а Килауэа, где обитала Пеле, причем публично нарушила строжайшее табу: сорвала и съела красные ягоды лехуа, считавшиеся собственностью богини. А вместо искупительной жертвы нанесла королеве вулканов еще большее оскорбление – спустилась прямо в кратер, так что ее ноги обожгло дыхание раскаленной лавы, и швырнула в огненное озеро несколько камней.
Жрецы и советники предупреждали Капиолани, что богиня жестоко отомстит за такое святотатство, и даже ссылались на таинственные «личные послания» Пеле. Но Капиолани заявила, что у нее тоже есть письмо от ее Бога – и прижала к груди Библию. Со священной книгой и христианской молитвой на устах она и совершила свое восхождение, наглядно показав своим подданным могущество и торжество новой веры. Эта история стала известна и в Европе, и английский поэт Альфред Теннисон воспел Капиолани в весьма пафосном стихотворении, где назвал ее героиней и освободительницей, прогнавшей с Гавайев «духа зла».
А Пеле… на этот раз ничего не сказала. Возможно, она решила, что религии приходят и уходят, а вулканы вечны. К тому же Капиолани, приняв крещение, стала не суровой фанатичкой, а доброй и заботливой правительницей, всегда отзывчивой к нуждам своего народа.
Примерно в это же время король Таити Помаре II, свергнутый своими конкурентами и пребывавший в изгнании на соседнем острове Муреа, заключил с британцами сделку: крещение в обмен на европейское оружие. При содействии местного миссионера Генри Нотта он получил ружья, порох и даже пушку, а вместе с этим ценным грузом прибыли и два новых пастора, которым предстояла большая работа. Помаре сдержал слово и при большом скоплении народа принял крещение на Муреа. Чтобы местные жители последовали его примеру, он публично приготовил и преспокойно съел черепаху, мясо которой было посвящено верховному богу Оро. А затем он призвал островитян свергнуть «воображаемых, неспособных богов» – и главное святилище острова было разрушено.
Вернув себе власть на Таити, Помаре готовил ту же участь и местному храму. Жрецы решили нанести удар первыми и устроили в святилище церемонию, в ходе которой, как предполагалось, статуя Оро лично обвинит Помаре в вероотступничестве и пригрозит наказанием. Служители культа недаром водили дружбу с комедиантами ариои и умели устраивать такие трюки. Но случился конфуз: идол действительно заговорил, но таким гнусавым голосом, что все сразу признали косноязычную речь одного из жрецов по имени Равэ. «Говори внятно, Равэ!» – выкрикнул из толпы какой-то шутник, и все присутствующие разразились хохотом. Мудрый Помаре дал церемонии завершиться, но после этого своими руками разбил изображение Оро, а соотечественники с удовольствием приняли участие в разрушении храма.
Еще прагматичнее поступил опять-таки в начале XIX века маорийский вождь Хонги Хика. Ему довелось побывать в британских колониях в Австралии, а затем и в самой Англии, и все увиденное ему очень понравилось. Но, по правде говоря, больше всего дальновидному и воинственному правителю понравились мушкеты. Он пригласил в свои владения англиканских миссионеров, покровительствовал европейским торговцам, обезопасил мореплавание в окрестных водах и даже участвовал в составлении первого маори-английского словаря.
В результате всей этой деятельности через какой-то десяток лет обласканный британцами вождь имел в своем распоряжении армию в две тысячи человек, вооруженную тысячей мушкетов, зато миссионеры не смогли записать на свой счет ни одной спасенной туземной души, да и сам Хонги Хика не изъявлял желания креститься и так и помер закоренелым язычником. Единственное достойное внимания событие в миссии заключалось в том, что священник Томас Кендалл женился на местной женщине и открыто принимал участие в религиозных церемониях маори.
Джеймс Барри. Вожди Вайкато и Хонги Хика с миссионером Томасом Кендаллом в Англии. 1820 г. Национальная библиотека Новой Зеландии
Вежливые люди
Вот так, неспешными и порой противоречивыми путями шла христианизация Австралии и Полинезии. И если для австралийских аборигенов миссии порой становились единственными прибежищами, то островитян частенько интересовали материальные бонусы, прилагавшиеся к обращению в новую веру.
Доходило до анекдотов: на уже упомянутом острове Муреа после смерти Помаре II вслед за протестантскими пасторами появились и католические отцы. Однако их церковь долго пустовала: «конкуренты» заранее подготовились и скупили оптом золотые и серебряные галуны, которые могли приобрести из их рук только приверженцы евангелической церкви. Тогда посланники Рима выписали из Европы музыкальные шкатулки… и очень скоро среди островитян не осталось ни одного протестанта, зато католический храм наполнился новообращенными меломанами.
