Лена не могла понять, что происходит. Неужели Пеан в таком скверном настроении, что по оплошности причинил женщине вред вместо того, чтобы исцелить ее. Лене захотелось схватить Пеана за руку и оттащить его от пациентки, чтобы он не ранил ее еще сильнее, но она заколебалась, опасаясь реакции рассерженного Пеана на ее вмешательство. Однако теперь Пеан выглядел скорее заинтересованным, чем сердитым. Он осторожно взял Теру за запястье и убрал ее ладонь с плеча. Кожа выглядела здоровой, но татуировка уже не изображала слона. Форма и цвета менялись. Появился новый рисунок – перед мольбертом стояла девушка и рисовала, похоже, Пеана.
Все время, пока трансформировалась татуировка, Тера кривилась от боли, однако когда перемены завершились, она выдохнула с облегчением, словно боль утихла. Теперь она удивленно взирала на новый рисунок у себя на коже.
– Кто это? – спросила она, потом взглянула на Пеана. – Она ведь вас рисует, да?
Пеан улыбнулся и наклонился, чтобы присмотреться к татуировке поближе.
– Да. Как интересно.
Спустя мгновение он выпрямился и обратился к Тере.
– Пожалуйста, прими мои извинения. Это… – он взглянул на Лену, – как в вашей терминологии называются непредвиденные последствия медицинского вмешательства?
– Побочный эффект, – подсказала она.
Кивнув, Пеан повернулся к Тере.
– Он самый. Я с радостью восстановлю первоначальное изображение.
Он снова поднес кадуцей к плечу, но Тера вытянула руку, остановив его.
– Пожалуйста, не надо! Я бы хотела оставить эту татуировку. Она… особенная. – Она посмотрела на новый рисунок с почти мечтательной улыбкой. – Она означает, что теперь я принадлежу вам.
Пеан не стал ее разуверять. Тера оделась и перед уходом пообещала, что расскажет о Пеане всем знакомым. Затем она вышла из кабинета, потирая плечо сквозь ткань куртки.
Пеан закрыл за ней дверь и повернулся к Лене. Он выглядел воодушевленным.
– К чему все это было? – спросила Лена.
– Когда я побеждаю себе подобных, мои силы растут. Кадуцей – продолжение моих сил, и он использовал татуировку этой женщины, чтобы передать послание: образ моего творца.
Лена должна была бы удивиться, что у Пеана есть творец, причем, судя по всему, человек, но ревность мучила ее так, что она не могла думать ни о чем другом. Она его помощница, приближенный к нему человек, его… жрица. Да, вот кто она. Жрица Пеана. Никто не может занять ее место. Она не позволит!
Будто догадавшись о ее чувствах, Пеан взял ее за плечи и наклонился ближе.
– Успокойся. Я не вполне понимаю, что такое эта женщина… – Он умолк и склонил голову набок, словно прислушиваясь к доступному только его слуху голосу. – Что такое этот Мифотворец. Но я чувствую, что она – ключ к моей победе над другими богами. Прежде чем мы вошли сюда, ты спросила, что означает «исцелять агрессивно». Ответ прост: профилактическое лечение. Вместо того чтобы ждать прихода пациентов, мне следует выйти на улицы и искать их самостоятельно. И вместо того, чтобы просто исцелять то, что не в порядке, я должен сделать их неизменно сильными и здоровыми, невосприимчивыми к недугам и ранениям. И когда случится последняя битва, у меня будет армия непобедимых солдат!
Лена его поняла. До сих пор Пеан исцелял симптомы болезни под названием «человеческая хрупкость». Но если превратить людей в совершенных существ, сильных и невероятно здоровых, они перестанут быть слабыми и уязвимыми. Идея показалась ей чудесной. За исключением последней битвы. Лена хотела расспросить о ней, но Пеан слегка подался вперед, вглядываясь в ее лицо нездешними синими глазами.
– Но солдат будет недостаточно. Мне понадобится и моя создательница. Мне нужно, чтобы ты ее разыскала и привезла ко мне, Лена. Ты единственная, кому я могу доверить выполнение этого задания.
Лена ощутила, как его воля побуждает ее подчиниться, и поняла, что, даже осмелься она отказаться – а она бы хотела, – она не сможет этого сделать. Уже не сможет. Он стал слишком могущественным.
– Это непременное условие, Лена, – продолжал Пеан. – Точно не знаю почему, но я чувствую, что если моей создательницы не будет рядом после заключительной битвы, даже если я расправлюсь со всеми остальными богами, меня ждет поражение. Ты этого хочешь?
– Нет, – прошептала Лена.
Его стремление достичь Апофеоза и стать настоящим бессмертным богом заботило ее не так сильно, как способность исцелять людей. Если он продолжит набирать силу, кто знает, насколько возрастет его могущество. Теоретически он мог бы превратить человеческую расу в более сильный, здоровый и долговечный вид. Он мог бы исполнить заветную мечту любого доктора – сделать медицинскую практику ненужной и устаревшей. Ради этого Лена готова была пойти почти на все что угодно.
– Тогда ты должна доставить ко мне Мифотворца.
Пеан отпустил ее, вытащил кадуцей и краем одного из крылышек осторожно коснулся ее лба. Золотистый свет вспыхнул и тут же угас, когда Пеан отнял жезл.
– Я… не ощущаю никакой разницы. Что вы сделали?
– Полагаю, боги, обретшие жизнь в твоем городе, в том числе я, имеют особую связь со своим создателем. Поэтому кадуцей смог показать мне ее образ, когда я достаточно окреп. Кадуцей способен распространить эту связь на тебя в достаточной степени, чтобы ты смогла почувствовать местонахождение Мифотворца и найти ее.
