Мифология советского космоса — страница 33 из 55

462.

Гагарин стал знаменитостью; его многочисленные биографии восхваляли сверхчеловеческие достоинства космического героя, который в своих собственных глазах был «обыкновенным человеком». Бесконечные повторения гордого звания «летчик-космонавт» бередили ему душу: несмотря на его надежды, ему так и не позволили пилотировать космический корабль. Но соперничество человека и машины за управление космическим кораблем, определявшее профессиональный облик космонавта, только начиналось. В последующих полетах это противостояние возобновилось с еще большей силой.

Глава 5. Проблемы взаимодействия человека и машины, профессия космонавта и конкурирующие образы космического полета

В декабре 1968 года генерал-лейтенант Каманин написал статью для газеты «Красная звезда», официального органа Министерства обороны СССР, о предстоящем запуске «Аполлона-8». Он озаглавил статью «Неоправданный риск» и использовал в ней все необходимые клише, предписанные советской пропагандой в таких случаях. Но кроме того он вел личный дневник, в котором записывал то, что не мог высказать открыто. Его волновал вопрос: «Как случилось, что американские астронавты отправляются в облет Луны раньше нас?» Одну из причин этого отставания он видел в том, что советские конструкторы космических кораблей чрезмерно полагались на автоматику и низвели космонавта до роли наблюдателя, если не простого пассажира. Попытки создать полностью автоматизированную систему управления кораблем «Союз», по его мнению, существенно задержали его разработку: «Мы отстали от США на два-три года, а могли бы быть на Луне первыми»463.

Многие космонавты разделяли критику Каманина, отзываясь о советском подходе к разделению функций между человеком и машиной как о «засилье автоматов»464. Среди инженеров преобладала другая точка зрения. Они считали высокую степень автоматизации советских космических кораблей большим достижением. Например, ведущий конструктор систем управления Борис Черток одобрял «категорическое требование автоматического сближения и причаливания» на «Союзе», в отличие от ручного управления сближением на «Аполлоне»: «Мы не копировали американцев, и это оказалось в будущем сильной стороной нашей космонавтики»465.

Историография советской космонавтики уделяла мало внимания бортовой автоматике, рассматривая ее в основном как чисто технический вопрос. Тем не менее в реальности споры о разделении функций между человеком и машиной не угасали как на этапе проектирования, так и во время полетов в космос, что свидетельствует о фундаментальном значении этого вопроса. Успех или неудача конкретных полетов часто определялись важными оперативными решениями, принимаемыми экипажем, бортовой автоматикой или наземным управлением. Правильность и своевременность этих решений всецело зависели от того, насколько слаженным было взаимодействие между людьми и техникой.

Историки и социологи техники уже давно подчеркивают решающую роль пользователей в формировании технологических систем. Недавнее исследование, посвященное феномену «взаимного конструирования» пользователей и техники (co-construction of users and technology), описывает, как пользователи формируют и модифицируют технику, как они сопротивляются новым технологиям, а также как технологии определяют характер и меняют образ действия пользователей466. В области космонавтики пользователи – космонавты и наземные операторы – были звеньями в работе большой технологической системы. Их самих «использовали» в той же мере, как они сами «использовали» систему. Проектируя космические аппараты и системы управления, инженеры составляли подробные спецификации, определяющие степень участия человека в работе системы. Поэтому споры об автоматизации затрагивали самую суть профессии космонавта. Являлись ли они самостоятельными пользователями, управляющими вверенными им космическими аппаратами, или были просто «человеческим фактором» в системе?

Само определение профессии космонавта зависело от степени автоматизации бортовой системы управления кораблем. Какова была относительная важность навыков космонавтов как пилотов, инженеров и исследователей? Нужны ли летчикам-космонавтам технические знания? Должны ли бортинженеры знать, как пилотировать космический корабль? Технологические решения, профессиональная идентичность и социальный статус космонавтов были тесно связаны и во многом влияли друг на друга.

Проблема бортовой автоматизации, которая на первый взгляд казалось чисто технической, поставила более серьезные вопросы о смысле и целях полета человека в космос. Конкурирующие взгляды на космический полет – как на работу пилота, инженерную задачу или исследовательское предприятие – отражали различные мнения о возможности и желательности автоматизации.

