«Кликнули богиню, позвали
Повитуху богов, мудрейшую Мами.
“О праматерь, творец человека!
Сотвори человека, да несет он бремя!
Да примет труды, что Энлиль назначил!
Корзины богов – носить человеку!”
Нинту уста свои раскрыла,
Так говорит богам великим:
“Я не могу сотворить в одиночку,
Только с Энки исполню работу,
Ибо только он освящает,
Пусть глины мне даст, и я исполню!”
Энки раскрыл свои уста,
Так говорит богам великим:
“В первый же месяц, в день седьмой
и пятнадцатый,
Я совершу обряд очищенья.
Один из богов да будет повергнут,
Да очистятся боги, в кровь окунувшись.
Из его плоти, на его крови
Да намешает Нинту глины!
Воистину божье и человечье соединятся
Смешавшись в глине!
Чтоб вечно мы слышали стуки сердца,
Да живет разум во плоти бога,
Да знает живущий знак своей жизни,
Не забывал бы, что имеет разум!”»
Как видим, боги задумали создать человека отнюдь не из благородных побуждений: они просто-напросто хотели переложить на людей все труды и работы. Именно это должно было объяснять многочисленные тяготы и несчастья, сопровождающие человека всю его жизнь. Примечательно, однако, что человеческая плоть была не просто создана из глины, но изначально имела в составе божественный элемент. Ради этого был принесен в жертву один из богов, как подчеркивается далее, обладающий разумом. Богиня, сотворившая плоть из глины, тела убитого божества и слюны небесных игигов, не могла самостоятельно ее оживить – для этого потребовалось вмешательство Энки, который в процессе творения подсказывал ей соответствующие заклинания. Наконец, из 14 ломтей глины боги создают 7 мужчин и 7 женщин – первых людей на земле.
Роль Энки как творца раскрывается также и в других этиологических поэмах, посвященных его отношениям с богинями Нинхурсаг («Госпожа – лесистая гора») и Нинмах («Высокой [то есть великой] госпожой»). Обе они соответствуют архетипу богини-матери и выступают как олицетворения земли. Вступление с ними в связь, как образно передается наполнение почвы водой, приводит не только к созданию новых растений, но и к появлению прядильного ремесла и искусства врачевания.
Другая важная ипостась Энки проявилась в его роли божества мудрости, заклинаний и тайных знаний. По этой причине он считался покровителем жрецов, особенно «заклинателей» (āšipū), которые произносили молитвы и заклинания против злых духов и насылаемых ими болезней, а по совместительству нередко были врачами. На печатях жрецов-«заклинателей» из эллинистического Урука нередко изображается сухурмашшу (козерог) – один из самых узнаваемых символов Эа. Мифические духовные предшественники этих жрецов, также выступающие слугами Энки, – это мудрецы апкаллу, полулюди-полурыбы, вышедшие из глубин апсу и, по словам вавилонского жреца Беросса, жившего на рубеже IV–III вв. до н. э., обучившие людей основным навыкам цивилизации.
Изображение сухурмашшу (козерог)
Оттиск цилиндрической печати человека по имени Адда с изображениями божеств – Шамаша (поднимается из земли), Иштар (парит в воздухе), Эа (с потоками вод, вытекающими из его плеч), Исимуд (двуликое божество)
Мудрость Энки нередко носит и вполне прикладной характер: во многих произведениях он изобретает способы, с помощью которых можно перехитрить других богов или обойти их запреты, используя как врожденную гибкость ума, так и заклинания. Именно так он спасает смертного Атрахасиса от неминуемой гибели во время потопа: по сюжету Энки раскрывает план Энлиля, но не самому герою – с него боги персонально взяли клятву молчать, поскольку до этого Энки уже помогал людям. Поэтому бог обращается не к Атрахасису, но к тростниковой стене его жилища, и так герой узнает о неминуемом бедствии. Затем Энки объясняет смертному, как построить корабль, в котором тот сможет переждать потоп, и в итоге через Атрахасиса сохраняет человечество. В другом произведении, рассказывающем об одном из семи мудрецов-апкаллу Адапе, Энки велит тому в чертоге Ана, куда герой попадает из-за своего проступка, не принимать ничего в пищу. В первый раз этот завет действительно спасает Адапе жизнь, во второй же – лишает его возможности обрести бессмертие. В истории о птице Анзу, похитившей у Энлиля «Таблицу судеб», Энки подсказывает своему племяннику Нинурте, сыну Энлиля, как победить злую птицу и обратить ее охранительное заклинание против нее самой. Так Энки косвенно помогает брату вернуть власть над миром.
Энки обычно считался сыном небесного бога Ана. Как уже говорилось выше, в более ранней традиции Энки вступает в связь с разными богинями, и потомство его многочисленно. Однако начиная со 2-го тыс. до н. э. Эа «остепеняется» и обзаводится семьей: его супругой именуется богиня Дамкина, которая почиталась в Лагаше, Умме и Мальгиуме и, судя по приносимым ей подношениям в виде рыбы, скорее всего, как-то ассоциировалась с водой. Наследником божественной пары считается главный бог Вавилона Мардук, который со временем начинает почитаться как глава пантеона Южной Месопотамии. В поэме «Энума элиш», прославляющей Мардука, повествуется, как Эа после победы над Апсу…
«…отдых вкусил в потаенном покое.
