68. Конструирование культа Гагарина также сопровождалось систематической редактурой официальной версии его биографии и его собственных текстов69.
Медийный фокус на молодых, фотогеничных, улыбающихся лицах космонавтов привел к возникновению ряда подчисток и пробелов в культурной памяти космической эпохи, которые быстро заполнялись мифами. Во-первых, заметно отсутствие в публичном поле космических инженеров. Публичный фасад космической программы был лишь вершиной гигантского айсберга, основная масса которого была погребена глубоко в недрах военно-промышленного комплекса. Проектирование и производство космических ракет и кораблей были – по меньшей мере поначалу – второстепенной задачей конструкторских бюро и заводов, предназначенных прежде всего для создания межконтинентальных баллистических ракет. Режим секретности, характерный для советской оборонной промышленности, распространялся и на космическую программу. Официальное постановление партии и правительства напрямую запрещало любое появление на публике или раскрытие имен высших руководителей и ведущих инженеров космических проектов, в том числе многих главных конструкторов. В центре внимания медиа оказывались всем известные космонавты-герои и доверенные лица, которые зачастую совершенно не знали, что в действительности делается в советской космической сфере70. Такая публичная репрезентация переворачивала реальную властную иерархию космической программы, в которой решения принимали инженеры, а космонавты играли подчиненную роль.
Во-вторых, схожим образом отсутствовали и реалистические изображения космических ракет и кораблей. Поскольку космическими ракетами-носителями были усовершенствованные межконтинентальные баллистические ракеты, космические изделия тоже тщательно скрывали от публики. Космонавтов часто изображали на фоне воображаемых ракет. И снова публичная репрезентация переворачивала действительные отношения, на этот раз между человеком и машиной. Публичный образ космонавтов как бесстрашных исследователей, вручную ведущих свои космические корабли в неведомую даль, прямо противоречил их профессиональному опыту. На деле космонавты помещались в самую сердцевину сложных технических систем, а возможности ручного управления для них были жестко ограничены71.
В-третьих, сами космические полеты были окутаны завесой тайны. Границы секретности были настолько размытыми, что все спикеры, включая космонавтов, старались не рисковать и рассказывали как можно меньше. Публичные рассказы космонавтов о своих полетах были на удивление неинформативными. Они подолгу говорили о парении в невесомости, но не рассказывали никаких подробностей о своих тренировках или работе во время полета. Это создавало почву для всевозможных догадок о том, что же они на самом деле переживали в космосе – от болезненных припадков до духовных просветлений.
Публичный разговор о космической программе при строгих ограничениях секретности был серьезным испытанием. Сиддики выявил три базовые дискурсивные стратегии, разработанные советской космической пропагандой, чтобы исключить любые угрозы разглашения государственных тайн: устранение какой-либо неопределенности исхода (успех был неизбежен, а провал невозможен); «ограниченная видимость» (внимание следовало сосредоточить на ограниченном круге избранных действующих лиц и артефактов); выстраивание «единого главного нарратива» с «героическими и непогрешимыми» главными персонажами72. Секретность была лишь одним из факторов, способствовавших созданию мифов: она производила пробелы, которые надо было заполнить продуктами своего воображения. Еще один фактор – политическая пропаганда – действовал продуктивно, генерируя образы, на основе которых можно было строить мифы. Стоя на трибуне Мавзолея Ленина, космонавты представляли не просто советскую космическую программу, а гораздо более масштабный проект – строительство коммунизма.
В октябре 1961 года – спустя лишь шесть месяцев после первого полета в космос Гагарина и через два месяца после суточного орбитального полета Германа Титова – в Москве прошел XXII съезд Коммунистической партии. На нем с большой помпой приняли новую программу партии, в которой была поставлена цель построить коммунистическое общество еще при жизни нынешнего поколения. Двумя ключевыми компонентами программы были создание материально-технической базы коммунизма и воспитание нового советского человека, «гармонически сочетающего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство»73. Кто лучше космонавтов смог бы воплотить эту новую идеологическую конструкцию? Советские медиа быстро создали пропагандистское клише: «советский космонавт не просто победитель звездного пространства, не просто герой науки и техники, а прежде всего реальный, живой, во плоти и крови новый человек, являющий в действии все те бесценные качества советского характера, которые формировались ленинской партией на протяжении десятилетий»74.
