Мифология советского космоса — страница 22 из 55

305. После 1963 года, когда советские конструкторы освоили технологию мягкой посадки, прыжки с парашютом перестали быть обязательным для космонавтов навыком. Однако, несмотря на периодические травмы, включая переломы ног, это упражнение было оставлено в программе подготовки как средство «формирования структуры психики космонавта как оператора опасной профессии»306. Тренировка космонавта была основана на принципе «безопасность полета через „опасность“ подготовки»307.

Особое внимание в подготовке было уделено психической устойчивости в условиях наличия разных раздражающих факторов. Будущий космонавт, утверждали космические психологи, должен «даже при наличии в эфире посторонних сигналов, в том числе и речевых, уметь „отфильтровывать“ сигналы, обращенные к нему»308. Космонавтов тренировали управлять движением космического аппарата и держать под контролем восемь бортовых систем, одновременно отвлекаясь на непрерывные вопросы о показаниях приборов309. Гагарина выбрали для первого пилотируемого полета именно благодаря его отличному владению этими навыками. Согласно полученной им официальной характеристике, он «показал высокую точность при выполнении различных экспериментально-психологических заданий» и «высокую помехоустойчивость при воздействии внезапных и сильных раздражителей», а также «умение владеть собой в различных неожиданных ситуациях»310.

Космонавты должны были не только выполнять свои задачи безошибочно, но и, что столь же важно, сохранять спокойствие при стрессе. Во время тренировочной имитации стыковки экзаменаторы внимательно следили за лицами участников. Как вспоминал один из космонавтов, «важно не только справиться с операцией, но и сделать это спокойно, уверенно, без внешнего напряжения»311.

Инструкторы старались поднять уровень «самоконтроля и саморегуляции действий [космонавта] в экстремальной обстановке», требуя непрерывного вербального отчета во время сложного прыжка с парашютом312. От космонавтов требовали отчитываться о каждом действии, скорости, расстоянии до партнеров и т.д.313 Сравнивая акустические характеристики отчетов с образцами обычной речи, записанной на Земле, психологи делали выводы о степени стресса и самоконтроля испытуемых. Чтобы избежать дисквалификации из-за нехватки самоконтроля, кандидаты в космонавты вынуждены были тщательно подбирать слова и интонации, минимизируя эмоциональность своей речи, – и все это одновременно с выполнением сложного прыжка с парашютом.

В реальном полете в космос контроль над речью оказался полезным навыком. Во время длительных полетов психологи тщательно анализировали сеансы, чтобы определить степень психической устойчивости экипажа и их способность продолжать полет. Лебедев, проведший на станции «Салют-7» семь месяцев, признавал: «В полете все время приходится держать себя в руках, контролировать каждое слово»314. Он сравнивал необходимость контролировать речь с ощущениями «при долгом воздержании с женщиной – больно, а терпеть надо»315. Случайная жалоба на усталость одного из членов экипажа вызвала саркастические комментарии остальных и спровоцировала межличностный конфликт, который привел к отстранению этого космонавта от работы во время полета316.

Тренируя космонавтов справляться с эмоциональным напряжением в опасной для жизни ситуации, космические психологи не только помещали кандидатов в космонавты в опасные условия, но и экспериментировали с гипнозом. Под гипнозом испытуемым давали инструкцию: «Ваша жизнь зависит от того, как вы будете работать. Любая ваша ошибка может привести к катастрофе». Психологи надеялись, что эта инструкция продолжит действовать после выхода испытуемого из гипнотического состояния и усилит тщательность его последующих действий317.

Космические психологи считали, что космонавтов надо специально тренировать, как переносить чувство оторванности от Земли, одиночество, монотонность и однообразие обстановки, минимум ощущений и сильные помехи при связи318. Чтобы подготовить космонавтов к этим обстоятельствам, их закрывали поодиночке в сурдокамере на 10–15 дней. В течение всего этого периода испытуемый оставался один, изолированный от внешнего света, звуков и иных ощущений. Дозволялись лишь четыре односторонних сеанса связи в день, во время которых он посылал отчеты, но не получал ответов. За его физиологическими параметрами непрерывно следили. «Высокая эмоциональная устойчивость», проявленная Гагариным во время испытаний в сурдокамере, дала ему важное преимущество перед другими кандидатами319.

