704. Насмешка романа над агиографической историей советской космической программы вызвала жаркую полемику. Пелевину отказали в присуждении литературной премии «Русский Букер», обвинив его в том, что он «работает в пространстве культуры, но как компьютерный вирус, уничтожая это пространство»705.
В этой главе исследуется судьба мифов советской космической истории в постсоветской культуре. В сегодняшней России, которая утратила свои прежние коммунистические идеалы и все еще ищет объединяющую «национальную идею», первооткрывательский полет Гагарина – величайший триумф советской космической программы – часто выступает символом тех исторических достижений, которыми россияне действительно могли бы гордиться, несмотря на травму от потери статуса сверхдержавы. Для одних триумфы советского космоса олицетворяют утраченную славу советского «золотого века». Для других провалы советской космонавтики отражают искаженные приоритеты и бесчеловечные практики советского режима. Для третьих эмблемы космической эры – лишь пустые знаки (empty signifiers), летающие по постсоветскому культурному пространству и рассылающие ошеломляющее количество разнообразных сигналов, от политических стратегий до потребительской рекламы. Актуализация космической мифологии в постсоветском дискурсе ставит важнейшие вопросы о памяти и идентичности. Воспринимают ли сегодняшние российские граждане советское прошлое с его славой и трагедиями как часть своей идентичности? С гордостью или со стыдом вспоминают они историю советских исследований космоса? Или она уже утратила свою эмоциональную притягательность и превратилась в исторический анекдот?
Конец Советского Союза и крах главного нарратива
Первые видимые трещины в главном нарративе советской космической истории появились еще до того, как ветер политических перемен повеял над советской территорией. Эти трещины создали ветераны космической программы, желавшие перераспределить заслуги между главными героями, сохранив при этом общую канву повествования. В 1974 году, после провала советской пилотируемой лунной программы, главный конструктор ракетных двигателей Валентин Глушко, давнишний оппонент Королева, был назначен руководителем конструкторского бюро Королева. В течение пятнадцати лет, пока Глушко руководил этим центральным элементом советской космической программы, он предпринял решительные усилия по переписыванию советской космической истории, подчеркивая свой собственный вклад и преуменьшая вклад Королева. Он даже приказал изъять спроектированные Королевым космические аппараты из закрытого музея королевского бюро и заменить их ракетными двигателями своей конструкции706.
Противоречия, десятилетиями накапливавшиеся под парадным слоем главного нарратива, в конце концов вышли на поверхность – когда политика гласности во время горбачевской перестройки дала волю подавленным контрвоспоминаниям. В конце 1980-х годов публичные разоблачения сталинского террора привели к быстрой дискредитации официального исторического дискурса. Глубокие перемены затронули и космическую историю. Всплыли важные архивные документы, были опубликованы личные дневники, участники космической программы начали рассказывать свои истории, способствуя формированию совершенно иной картины советской космонавтики, внезапно возникшей подобно гигантскому айсбергу, поднявшемуся из-под воды. Как писал Сиддики, «единый нарратив советской космической истории, описывающий ее как целенаправленное движение по пути прогресса, разделился на множество параллельных повествований, полных сомнений (относительно реальности объявленных достижений), драмы (в связи с эпизодами, о которых раньше не было известно) и полемики (из-за спорных исторических интерпретаций)»707. Ведущие инженеры, космонавты и политики начали рассказывать истории о многочисленных неудачах советских космических полетов, о фатальных ошибках и подлинном героизме, о закулисных механизмах поддержки определенных проектов и подспудном давлении на руководителей, дабы они приурочили запуски к политически мотивированным срокам.
Введенная Горбачевым политика гласности открыла шлюзы социальной критики, которая вышла далеко за пределы того, что могло понравиться самому Горбачеву. Перестроечные средства массовой информации и недавно опубликованные мемуары публично разоблачали ложь и фальсификации в истории космической программы – флагманском проекте советской пропаганды. Некоторые критики открыто объявляли неудачи советской космической программы признаком несостоятельности советской системы в целом.
