326.
Конструкторы космических аппаратов считали, что полная автоматизация и строгое следование экипажа инструкциям – это лучшая гарантия безопасности полетов; космонавты, однако, утверждали, что в экстренной ситуации зачастую необходимо нарушать правила. Инженеры были склонны считать любое отклонение от стандартной процедуры ошибкой оператора, но именно эта способность в экстренной ситуации отклоняться от стандартного пути и делала столь ценным присутствие человека на борту.
Во время космического полета космонавты нередко оказывались в ситуациях, не предусмотренных проектировщиками, где были неприменимы исходные инструкции. В таком случае перед экипажем стояла дилемма: следовать правилам и провалить полетное задание или рискнуть и нарушить правила. Например, такая чрезвычайная ситуация сложилась во время полета корабля «Восход-2» в марте 1965 года. После исторического выхода в открытый космос Алексей Леонов обнаружил, что его космический скафандр неимоверно раздулся; его руки и ноги даже не касались внутренней поверхности скафандра. Из-за этого возвращение в переходный шлюз оказывалось невозможным. По инструкции, он должен был сообщить об экстренной ситуации на Землю и ждать дальнейших указаний. Леонов позднее вспоминал: «Возникла критическая ситуация, а советоваться с Землей было некогда. Пока бы я им доложил… Пока бы они совещались… И кто бы взял на себя ответственность?»327 Нарушая инструкции, Леонов решил взять риск на себя и резко снизил давление воздуха в скафандре, что позволило ему вернуть контроль над своими движениями. Однако он не сумел войти в шлюз ногами вперед, что было необходимо для того, чтобы затем втиснуться в посадочный модуль. Нарушив правила один раз, Леонов решил, что еще от одного нарушения хуже не будет, и поэтому вошел в шлюз головой вперед вопреки установленной процедуре. Затем он совершил невероятный акробатический трюк, перевернувшись в узком шлюзе.
Экипаж «Восхода-2» – военные летчики Леонов и Павел Беляев – были натренированы следовать правилам и подчиняться приказам с Земли. После более чем 150 тренировок на тренажере выхода в открытый космос было решено, что Леонов отработал свои навыки «до автоматизма»328. Однако в реальной экстренной ситуации ему пришлось выполнять действия, которые требовали подумать, а не действовать автоматически, нарушить четкие правила входа в шлюз и принять решение без консультации с Центром управления полетами. Таким образом, Леонову удалось успешно выполнить свое задание именно благодаря тому, что он не действовал подобно идеальному автомату.
Разработчики системы управления понимали, что существует несоответствие между принципом централизованного управления и потребностью в том, что они называли «относительной автономией подсистем и даже отдельных элементов»329, среди которых был и космонавт. Одну из стен конструкторского бюро Королева украшал циркуляр Русского морского технического комитета от 1910 года: «Никакая инструкция не может перечислить всех обязанностей должностного лица, предусмотреть все отдельные случаи и дать вперед соответствующие указания, а поэтому господа инженеры должны проявлять инициативу и, руководствуясь знаниями своей специальности и пользой дела, прилагать все усилия для оправдания своего значения»330. В 1972 году Черток писал, что «подобный циркуляр справедлив в полной мере и сегодня для инженеров, управляющих космической системой, и космонавтов, управляющих космическим кораблем»331.
Хотя составители полетных заданий и поощряли инициативу, в то же время они чрезвычайно затрудняли любые попытки экипажей отклониться от инструкции. В ходе полета на «Салюте-7» в 1982 году Березовой и Лебедев проявили необыкновенную изобретательность при починке неисправного оборудования и проведении научных экспериментов, которые иначе пришлось бы отменить. Однако с Земли они получили рекомендацию «меньше импровизировать»: их работу оценивали не по объему успешно проведенных на борту исследований, а по количеству незначительных ошибок, которые они случайно совершили, делая непредусмотренный ремонт. Лебедев в дневнике писал: «Если бы мы не импровизировали в работе… а строго шли на поводу указаний и инструкций, результат был бы хуже, но замечаний бы к нам не было»332. Инженер-космонавт Валерий Кубасов составил список десяти «заповедей космонавта», две из которых идеально иллюстрировали двойственность отношения составителей полетных заданий к инициативе космонавтов: «старайся всегда советоваться с [Центром управления полетом], но и сам проявляй инициативу» и «инициатива инициативой, но старайся всегда придерживаться инструкции, иначе тебя посчитают недисциплинированным, а на тренировках еще и снизят оценку»333.
