривом настроении, и он не без труда взобрался в седло. Но, как выяснилось, это было только начало его бед. Теперь лошадь отказывалась двинуться с места. Дурное настроение доброго отца, испорченное беседой с Бидди, выплеснулось теперь на заупрямившуюся ни с того ни с сего любимицу. Он задал ей хорошую трепку, но чем сильнее он хлестал лошадь, тем упрямее она отказывалась сделать хоть шаг. Можно было подумать, что перед лошадью вдруг выросла невидимая стена.
Наконец, не выдержав ударов, кобыла встала на дыбы, сбросив всадника на дорогу. Весь в синяках, он встал на ноги и поплелся к лошадке, которая стояла теперь совершенно смирно, хотя была вся в мыле и дрожала от пережитого. Священник подхватил поводья и стал трепать и оглаживать кобылку, чтобы немного успокоить. Затем он попытался повести ее под уздцы — и снова потерпел поражение: лошадь стояла как вкопанная. Наконец ему пришлось оставить безнадежную борьбу и, вернувшись к Бидди, просить ее освободить лошадь.
Бидди, увидев его растрепанным и перепачканным в пыли, искренне обеспокоилась. Она призналась, что удерживала лошадь, но заверила его, что и не думала, что та сбросит наездника или причинит ему какой-либо телесный ущерб. Горячо извинившись, она сказала, что чары уже сняты и что он может спокойно ехать домой. В самом деле, вернувшись к лошади, священник убедился, что Бидди сдержала слово, и поехал домой, притихший и задумавшийся.
Есть другой, сильно приукрашенный вариант этого рассказа, который еще ходит в Майо. Думаю, красочные детали добавлялись, по мере того как история переходила из прихода в приход. В этом варианте к Бидди во всем величии, с каретой и свитой, является епископ, дабы обрушить грозу на ее голову. Однако он оказывается в пыли перед непобедимой леди, а его лошадь пятится от нее назад, пока карета не оказывается в канаве. Разумеется, эта театральная сцена совершенно невероятна: почтенный ирландский епископ не разъезжает по стране, чтобы вступать в единоборство с мелкими грешниками.
Любопытно, что поединок между Бидди и приходским священником посеял зерно взаимного уважения, которое дало всходы несколько лет спустя, когда Бидди почувствовала приближение смерти. Она сразу поняла, что эта болезнь станет для нее последней, и послала за своим старым врагом, приходским священником, который с готовностью откликнулся на ее зов. Несколько дней спустя она мирно отошла, снова принятая в лоно церкви, против которой так долго бунтовала.
Однако перед смертью, еще прежде чем послать за священником, Бидди приказала домашним взять прославленную к тому времени Голубую бутылку и забросить ее в Лох Килгаррон, пригрозив страшной местью духов, если это не будет исполнено. Это было сделано, однако она не сказала, что нельзя вытащить бутыль после ее смерти, так что место, куда упала бутылка, хорошенько отметили. Бидди еще не схоронили, а уже нашлись отчаянные головы, которые принялись нырять за бутылкой. Но найти ее не удалось. До сих пор иногда повторяются попытки разыскать ее, но все они остаются безуспешными. Около года назад разнесся слух, что бутыль найдена, но он оказался ложным. Так что знаменитая Голубая бутылка все еще спокойно лежит на дне озерца.
Глава 10ХЭЛЛОУИН: МЕЖДУ МИРОВ, МЕЖДУ ВРЕМЕН[55]
Самайн. — Христианизация языческих праздников. — День Иного Мира. — Ведьмы. — Костры друидов. — «Сжигание ведьмы». — Ряжение. — Игрища и развлечения. — Ворожба и гадание. — Рецепты.
Посреди стола — тыква: верхушка аккуратно срезана, мякоть вычищена, в кожуре прорезаны отверстия — глаза и рот, искривленный ухмылкой; в тыкву вставлена зажженная свеча, пламя дрожит и мерцает, из-за чего кажется, будто глаза светятся… Нет, здесь нужно более точное слово, более мощное: сверкают, пламенеют, пышут огнем. Вокруг — люди в диковинных, пугающих, где-то даже омерзительных масках; кривые носы, оскаленные пасти, окровавленные клыки… Однако никому почему-то не страшно, кто-то если и взвизгнет порой, то не от ужаса, а так, ради удовольствия. Это — Хэллоуин.
Этот праздник в его современном варианте пришел к нам из Америки. И посему неудивительно, что пришел он, если можно так выразиться, выхолощенным. Руководствуясь соображениями пресловутой политкорректности, американцы «оскопили» Хэллоуин, превратили его в некое подобие рождественских Святок. Между тем Хэллоуин — один из древнейших языческих праздников, отмечался он повсюду, где обитали кельтские племена, и носил название Самайн (точнее, Савайн).
В календаре друидов было четыре важнейших праздника — Имболк (1 февраля), Белтайн (1 мая), Лугназад (1 августа) и Самайн (1 ноября). В Самайн кельты праздновали наступление Нового года и приход зимы, а еще поминали умерших и приносили жертвы им и владыке загробного мира (у ирландцев это Дагда, у галлов Суцелл). Празднество длилось три дня подряд, с 31 октября по 2 ноября; считалось, что в эти дни духи всех умерших в минувшем году возвращаются в мир живых, чтобы найти себе новые тела. Кроме того, в эти дни исчезала граница между мирами, повседневный и потусторонний миры на недолгий срок сливались в единое целое, нарушая все законы времени и пространства, и обитатели обоих миров оказывались в непосредственной близости друг от друга, что называется, сталкивались нос к носу. Чтобы обезопасить с