206. Королев тоже часто посещал производственные площадки с внезапной проверкой, быстро определяя виноватых, вынося выговоры и отдавая приказы. Его ведущие конструкторы почти круглосуточно были на производстве, осуществляя его идеал постоянного контроля. Подобно пресловутым «маленьким сталиным», королёвские «маленькие Главные конструкторы» воплощали собой идею всезнающей и вездесущей власти, которую инженеры-ракетчики ассоциировали со сталинской эпохой.
По словам Полли Джонс, в хрущевский период «сами идеи стабильности, контроля и авторитета были поставлены под вопрос»207. Именно понятия контроля и авторитета сформировали в сталинскую эпоху профессиональную культуру инженеров-ракетчиков. С точки зрения инженеров, при Хрущеве эти ценности оказались подорваны нестабильностью и необдуманными реформами, поэтому они обратились к проверенным техникам управления из прошлого: налаживанию профессиональных сетей связей, личной ответственности и непосредственному контролю через «прямое подчинение».
При подготовке к запуску первого пилотируемого аппарата «Восток» во всей системе был лишь один элемент, недоступный для эффективного контроля космических инженеров. Этим элементом был сам космонавт.
Маленький винтик в огромном механизме
Ключевое решение, определившее будущее «Востока», было принято Советом главных конструкторов в 1958 году. Совет обсуждал три альтернативных предложения по новому космическому кораблю: автоматический спутник-разведчик, пилотируемый аппарат для баллистического полета и пилотируемый аппарат для орбитального полета. Все три предложения были выдвинуты Особым конструкторским бюро №1 Королева; он всегда предпочитал подстраховаться и разработать альтернативные варианты конструкций для будущих проектов. Конструкторы разведывательного спутника при продвижении своего проекта подчеркивали его первостепенную важность для обороны. Явным адресатом этого сообщения были военные, основные заказчики бюро Королева. Авторы проекта пилотируемого баллистического полета предлагали быстрый результат и гарантированную победу в гонке за первый полет человека в космос. Третья группа, руководимая конструктором Феоктистовым, предлагала построить более сложный космический аппарат для пилотируемого орбитального полета. Эта группа решила сделать свое предложение более привлекательным, совершив, как выразился Феоктистов, «тактический маневр». Они заявили, что их пилотируемый космический корабль можно будет легко превратить в полностью автоматический аппарат и использовать в качестве спутника-разведчика, который смог бы вернуть на Землю не один маленький контейнер с пленкой, а большой спускаемый аппарат с полным набором камер. Этот проект обещал одним выстрелом убить двух зайцев! Совет поддержал схему Феоктистова, и тот подготовил проект официального предложения для Комиссии по военно-промышленным вопросам: сконструировать пилотируемый аппарат под видом автоматического разведывательного спутника. Тамошние чиновники что-то заподозрили. Заметив, например, что якобы автоматический спутник оборудован набором устройств коммуникации, они начали допытываться: «Зачем здесь аппаратура радиотелефонной связи, что, там фотоаппараты будут разговаривать?»208 В апреле 1959 года советское правительство послало руководству партии секретное предложение построить автоматический разведывательный спутник. Через личные связи Королеву удалось добавить к тексту предложения одну фразу, которая в дальнейшем послужила оправданием для превращения спутника в пилотируемый аппарат: «…а также спутника, предназначенного для полета человека». Уже в следующем месяце предложение было одобрено209.
Вынужденное соединение в одной конструкции двух совершенно разных функций – автоматической разведки и полета человека – привело к тому, что у получившегося космического аппарата была очень специфическая конфигурация. Пилотируемый «Восток» надо было сконструировать так, чтобы легко превращать его в разведывательный спутник «Зенит», просто заменяя кресло космонавта набором фотокамер. Поскольку «Зенит» надо было сделать полностью автоматическим, «Восток» тоже оказался полностью автоматизирован. У космонавта в «Востоке» было только две функции ручного управления: управление ориентацией и запуск тормозной двигательной установки210. Пилотируемый полет «Востока» мог целиком проходить безо всякого взаимодействия космонавта с элементами управления на борту корабля.