Поначалу Лена не поверила Пеану, но потом в ее мыслях появилось изображение совершенно незнакомого дома. Она не знала наверняка, но понадеялась, что сумеет его найти, сосредоточившись на этом образе.
– Но зачем вы отправляете меня? – Не успел Пеан ответить, как Лена добавила: – Стоп. Дайте я угадаю. Хоть вы и стали сильнее, вы не уверены, что сильны достаточно для того, чтобы столкнуться с Мифотворцем.
Он не ответил. Ответа и не требовалось.
– А теперь ступай, да поскорее, – сказал Пеан. – Вполне возможно, что скоро и другие боги узнают о существовании Мифотворца… если уже не узнали… и отправят своих слуг за ней. Ты должна добраться до нее первой.
Без дальнейших разговоров Лена бегом выскочила в коридор.
Рене стояла перед чистым холстом – тем самым, на котором работала вот уже пару недель. Краски на палитре почти высохли, а кисть срочно нуждалась в чистке: щетина сбилась и спуталась. Рене сверлила взглядом белую поверхность. Ослабевшее тело дрожало, усталые глаза горели от сухости. Голова болела, в ушах пульсировало. Она отчаянно хотела спать и не могла даже вспомнить, когда в последний раз ложилась в кровать и закрывала глаза, однако не могла заставить себя отойти от холста. Когда началась эта – она предполагала, что единственным подходящим словом будет «одержимость» – рисованием странных созданий, поначалу Рене справлялась. Она ощущала необходимость нарисовать два-три существа в день и успевала при этом посещать занятия, есть и спать. Но шли дни, и одержимость крепчала. Рене начала пропускать уроки и приемы пищи, перестала высыпаться. В последние пару дней ситуация ухудшилась настолько, что она могла только рисовать и ничего больше, рисовать одно существо за другим с такой скоростью, с какой только позволяла рука. Но в последние несколько часов она начала замедляться, и вот теперь, когда последнее творение – окутанная пламенем женщина, которую Рене прозвала Факел, – покинуло холст, она замерла в ожидании, когда в мыслях проявится очередной образ, чтобы начать воплощать его красками, однако впервые за несколько недель ничего не происходило.
Сперва Рене испугалась. Может, с ней что-то не так? Но секунды бежали, а рука с кистью не тянулась к холсту, и в Рене затеплилась надежда. Вдруг – а вдруг – все кончено? Она неуверенно рассмеялась. Она сможет отложить кисть, вернуться в дом и приготовить что-нибудь поесть. Она сможет принять душ. Боже, когда она в последний раз мылась? А еще лучше забраться на второй этаж, войти в спальню, броситься ничком на кровать и проспать неделю. А лучше месяц.
Дрожащей рукой она опустила кисть на палитру, не заботясь о том, что та испортится, если ее не промыть. Найдутся другие кисти. Прямо сейчас она нуждалась – притом отчаянно – в крепком сне и надеялась, что после пробуждения в ее голове прояснится и она сумеет разобраться в происходящем. Почему испытывала такую непреодолимую потребность рисовать всех этих странных людей и – что еще более странно – почему они исчезали, стоило ей закончить рисунок? В голове мелькнула ужасная мысль. Что, если на самом деле она ничего не нарисовала? Что, если не было никаких фантастических персонажей и никуда они не пропадали? Может, ей все почудилось. Хуже того, может, произошедшее было галлюцинацией? А если да, значит ли это, что она сошла с ума?
Рене не знала, сколько сейчас времени, но догадывалась, что уже поздно. Она подумывала ворваться к родителям, разбудить их и рассказать о боязни сойти с ума. Но как бы ни хотелось родительской поддержки, Рене не собиралась их пугать. Одно было ясно: сейчас она так вымотана, что совсем не соображает. Рене решила, что сперва надо поспать, а поволноваться о наличии психического заболевания можно и позже. Определившись с планом, она почувствовала себя лучше и шагнула к двери в кухню.
И остановилась, услышав, как поднимается дверь гаража.
Джеффри уже довольно долго не садился за руль, но с удовольствием обнаружил, что водительские навыки не позабылись. Машина из «Чокнутого автопарка TechEdge» была крохотная, как коробка, а двигатель издавал тоненький звук, пока она ехала по улицам Коринфа. Несмотря на малолитражность, машинка оказалась проворной, и Джеффри довольно быстро добрался до дома Мифотворца. По крайней мере, он полагал, что нашел нужный дом. Магия перчаточного пальца, выданного Адамантиной, привела его сюда. Все это время он пребывал словно в трансе, а она задавала направление, но, хотя у Джеффри не было причин сомневаться в силе магии, ни дом, ни район, в котором тот находился, ничем не выдавали присутствие существа, обладающего способностью воплощать в реальность богов. Дом стоял в конце пригородной тупиковой улицы, застроенной двухэтажными домиками с маленькими двориками: пара деревьев впереди, заборы сзади. Газоны и крыши были припорошены снегом, и большая часть построек щеголяла праздничными украшениями, хотя некоторые из декораций были необычнее других: большая черная птица, нарисованная на белых гаражных воротах, или десятки ножей, развешанных на деревце во дворе. Уличных фонарей тут не было: должно быть, жители не хотели, чтобы яркий флуоресцентный свет мешал им спать. Однако над крылечками многих домов горели фонарики, поэтому освещения Джеффри хватало.