Память о космической эре стала раздробленной и децентрализованной, или, по выражению Сиддики, «приватизированной» вместе с самой российской космической отраслью. Пытаясь привлечь западных инвесторов и клиентов, российские космические компании начали рекламировать свои исторические достижения, открывая выставочные залы для публики и выставляя на всеобщее обозрение редкие космические артефакты, в том числе множество исторических космических аппаратов. Эти «корпоративные» музеи, находящиеся в ведении космических предприятий, представляли версии космической истории, выставляющие эти компании в наилучшем свете. Конкуренция на современном рынке естественным образом привела к появлению конкурирующих версий истории, каждая из которых подкреплялась собственным набором артефактов и корпоративными коллекциями мемуаров. По сей день многие конструкторские бюро и другие российские космические компании держат у себя большую часть исторических документов о советской космической программе или контролируют доступ к ним. Сотрудники этих предприятий решают, как, когда и кому показывать эти документы.
Прежняя модель истории, прославляющей героев, в принципе не изменилась; только теперь мы наблюдаем столкновения между последователями культов разных космических героев. В советской космической истории было много острых споров, включая нашумевшую ссору Королева с главным конструктором ракетных двигателей Валентином Глушко или не менее скандальное и ожесточенное соперничество между Королевым и его основным конкурентом, главным конструктором крылатых ракет Владимиром Челомеем. Теперь вокруг каждой из этих исторических фигур собирается группа преданных последователей, которые выстраивают собственные версии истории, пытаясь дискредитировать версии своих оппонентов. Защитники Королева обвиняют Глушко в отказе делать ракетные двигатели для лунных ракет Королева, а Челомея – в оттоке значительной части ресурсов лунной программы. Все это, по данной версии, привело к поражению СССР в лунной гонке. Но у соперников есть ответные аргументы. В их рассказах Королев изображен как безжалостный противник и искусный политический игрок. К примеру, сын Хрущева Сергей, который работал в бюро Челомея, считал, что Королев «сосредоточил свою энергию на том, что у него получалось лучше всего,– устранении своих соперников»708.
Памятники – это не просто безмолвные мемориалы, увековечивающие прошлое. Памятники подразумевают определенное послание. На открытии памятника Глушко на Аллее космонавтов в Москве 4 октября 2001 года группа высокопоставленных деятелей российской космической отрасли выстроилась перед его бюстом, используя скульптуру как антураж для фотосессии. Они стояли подобно символическому почетному караулу, защищающему сам памятник и ту версию истории, которая возвеличивает этого конкретного героя. Говорят, Глушко завещал похоронить свои останки на поверхности Луны. В наши дни это завещание цитируют как мотивацию для того, чтобы российское государство поддержало проект высадки на Луну709.
Аура национальной гордости проецируется из славного прошлого в многообещающее будущее. Героический образ прошлого используется для продвижения конкретной политической повестки сегодняшнего дня. «Увековечение памяти стало важной функцией нынешней российской космической программы,– отметил Сиддики.– [Для россиян] их будущее (например, желание построить базы на Луне) сосуществует одновременно с их прошлым (Спутник; Гагарин). Разделить их стало почти невозможно»710.
Нескончаемый поток мемуаров стал основной площадкой для переоценки прошлого. Написанные участниками советской космической программы – космонавтами, инженерами, врачами, военными офицерами и менеджерами,– эти воспоминания извлекали исторические уроки для сегодняшнего и завтрашнего дня. В них раскрывались прежде неизвестные исторические детали, а события космической истории помещались в более широкий контекст, что делало эти мемуары важным источником для изучения советской космической истории. Поскольку архивные записи оказались в значительной степени недоступны для исследователей, новые свидетельства появлялись в основном благодаря этим мемуарам. Нигде «приватизация» памяти не проявилась с такой наглядностью, как в этих сугубо личных, часто эмоциональных и пристрастных рассказах. Авторы воспоминаний часто стремились написать не просто отчет о своей собственной деятельности в рамках космической программы, но всю историю конкретных периодов или проектов, увиденную с их личной точки зрения. Другими словами, эти мемуары часто представляли собой цельные альтернативные версии космической истории, а не просто набор фрагментов индивидуального опыта. Авторы этих мемуаров создали «контрвоспоминания» – альтернативу официальной истории. В них, однако, угадывается ностальгия по единому советскому главному нарративу, который возвышал бы их собственного героя над другими – будь то Королев, Глушко или Челомей711. «Контрвоспоминания» в конечном итоге воспроизводят стереотипы главного нарратива, поскольку они по-прежнему служат пропагандистским целям, преследующим интересы уже не государственного аппарата, а определенной группы внутри космической отрасли.