Любая попытка расширить функции ручного управления ставила под угрозу хорошо организованную систему, которая гарантировала качество и надежность компонентов космического аппарата. Инженеры откровенно не доверяли никем не испытанной способности космонавта управлять бортовым оборудованием на орбите в непривычных условиях невесомости и психологического стресса. Королев был твердо убежден, что автоматика дает гораздо более надежные результаты, и заставлял своих подчиненных и субподрядчиков автоматизировать все возможные этапы производства и использования космического оборудования211. Наземным операторам главный конструктор доверял не больше, чем космонавту. Однажды он впал в неконтролируемую ярость, когда узнал, что сотрудники станции автоматического наземного управления выполнили одну из процедур вручную212.
Предоставление космонавтам доступа к системам ручного управления подрывало намерения космических инженеров добиться максимального контроля за каждым элементом устройства. Борис Черток, ответственный за всю систему управления «Востока», так сформулировал подход Королева к конструированию систем: «свойства каждого элемента, каждого прибора, агрегата, системы, даже человека и его деятельности должны быть подчинены общим интересам синтеза всей системы»213. Сиддики утверждал, что конструкторы «Востока» «не только не доверяли способности пилота адекватно действовать, но хотели, чтобы проектирование аппарата, полет на нем и приземление находились целиком под их контролем»214.
Разделение функций управления между человеком и машиной отражало соотношение властных полномочий институций, ответственных за подготовку космонавтов и за конструирование автоматики, а также, в свою очередь, само воздействовало на эти полномочия. Конструкторское бюро Королева добилось беспрецедентного контроля над множеством аспектов космической программы. Командование Военно-воздушных сил, курировавшее отбор и подготовку космонавтов, пыталось добиться большего влияния на составление полетных заданий, но Королев не желал делиться своими полномочиями на принятие решений ни с какой внешней инстанцией. В частности, он играл главную роль в принятии решений по целому ряду вопросов, выходящих за пределы инженерной тематики, например таких, как поставка космических аппаратов, отбор экипажа, программа подготовки космонавтов, планирование полета и наземное управление полетом. Его роль безоговорочного лидера в собственном конструкторском бюро служила отражением того центрального положения, которое отводилось его бюро во всей космической отрасли215.
Автоматизация «Востока» задала тенденцию, которая десятилетиями господствовала в советской пилотируемой космической программе. Несмотря на расширение функций ручного управления на кораблях «Союз», роль космонавта по-прежнему, по сути, сводилась к подстраховке автоматики на случай чрезвычайной ситуации. Для астронавтов на «Джемини» и «Аполлоне» ручная стыковка была обычным делом, в то время как космонавты на «Союзе» лишь изредка могли попробовать выполнить процедуру вручную. Такие попытки часто оканчивались неудачей, поскольку усилия инженеров были в основном направлены на усовершенствование автоматики, в то время как космонавты не были снабжены необходимым оборудованием, не были надлежащим образом подготовлены или не получали своевременного разрешения на ручную стыковку в сложных условиях216.
Космонавтов возмущала эта тенденция к полной автоматизации. Некоторые из них усматривали ее истоки в идеологических основах советской системы. Например, Валентина Пономарева, бывшая кандидатка в космонавты и дублер Терешковой, писала в своих мемуарах: «…„ставка на автоматику“ была следствием и составной частью свойственного нашей идеологии тотального недоверия к человеку. …пропаганда постаралась внедрить в сознание людей мысль, что техника решает все. Отсюда непосредственно вытекало, что отдельный человек мал и ничего не значит, что он лишь „винтик“ огромного механизма»217. По всей видимости, эта критика советской идеологии не вполне по адресу. Автоматизацию поощряли не партия или правительство, а сам образ мышления космических инженеров, заточенный на контроль. Этот образ мышления возник в попытке уменьшить неопределенность и риск и в борьбе с недостатками общей организации космической программы.
Здесь можно заметить своеобразную историческую иронию. Конструкторы космических аппаратов – одни из самых талантливых и изобретательных инженеров страны, сливки советской технической интеллигенции – в самый разгар оттепели построили корабль, который воплотил в себе идеи контроля и власти, вытекавшие из идеализированного этими инженерами образа сталинской эпохи. «Восток» стал техническим аналогом тоталитарного мифа, всеведущего паноптикума, следившего за каждым движением космонавта218. Подобно любому другому техническому артефакту, «Восток» отражает профессиональную культуру своих конструкторов. В той мере, в какой эта культура несла на себе отпечаток сталинской эпохи, можно сказать, что «Восток», самый прославленный артефакт оттепели, был летающим символом мифологизированного сталинизма.