дили из скромной семьи, жили обычной семейной жизнью и наслаждались привычными радостями – и, таким образом, воплощали собой дух советского народа.
Культ Гагарина стал хрестоматийным для такого двойственного публичного образа, соединявшего качества героя и простого человека. Как отметил его биограф Голованов, «в большинстве исследований о Гагарине бьется упрямая мысль об исключительности Юрия и в то же время подчеркивается, что Гагарин вроде бы ничем не выделялся среди других, что он не „давил“ окружающих своей личностью, был „как все“»629. Один симпатизирующий Гагарину индийский журналист описал его словами «до ненормальности нормальный молодой человек»630. Гагарин полностью разделял переживания и чувства своих товарищей. «Юрий стал для всех нас олицетворением целого поколения советских людей, того поколения, чье детство опалила война» – вспоминал один космонавт631. Даже Каманин назвал его «самым нормальным из нормальных»632.
Природная харизма, дружелюбие и открытость Гагарина стали основой для формирования нового образа советского человека за рубежом. Старые стереотипы – устрашающего диктатора Сталина, догматичного партийного бюрократа и сурового советского солдата – уступили место этому жизнерадостному и обаятельному молодому человеку. Именно человеческие качества Гагарина, а не его идеализированный пропагандистский образ принесли ему любовь миллионов людей по всему миру. Тот же индийский журналист писал:
Космонавт номер один был выбран совершенно идеально в свете представления народами всего мира образа советского человека. Его правильные черты лица, приятный взгляд, его обворожительная улыбка и даже его небольшой рост, так подчеркивающий его юношескую фигуру,– все производит благоприятнейшее впечатление на каждого, кто встречался с ним, видел его в кино или по телевидению. …Почти мифическое представление о советском человеке стало реальным для людей всего мира в необыкновенно человечном, скромном и приятном образе Юрия Гагарина. Они смогли увидеть теперь, что он привлекательный молодой человек, примерный сын своих родителей, преданный муж, нежный отец, развитый, культурный человек, который любит читать хорошие книги и слушать хорошую музыку. А то, что он коммунист, не означает, что он нетерпимо относится к людям, не согласным с его идеологией, и не лишает его чувства юмора633.
В недавней биографии Гагарина историк Эндрю Дженкс выдвигает идею, что истоки народной любви к Гагарину лежат в «фантазиях хрущевской эпохи о побеге из несовершенного и коррумпированного мира. Многие советские люди верили, что запуск человека в космос, подобно пришествию Христа, предвещал наступление новой эры – как будто ракеты могли каким-то образом освободить людей от лишений, тесных квартир, монотонной жизни, мелких споров, скучной работы, суровой бедности и несправедливости повседневной жизни». Дженкс также подчеркивает противоречие между ореолом честности и моральной чистоты вокруг Гагарина, который культивировала советская пропаганда, и его личными недостатками. Риторика самопожертвования и героизма, сопровождающая популярные описания подвига Гагарина, еще больше контрастирует с постепенным «превращением Гагарина в популярный бренд», когда фото обожаемого героя стало появляться на обертках от шоколада и в модных журналах. Дженкс описывает разрекламированный образ Гагарина как образ «человека, сочетавшего бескорыстное служение государству и нации с неустанным стремлением к удовольствиям и развлечениям». Таким образом, Гагарин видится историку как «странный гибрид официального советского героя и современной знаменитости», подчеркивая фундаментальное противоречие в советском пропагандистском дискурсе634.
Полет в космос требовал от космонавтов большого мужества, но встреча с мировой известностью стала еще большим испытанием. Они не были к этому подготовлены, и бремя славы оказалось неожиданно тяжелым.
Бремя славы
Демонстрации в честь космических достижений, организованные советским государством, проходили как и все другие массовые празднования, по аналогичному сценарию. Заранее определялось количество участников: обычно от 2000 до 3000 человек на церемонии приветствия в аэропорту «Внуково» и от 60 000 до 200 000 для собрания на Красной площади. Организации получали обязательные квоты на количество сотрудников, которых следовало отправить для приветствия космонавтов по маршруту следования к Красной площади. Вертолеты сбрасывали листовки, колонны маршировали, лидеры произносили речи, музыка играла. День завершался торжественным приемом в Кремле для избранных гостей и пышным салютом для широких масс635. «Хотя новые ритуалы были художественно срежиссированы,– писал историк Ричард Стайтс,– многие из них были подготовлены со вкусом и воспринимались достаточно эмоционально и „аутентично“», чтобы привлечь советских граждан636. Несмотря на тщательное планирование, это публичное излияние эмоций выглядело неподдельным. «Встречать космонавтов на заре космической эры люди выходили сами»,– вспоминал один мемуарист637.