Космические психологи также настаивали, что космонавтов надо тренировать чувствовать себя комфортно как в неограниченном («открытом»), так и в тесном пространстве. В ходе полетов по параболической траектории на специально подготовленном самолете кандидаты в космонавты на короткое время оказывались в состоянии невесомости. Психологи также сумели вызывать у них ощущение невесомости при помощи гипноза. Кроме того, проводились исследования эффектов принудительного ограничения двигательной активности путем фиксации конечностей при помощи набора ремней или гипсовых повязок. В то время как сеансы невесомости вызывали чувство упоения, испытания ограничением движений приводили к «тягостным психическим состояниям»320. Тем не менее одно из наиболее впечатляющих советских космических достижений – запуск экипажа из трех человек на борту «Восхода» в 1964 году – оказалось возможным благодаря способности космонавтов действовать в тесном пространстве. Вместо того чтобы сконструировать более вместительный аппарат, инженеры Королева втиснули три кресла вплотную друг к другу в тот же объем, что на борту «Востока» занимал один космонавт. В результате у каждого из троих космонавтов «Восхода» было в пять раз меньше места и воздуха, чем у космонавта на «Востоке»321.

По иронии истории тяжелые испытания, через которые пришлось пройти космонавтам во время подготовки и реальных полетов, чем-то напоминали повседневный опыт обычных советских людей. Подобно строго регулируемой советской общественной жизни, деятельность космонавтов подчинялась «обязательному или принудительному порядку работы». В то время как советские граждане пытались отыскать крупицы информации в пронизанном пропагандой официальном дискурсе, космонавты учились «выделять релевантные сигналы» среди шума. Первые были практически изолированы от остального мира, вторые терпели испытания изоляцией в сурдокамере. Тайная полиция и армия осведомителей постоянно следили за обычными гражданами и были готовы преследовать их за любой намек на политическую нелояльность, в то время как врачи непрерывно наблюдали за физиологическими и психологическими параметрами космонавтов и были готовы отсеять любого, кто отклонится от нормы. И самое важное: подобно тому как советские граждане должны были постоянно следить за собой, чтобы не сказать лишнего, космонавты вынуждены были поддерживать предельный самоконтроль, тщательно выбирая каждое действие и каждое слово. Как и обычные советские граждане, космонавты должны были следовать правилам. Один из кандидатов в космонавты провел прямую аналогию: «социальное поведение советского человека… жестко регламентировано, и инструкции, и указания различного рода (в том числе, можно предположить, и для космонавтов) играют весьма значительную роль»322. Исключительная способность Гагарина к самоконтролю и работе под строгим наблюдением, возможно, сыграла ключевую роль в том, что первым космонавтом выбрали именно его323. По-видимому, благодаря своей способности проявлять послушание и играть по правилам он отлично подходил на роль нового советского человека.

Организация управления полетом также глубоко повлияла на формирование профессионального самосознания космонавтов. И космонавты, и диспетчеры столкнулись с одной и той же проблемой: как найти правильный баланс между личной отвагой, мастерством и изобретательностью, с одной стороны, и необходимостью соблюдать строгую последовательность полетных операций, с другой.

Парадокс дисциплинированной инициативы

Конструкторское бюро Королева отвечало не только за проектирование и производство, но и за работу пилотируемого космического аппарата во время полета. Поэтому конструкторы были склонны считать космонавтов своими подчиненными. Один из ведущих инженеров Королева, позднее возглавивший бюро, объяснял, что руководители требовали выполнения космонавтами поставленных задач «точно так же, как и другими специалистами»324.

Советские конструкторы космических аппаратов с самого начала установили принцип, которому следуют и по сей день: «все основные системы могли управляться в трех режимах: автоматически, дистанционно (по командной радиолинии) и с бортового пульта корабля»325. Управление во время трех основных этапов полета – достижение орбиты, орбитальный полет и возвращение – автоматическое; сигналы на переключение программ между этапами даются либо с земли, либо вручную космонавтом. Однако на любое важное действие космонавт должен получить разрешение с Земли. Поэтому нормы, регулирующие деятельность космонавта, включают в себя не только технический протокол взаимодействия с бортовым оборудованием, но и социальный протокол подчинения руководству на Земле. В инструкции по подготовке космонавтов однозначно говорится, что «все важные решения, по существу, принимаются в [Центре управления полетами]»