Споры об автоматизации бортовой системы управления, где столкнулись интересы различных профессиональных групп, проливают свет на внутреннюю политику советской космической программы. Недавние исследования советской космической истории – включая биографии, историю институций и политическую аналитику – в основном сосредотачивались лишь на одной из соответствующих групп: космонавтах, инженерах или политиках. Изучение проблемы взаимодействия человека и машины помогает понять роли всех основных участников советской космической программы. У авиаконструкторов, ракетостроителей, специалистов по эргономике и космонавтов были очень разные представления о роли человека на борту космического корабля. Изучение реального соотношения функций человека и машины на борту может прояснить значение этих профессий для развития советской космической программы.

Сравнительные исследования американской и советской авиакосмической промышленности ставят вопрос о влиянии национального контекста на космические технологии467. Участники советской космической программы часто считали, что в Соединенных Штатах был воплощен подход к проектированию космических кораблей, ставящий во главу угла человека. Пристальный взгляд на две космические программы сквозь призму бортовой автоматики открывает более сложную картину. Изучая профессиональные споры, различия инженерных традиций и подходов к автоматизации, предлагаемых разными профессиональными группами, а также историю отношений между этими группами, можно критически пересмотреть национальные стереотипы в космической отрасли.

Вопрос об автоматизации касался не только техники, но и политики отношений между людьми, профессиональными сообществами и институтами власти. Эта глава рассказывает о влиянии политических отношений, институциональной культуры и неформальных механизмов управления на технические решения и о том, как эти решения, в свою очередь, задавали направления развития советской космонавтики. Как мы увидим, технологии не только определяли функции машин, но и формировали профессиональную идентичность космонавтов.

В данной главе рассматриваются несколько этапов советской космической программы с начала 1960-х до конца 1970-х годов. Советский подход к проблеме бортовой автоматики не был предопределен заранее; он развивался с течением времени и варьировался от одного учреждения или проекта к другому. Вместо одного доминирующего подхода мы сталкиваемся с разнообразными спорами, уступками и компромиссами. Разделение функций управления между человеком и машиной на борту космического корабля во многом отражало баланс власти между различными группами, участвовавшими в дискуссиях об автоматизации. Эти примеры можно рассматривать как отправные точки в более широких исторических исследованиях о взаимосвязи политики, культуры и организации труда, которые выходят за рамки советской космической тематики.

Автоматизация на корабле «Восток»: технические, управленческие и медицинские факторы

Первые пилотируемые космические аппараты – советский «Восток» и американский «Меркурий» – были полностью автоматизированы и прошли первые летные испытания в беспилотном режиме. У них, однако, имелось одно важное различие: у астронавта на борту «Меркурия» был более широкий набор функций ручного управления, чем у космонавта на «Востоке». У космонавта было лишь две функции ручного управления, доступные в случае чрезвычайной ситуации: управление ориентацией космического аппарата и включение тормозного двигателя для спуска468. Американские астронавты имели в своем распоряжении и активно использовали гораздо более широкий диапазон функций ручного управления: блокировку автоматики при таких важных операциях, как отделение космического корабля от ракеты-носителя; включение системы аварийного спасения; раскрытие парашюта; сброс основного парашюта в случае его отказа и раскрытие запасного парашюта; корректировку бортовой системы управления, а также многие другие функции, недоступные советским космонавтам469. Разницу можно проиллюстрировать простым сравнением пультов управления «Востока» и «Меркурия». На панели «Востока» было четыре переключателя и тридцать пять индикаторов, а на панели «Меркурия» – пятьдесят шесть переключателей и семьдесят шесть индикаторов470. Эта тенденция сохранилась и в последующих поколениях космических аппаратов. У «Джемини» было 150 переключателей и индикаторов, а у «Аполлона» – 448. Как отметил историк Дэвид Минделл, «большая часть действий экипажа похожа на работу с телефонным коммутатором, когда они манипулируют переключателями и открывают клапаны для управления космическим кораблем на различных этапах полета».

Исследователи предложили три различных объяснения, почему руководители советской космической программы больше полагались на автоматику при создании «Востока»: