666.
И космонавты действительно искали компенсации.
Человеческая сторона общественного идеала
Перед космонавтами стояла невыполнимая задача: соответствовать предписанному им образу «идеального гражданина идеального государства»667. Несмотря на то что они были специально отобраны с учетом качеств, наилучшим образом соответствующих их будущей общественной миссии, бремя славы оказалось для некоторых слишком тяжелым. В 1961 году Гагарин и Титов были избраны делегатами на XXII съезд Коммунистической партии. Съезд должен был принять новую партийную программу, в которой ставились три основные задачи: создание материально-технической базы коммунизма, формирование новых коммунистических общественных отношений и воспитание нового советского человека. Гагарин и Титов должны были сидеть в президиуме съезда и демонстрировать ощутимые достижения государства как в области высоких технологий, так и в воспитании нового человека. Они должны были послужить иллюстрацией нового «Морального кодекса строителя коммунизма» с его требованиями честности, искренности, нравственной чистоты и скромности. Однако за несколько дней до съезда планы пошли наперекосяк: Гагарин пробил надбровную кость, выпрыгнув с балкона, когда его жена чуть не застала его в комнате с другой женщиной. Гагарин пропустил открытие съезда, и они с Титовым были исключены из состава президиума668.
Совершив полет, космонавты становились знаменитостями, и их образ жизни кардинально менялся. Каманина засыпали сообщениями об их злоупотреблении алкоголем, вождении в нетрезвом виде и стычках с милицией. КГБ направляло отчеты о плохом поведении космонавтов непосредственно в Центральный комитет партии, который создал комиссию по расследованию ошибок руководства Центра подготовки космонавтов в обеспечении дисциплины. Ирония ситуации заключалась в том, что партийные и государственные деятели сами нередко приглашали космонавтов на частные вечеринки, где их, по словам Каманина, «спаивают и развращают». Каманин оказался между молотом и наковальней: ему делали выговор, если космонавты плохо вели себя на публике, но когда он пытался ограничить личные контакты космонавтов с политической элитой, чтобы сдержать ее «разлагающее» влияние, у него тоже были неприятности. Он изливал свою горечь в дневнике:
Высшие руководители страны носятся с ними как с «писаной торбой» и как из рога изобилия сыплют им всяческие похвалы, звания и приглашения; а Каманин должен держать их в узде и быть готовым отвечать за то, что они перепьются на правительственном приеме и в хмельном угаре наговорят или наделают что-нибудь несуразное669.
Космонавты получали большие вознаграждения и привилегии, которые ставили их в один ряд с элитой страны. Зарплата генерал-лейтенанта Каманина была всего на 15% выше, чем у майора Гагарина670. В дополнение к формальным почестям космонавты получали солидное вознаграждение за выполненные космические полеты: шикарную меблированную квартиру и автомобиль класса люкс, премию в размере двухгодичной зарплаты и множество подарков для своих семей – от пылесосов до носовых платков671. Год обучения в отряде космонавтов засчитывался за три года военной службы, и космонавты получали ускоренное повышение в звании. Они имели возможность приобретать товары, которые были недоступны обычным советским гражданам. В высшем руководстве ВВС и Министерства обороны ворчали по поводу льгот космонавтов, решения о которых принимались на более высоком уровне. Каманин в частном порядке возмущался, что правительственные льготы дают космонавтам «так много всяких материальных благ и привилегий, что это отнимает стимул лететь в космос, особенно лететь повторно». Он считал, что ускоренное продвижение по служебной лестнице также может нанести ущерб: «Малоустойчивым натурам, а таких большинство, это может и повредить, вселив в них сомнительную уверенность в том, что им все можно»672.
Чем больше росла популярность космонавтов, тем труднее становилось Каманину контролировать их поведение. Он с горечью отмечал в своем дневнике: «Космонавты слишком переоценивают значение своих подвигов и принимают за чистую монету все, что пишется, говорится и показывается по поводу каждого пилотируемого космического полета в наших средствах массовой информации»673. По мере того как космонавты подлаживали себя под общественный идеал, их культовый имидж постепенно становился частью их натуры, подобно тому как в 1930-х годах советский человек, которому приходилось скрывать свое неправильное социальное происхождение, придумывал себе другую биографию и начинал «чувствовать себя именно тем, кем притворялся»674. Имидж знаменитости плохо сочетался с повседневной рутиной подготовки к космическим полетам и со строгой военной дисциплиной. Напряжение между ними зачастую разрешалось вспышками агрессии.