“Апсу” нарек он покои, кумирней сделал,
Для брака святого их предназначил.
Там с Дамкиной, супругой, возлег Эйа в величье.
В покое судеб и предначертаний
Бог зачал мудрейшего из мудрых.
В Апсу зарожден был Мардук»[41].
Иконография Энки довольно выразительна: божество легко узнать по водным потокам, стекающим по его плечам. Другой узнаваемый символ Эа – это его верный спутник, «козерог» сухурмашшу: передняя часть туловища у этого существа козлиная, задняя заканчивается рыбьим хвостом. Также как символ божества выступает черепаха. В астральном аспекте Энки ассоциируется с зодиакальными созвездиями Козерога и Водолея, символизирующего самого бога пресных вод, в планетарном – с Сатурном (акк. Kayyamānu – «Постоянная [планета]»). В эллинистический период Эа соотносится с Кроном, греческим божеством времени и отцом Зевса.
Богиня-мать и другие женские божества
В месопотамской мифологии имеется целый ряд образов богинь, которые фигурируют под разными именами, но, в сущности, выполняют схожие функции. Они участвуют в творении мира и способствуют появлению новых существ – божеств, духов, людей и иных сущностей, нередко – персонификаций каких-либо явлений или даже абстрактных понятий. Условно их можно объединить в единый архетип богини-матери.
Богини-матери – это самостоятельные богини, которые «в начале времен», вступая в союз с одним из главных мужских божеств и производя на свет новых существ, буквально творят вместе с ними мир. Такие богини обычно персонифицируют собой природные стихии – землю (богини Ки, Ураш), горы (Нинхурсаг), море (Тиамат), причем эти «женские» стихии выступают антиподами «мужских». Например, Ан («Небо») со-единяется с Ки («Землей»), Энки (божество подземных вод) – с Нинхурсаг (богиней земли и гор), пресноводный океан Апсу мешает свои воды с соленой влагой моря, которую представляет собой Тиамат[42]. Сказания, посвященные союзу таких божеств, как правило, относятся к категории космологических и этиологических мифов, отражающих более архаичные черты мировоззрения жителей древней Месопотамии.
Богиня-мать, называющаяся в зависимости от традиции разными именами – Мами, Аруру, Нинту, Белет-или[43] – вместе с богом Энки участвует в творении человека. Смешав глину и плоть одного из убитых богов, она формирует тела первых людей, тогда как Энки помогает их оживить. Когда Ан и Энлиль решают уничтожить человечество потопом, богиня-мать оплакивает свои творения как родных детей. В «Эпосе о Гильгамеше» богиня-мать говорит следующее:
«Пусть бы тот день обратился в глину,
Раз в совете богов я решила злое,
Как в совете богов я решила злое,
На гибель людей моих войну объявила?
Для того ли рожаю я сама человеков,
Чтоб, как рыбий народ, наполняли море!»
В «Сказании об Атрахасисе» богиня-мать оплакивает не только сгубленных потопом людей, но также и богов, которые, лишившись жертвоприношений, обречены теперь погибнуть от голода:
«Да померкнет день тот,
Во мрак да вернется!
Как могла я вместе со всеми богами
В совете решиться на гибель мира?
…
И я ныне по собственной воле
Над собою слышу их вопли!
Надо мной словно мухи, рожденные мною!
Я же ныне как в доме плача!
В пустоте раздаются мои вопли!»
Когда сходят воды потопа и открывается мудрость Энки-Эа, спасшего человечество, богиня-мать, согласно «Сказанию об Атрахасисе», надевает на себя изготовленный богом неба Аном лазуритовый амулет в виде мухи как своего рода залог того, что более такое несчастие не повторится – «Чтобы я те дни вспоминала вечно!»
Некоторые из богинь-матерей считаются воплощениями Нинхурсаг – одной из старейших и наиболее почитаемых богинь шумерского пантеона, наиболее полно воплощающей в себе классический архетип богини-матери. Имя Нинхурсаг переводится с шумерского как «Госпожа (nin) – лесистая гора (ḫur.sag)». Иногда Нинхурсаг отождествляют с богиней Нинмах («Возвышенной [maḫ] госпожой [nin]»), которая, возможно, первоначально почиталась как самостоятельное божество – как возлюбленная Энки или Энлиля и мать воина-героя Нинурты. Со временем обе богини слились в единый образ. Одна из поэм ниппурского цикла объясняет связь между Нинмах и Нинхурсаг следующим образом: Нинурта, одержав победу в битве над чудовищем Асагом и его каменными соратниками в горах, дал своей матери Нинмах новое имя – Нинхурсаг. Оно должно было подчеркнуть ее статус как госпожи не только Ниппура и равнинного Шумера, но и отдаленной враждебной горной местности (Загроса), населенной злыми духами и иными враждебными сущностями, и тем самым освящать ее.