Таким образом, личность космонавта разделилась на две трудносовместимые части: активный, самостоятельный субъект и дисциплинированный подчиненный. Пономарева, участница первой группы космонавток, выразила это противоречие в своем видении идеального космонавта:
Требования [к профессии космонавта] весьма и весьма жестки. Это готовность к риску и чувство высочайшей ответственности… способность к сложной работе в тяжелых условиях и высокая надежность операторской деятельности; высокоразвитый интеллект и физическая выносливость. …И этими качествами тоже должен обладать космонавт – любопытством и умением нарушить запрет. …инструкции хороши тогда, когда все идет штатно. …способность действовать в нештатных ситуациях – это особое качество. Для этого нужно обладать внутренней свободой… интуицией, способностью к нетривиальным решениям и нестандартным действиям. В экстремальной ситуации от этих качеств зависит сама жизнь космонавта334.
Тем не менее в космонавтах главным образом воспитывали два других качества – самоконтроль и способность исполнять приказы. Женщинам-кандидаткам было особенно сложно справляться с множеством регламентаций. Пономарева позже вспоминала: «Когда мы прибыли в Центр, нас призвали в ряды Советской Армии рядовыми. Мы пришли в военную организацию и были в ней элементом чужеродным, с разными характерами, с разными понятиями, и нашим командирам было очень непросто с нами управиться, потому что мы плохо понимали требования Устава, что приказы надо выполнять, и вообще воинская дисциплина для нас была чуждым и сложным явлением»335. Идентичность кандидаток быстро подогнали под мужской образец. Им вскоре предложили поступить на военную службу в качестве офицеров ВВС. Они взвесили варианты, посоветовались с мужчинами-космонавтами и решили принять предложение: «надо быть как все»336.
Потребность космонавтов быть одновременно послушными и изобретательными, следовать правилам и нарушать их можно назвать парадоксом «дисциплинированной инициативы». Историк Соня Шмид в своем исследовании операторов советских атомных электростанций отметила, что отношение конструкторов атомных реакторов к их операторам заключало в себе такое же противоречие: операторов рассматривали одновременно и как слабое звено, и как условие надежной работы реактора337. И конструкторы космических аппаратов, и инженеры-атомщики считали человека-оператора частью технической системы, которая всегда должна функционировать в соответствии с правилами, и в то же время они ожидали от оператора проявления таких человеческих качеств, как инициатива и находчивость.
Руководители космической программы постоянно колебались между верой в силу техники и доверием к мастерству и изобретательности человека. Вспоминая известную пару старых сталинских лозунгов, Устинов, секретарь Центрального комитета партии, курировавший военно-промышленный комплекс, говорил высшим руководителям космической отрасли в феврале 1971 года: «Нельзя шарахаться в крайности: все решает человек или все решает автомат. …Человека [надо] использовать не для соревнования с аппаратом по нажиманию кнопок, а для исследований, открытий, там, где нужны его эвристические способности, резервы мозга». Он признавал, что трудно извлечь пользу из человеческой изобретательности на полностью автоматизированных космических кораблях: «Эти резервы мы в космосе пока не используем»338.
Можно предположить, что этот парадокс отражал фундаментальную противоречивость советского подхода к роли человека в больших технических системах и, возможно, более широко – к социальному контролю и государственному управлению. Согласно «Моральному кодексу строителя коммунизма», будущий советский гражданин должен быть активным членом общества и проявлять «непримиримость» к несправедливости или нечестности. В то же время образцовый гражданин должен иметь «высокое сознание общественного долга»339. Как заметила историк Полли Джонс, в хрущевскую эпоху парадоксальным образом сочетались две противоположные тенденции: новый акцент на развитие индивидуальности, персональное благополучие и личные свободы балансировался политикой массовой мобилизации для участия в публичных мероприятиях и коллективной деятельности340. Хотя за сталинизмом последовала политическая оттепель, советский идеологический дискурс сохранил свою характерную особенность – фундаментальную двусмысленность. Новый человек должен был быть одновременно и активным вершителем перемен, и дисциплинированным членом коллектива, покорно исполняющим приказы. Необычайные подвиги, совершавшиеся героями, плохо сочетались с идеалом послушания, демонстрируемым лояльными членами коллектива. Герой одновременно и воплощал собой лучшие советские качества, и подрывал коллективистский идеал.