Выдающийся историк российской науки Лорен Р. Грэхэм, тогда еще совсем молодой человек, был среди восторженной толпы на Красной площади, праздновавшей триумф Гагарина 14 апреля 1961 года. Он вспоминал тот день как «апогей веры советских граждан в то, что они владеют ключом к будущему цивилизации. Люди праздновали искренне, от всего сердца. Они были уверены, что советская наука – лучшая в мире и что советские ракеты достигли успеха там, где американские потерпели неудачу»638.
Подготовка космонавтов перед полетом была в основном технической, но после полета их деятельность становилась главным образом политической. Вернувшись на Землю, космонавты, как вспоминал Феоктистов, немедленно оказывались втянутыми в «круговерть с приемами, поездками по всему миру и бесконечными выступлениями»639. На Каманина, который составлял расписание поездок космонавтов, сыпались тысячи приглашений на интервью, предложения организовать официальные визиты в различные учреждения и на предприятия. Организаторы публичных мероприятий отчаянно пытались заманить одного-двух космонавтов, используя все возможные рычаги воздействия на Каманина, от его военного начальства до связей в Центральном комитете партии. Генералитету нравилось появляться на публичных мероприятиях в сопровождении космонавтов, чтобы покрасоваться в лучах славы героев космоса, и они часто отдавали Каманину прямые приказы вызвать космонавтов в качестве своей свиты640.
Личная жизнь космонавтов тоже была подчинена требованиям пропагандистской машины. Их регулярно вызывали из отпусков для участия в различных публичных церемониях в Москве. Неудивительно, что космонавты вскоре начали жаловаться своему начальству на то, что «им смертельно надоели „встречи с народом“». В сентябре 1964 года Каманин записал в своем дневнике о разговоре с Быковским: «Мы без слов поняли друг друга: Быковский уже седьмой день подряд выезжает на приемы и встречи, и ему все это очень надоело. Он настоятельно просил дать ему возможность работать. Я сказал: „Все знаю. Завтра можешь поднимать бунт, если куда-нибудь снова будут направлять, но сегодня в Доме дружбы нужно обязательно встретиться с финнами“»641.
Каманин старался дозировать то, что он называл «пирушками и пустой болтовней», чтобы оставить достаточно времени для летной подготовки и учебных занятий. В Военно-воздушной инженерной академии, где учились космонавты, жаловались на их прогулы, и космонавты неоднократно просили Каманина сократить количество официальных визитов хотя бы во время экзаменов. Каманин пытался ограничить их публичные появления до одного-двух в неделю, отклоняя более 90% приглашений. Отклонение просьб высокого уровня стало настолько обычным делом, что он даже не разрешил космонавтам Николаеву и Поповичу встретиться с членами партийной организации аппарата Совета министров СССР. Просьба была удовлетворена только после угрожающего телефонного звонка из Центрального комитета партии. С 1961 по 1970 год космонавты посетили более шести тысяч публичных мероприятий на территории СССР642.
Как все знаменитости, космонавты вскоре устали от постоянного внимания. Им было совершенно невозможно появиться на публике, не вызвав ажиотажа. В июне 1962 года Титов и его жена посетили концерт поп-музыки, но как только зрители узнали, что в зале космонавт, все перестали слушать и начали его искать. «[Когда концерт закончился,] вся толпа в едином благородном порыве ринулась к выходу… чтобы посмотреть на Германа и его жену,– вспоминал очевидец, кандидат в космонавты.– Чудом уцелевшая решетка сада и подоспевший усиленный наряд милиции удержали на какое-то мгновение восторженную толпу, чтобы дать возможность семейству Титовых пулей влететь в черную „Волгу“ и в последний момент оторваться от бурного проявления всенародной любви»643.
В ответ на вопрос интервьюера «А что для вас лично самое трудное?» Гагарин без колебаний ответил: «Носить славу…»644 И даже сравнил это бремя с тяжелыми перегрузками, которые он испытывал во время своего космического полета645