Злоупотребление алкоголем и нарушения режима были настоящей бедой космонавтов. Когда череда пьяных вечеринок и автокатастроф с участием Титова завершилась гибелью его пассажирки, терпение Каманина лопнуло. Он созвал собрание отряда космонавтов и сказал Титову в присутствии всех участников: «Своими поступками ты уже поставил себя вне партии и вне коллектива космонавтов. Есть все основания для исключения тебя из партии и лишения всех званий – депутат, Герой, летчик-космонавт, подполковник…». Но, принимая во внимание мировую известность Титова, Каманин понимал: «Позор Титова будет позором всех космонавтов, позором нашего народа. Мы не можем допустить этого…»675. Титов получил строгий выговор, понижение в должности и временный запрет на публичные выступления, посещение приемов и вождение автомобиля, но его проступки держались в секрете, и он продолжал представлять образ нового советского человека на публике. Леонов, водя автомобиль в нетрезвом виде, устроил две серьезные аварии за четыре месяца, и Каманин наложил на него шестимесячный запрет водить машину. Попович тоже попал в беду из-за пьянства и драк. Ему пришлось пропустить заседание XXIII съезда партии из-за подбитого глаза. Каманин уволил его с должности заместителя руководителя отряда космонавтов и приостановил его подготовку, но не стал возражать против избрания Поповича членом Верховного совета.
Превращение космонавтов в образцовых коммунистов продвигалось с большим трудом. Они обменивались друг с другом политическими шутками вроде двусмысленного лозунга «Ракетчики, наша цель – коммунизм!». Даже некоторые руководители подсмеивались над идеологическими клише. Один космонавт вспоминал:
[Заместитель начальника управления Центра подготовки по политической части] все понимал, верил, что космонавты его не предадут, и поэтому с нами не фальшивил. Он входил к нам в комнату с добрыми словами типа: «Ребятки, вставайте, пора!» На наш вопрос как дела неизменно отвечал: «Все нормально, страна на подъеме!» Если мы с иронией спрашивали: «А как партия?» – он, тоже с иронией, откликался: «Партия нас учит, что газы при нагревании расширяются»676.
Хотя космонавтам разрешалась некоторая вольность в частных шутках, любой намек на серьезное политическое инакомыслие быстро подавлялся. Например, на политзанятиях в начале 1964 года кандидат в космонавты Эдуард Кугно поднял несколько спорных вопросов: «Почему у нас одна партия? Почему мы помогаем другим, когда у нас у самих нехватки?» Об этих вопросах немедленно доложили его начальству. Более того, когда его спросили, почему он не вступил в Коммунистическую партию, Кугно ответил: «Я в эту партию жуликов и подхалимов вступать не буду!» Каманин быстро пришел к выводу, что Кугно «идеологически и морально неустойчив», и исключил его из отряда космонавтов677. Сам Каманин использовал в личном дневнике еще более резкие выражения, осуждающие некомпетентность и коррумпированность советского руководства, но он был возмущен нежеланием Кугно играть по правилам и ограничивать свои высказывания частными разговорами.
Больше всего руководители боялись того, что слетавший космонавт использует свой статус знаменитости для публичного выражения политического инакомыслия. Когда заместитель главнокомандующего ВВС услышал, что два проходящих подготовку космонавта допускали критические высказывания на совещании в Центре подготовки космонавтов, он немедленно отреагировал: «Надо выгнать обоих. Если слушателям они произносят такие речи, то что они скажут нам, когда слетают в космос?»678 Эти опасения были не вполне беспочвенными. Вернувшись из космоса, космонавты действительно использовали свою свежеприобретенную популярность для выражения идей, которые порой весьма беспокоили их начальство.
Космонавты высказывают свое мнение
Космонавтам было трудно примирить свое профессиональное «я» с приписываемым им идеализированным имиджем. У многих чрезмерные почести и воздвигнутые в их честь монументы вызывали чувство дискомфорта. Например, несмотря на постановление правительства, Леонов воспротивился установке на площади своего бюста, и в результате тот оставался в мастерской скульптора в течение 28 лет. В конце концов Леонов согласился на установку бюста в родном городе Кемерово (скульптор Лев Кербель; рис.6)679. Роль общественного деятеля, произносящего бесконечные речи, не нравилась космонавтам, подготовленным к карьере военного летчика. При встрече с американскими астронавтами космонавты зачастую забывали о своей идеологической миссии и увлекались чисто профессиональными разговорами. Встретившись с астронавтом Джоном Гленном во время своего визита в США в 1962 году, Титов отметил в нем «цепкий профессиональный взгляд летчика» и признал, что космонавта и астронавта связывает «все, что было ими изведано и пережито в космосе»