В соответствии с идеологическими сигналами сверху идеализированные описания личных качеств космонавтов, широко освещавшиеся в медиа, точно следовали «Моральному кодексу строителя коммунизма» из новой программы партии. Кодекс провозглашал такие этические императивы, как «любовь к социалистической Родине», «добросовестный труд на благо общества», «высокое сознание общественного долга», «коллективизм и товарищеская взаимопомощь», «нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни» и «взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей»75. Этот моральный идеал подозрительно походил на образцово-показательный список личных качеств Гагарина, составленный Евгением Карповым, главой Центра подготовки космонавтов: «Беззаветный патриотизм. Непреклонная вера в успех полета. Отличное здоровье. Неистощимый оптимизм. Гибкость ума и любознательность. Смелость и решительность. Аккуратность. Трудолюбие. Выдержка. Простота. Скромность. Большая человеческая теплота и внимательность к окружающим людям»76. Описания качеств поразительно совпадают; по-видимому, биографы космонавтов были тщательно проинформированы об основных пунктах политического дискурса. В то же время Гагарин, вероятно, был специально выбран так, чтобы соответствовать мифу, который он должен был воплощать77. На всякий случай власти прошерстили архивы и изъяли кое-какие семейные документы, чтобы устранить любые свидетельства, противоречащие идеализированному публичному имиджу Гагарина78.
Публичный образ космонавтов создавался не одной инстанцией, а множеством акторов, отнюдь не всегда действовавших согласованно. Ключевую роль играл генерал-лейтенант Николай Каманин, высокопоставленный офицер Военно-воздушных сил, курировавший отбор и подготовку космонавтов. Он контролировал непосредственный доступ к космонавтам, заведовал расписанием их публичных мероприятий и зарубежных поездок, писал для них речи, репетировал их с ними, а также исправлял их «ошибки». Каманин был легендарным советским летчиком, имя которого стало нарицательным в СССР 1930-х годов. В 1934 году он одним из первых получил только что учрежденное звание Героя Советского Союза за смелую воздушную операцию по спасению команды парохода «Челюскин», исследовательского судна, потерпевшего кораблекрушение во льдах Арктики79. Вместе с другими известными летчиками он считался ролевой моделью для молодежи 1930-х. Его собственный опыт как культурного символа сталинской эпохи послужил ему моделью для создания публичного образа космонавтов. В результате мифология советских космонавтов во многих отношениях следовала рецептам сталинской героизации советских летчиков, служивших образцами нового советского человека 1930-х годов80.
Биографии космонавтов, написанные литературными поденщиками, во многом имитировали собственную автобиографию Каманина 1935 года, написанную, когда он был в том же возрасте, в каком теперь были космонавты, 26–27 лет. В этих биографиях повторялись одни и те же обязательные пункты: происхождение из бедной семьи; детство, отягощенное трудностями военного времени; поддержка семьи и учителей; хорошее образование, оплаченное советским государством; мудрый наставник, прививший основные коммунистические ценности; безупречная военная служба; выковывание характера и физической силы в «испытаниях огнем»; получение важной миссии от Коммунистической партии; достижение мечты всей жизни путем выполнения этой миссии; и, наконец, возвращение с важным посланием, утверждающим вышеупомянутые ценности. В биографиях как Каманина, так и космонавтов было мало подробностей о самих подвигах, зато в изобилии – благодарности партии, вдохновившей на подвиг, за всяческую поддержку. Всеведущего Сталина, который в роли отцовской фигуры занимал видное место в рассказах Каманина, в биографиях космонавтов ненавязчиво заменили на столь же всеведущего «Главного Конструктора» космической программы81.
Поскольку в памяти людей еще свежа была опустошительная война, первые космонавты – сплошь молодые летчики-истребители – неизбежно ассоциировались с образом воинов в бою. Как отмечала историк культуры Светлана Бойм, «советское освоение космоса унаследовало риторику войны; речь шла о „штурме космоса“, и космонавт стал героем мирного времени, готовым отдать всего себя Родине и, если необходимо, принести ради нее в жертву свою жизнь»