Но давайте не будем смеяться над святыми отцами любых конфессий. В конце концов, среди них было немало искренне верующих и самоотверженных людей, которые оказались на переднем крае столкновения двух таких разных культур. По крайней мере, сказать миссионерам больше спасибо должны были антропологи и этнографы, которые в XIX столетии редко покидали уютные университетские библиотеки или кабинеты в старинных поместьях и не видели других берегов, кроме белых скал Дувра. Ценнейшие полевые материалы для научной работы им предоставляли миссионеры да чиновники по делам туземцев.
Однако с первых шагов на этом поприще информаторам пришлось заметить: им старательно сообщали те сведения, которые, по мнению вежливых туземцев, было приятно услышать. Как прилежные ученики или просто воспитанные люди, местные жители стремились порадовать своих собеседников. И молчаливо-твердые в основах своей веры австралийские аборигены, и привычные к религиозным реформам островитяне непринужденно вплетали в свой древний миф библейские мотивы или вовсе завершали рассказ суровым резюме: «Это все языческие басни!»
В 1874 году по инициативе антрополога Эдуарда Бернетта Тайлора был разработан специальный методический документ: «Заметки и вопросы по антропологии для использования путешественниками и служащими в нецивилизованных землях», которым помощники ученых «на местах» должны были руководствоваться при сборе информации. Особым пожеланием авторов документа было не давать оценок мифам, легендам и традициям туземцев и не примешивать к ним своих личных воззрений. Интересно, что со временем некоторые «поставщики фактов» превратились в полноценных исследователей и ученых.
Иногда трудно понять, и судить об этом только специалистам, чем объяснить удивительное, почти дословное сходство библейских историй и «языческих» мифов о сотворении человека или о великом Потопе – «психическим единством» всего человечества, как считал Джеймс Фрэзер, или банальным заимствованием. Но когда предание острова Пасхи рассказывает о создании женщины из ребра первого мужчины – это, несомненно, цитата из Книги Бытия. Когда жители Туамоту или Гавайских островов объясняют, что Тангароа мешал Святой Троице – Тане, Ту и Ронго – создавать мир, был изгнан за это с небес и стал духом Зла, – это переосмысливание мифа на христианский лад. Когда рассказчик мифа невозмутимо сообщает: «У Солнца есть сестра Венера, жена Юпитера, который был самым главным из древних духов», очевидно, он хочет блеснуть своим образованием. А если в сборнике австралийских мифов и легенд мы вдруг читаем: «Нурундери – такое имя присвоило племя нарриньери одному хорошему человеку, которого им послал Отец Всех Духов в качестве своего мессии и просветителя», нетрудно догадаться, что автор этих строк – убежденный христианин, у которого язык не повернется назвать Нурундери богом и творцом, над которым нет какого-либо высшего небесного начальства.
Автор этот, кстати, человек незаурядный. В некотором смысле, их даже двое. В 1930 году и многие годы затем этот самый сборник «Мифы и легенды австралийских аборигенов» издавался как труд некоего Рамзи Смита – австралийского врача и антрополога, с большим интересом и сочувствием относившегося к коренным жителям Зеленого континента. Правда, в своих антропологических изысканиях он слишком бесцеремонно относился к человеческим останкам, что шокировало не только очень щепетильных в этих вопросах аборигенов, но и его белых коллег. Рамзи Смит попросту воровал черепа и кости из могильников, и после его собственной кончины в коллекции ученого остались почти две сотни черепов, да еще немалое количество он подарил Эдинбургскому университету. А сборник легенд и мифов аборигенов, как выяснилось впоследствии, он написал не сам, а воспользовался трудами своего помощника Дэвида Юнайпона. Некоторые, впрочем, утверждают, что Юнайпон продал Смиту свои записи, не имея возможности издать их под своим именем.
Дело в том, что Юнайпон был чистокровным аборигеном, уроженцем того самого племени нарриньери, сыном первого австралийского проповедника. Он получил образование в миссионерской школе, был представителем «Ассоциации друзей аборигенов», журналистом и изобретателем. Любопытно, что Юнайпон не просто освоил английский язык в совершенстве – он даже говорил на архаичном, тяжеловесном литературном языке образца этак XVII столетия. И таким же витиеватым, торжественным «штилем», более подходящим для сборника проповедей, он изложил мифы своего народа. Конечно, специалисты критиковали эту книгу за искусственный слог, за навязчивую «мораль», за стремление переосмыслить и даже переиначить австралийский миф с позиции белого человека. И все же само содержание книги – бесценно, она выдержала множество переизданий на разных языках, а в XXI веке издается уже под именем настоящего автора.
Двустороннее движение
Если проповедь миссионеров влияла на предания коренных народов, то существовал и обратный процесс. Две веры, столь отличные друг от друга, но вынужденные уживаться в душе одного человека, искали компромисс между собой.
Туземцы вовсе не были послушной паствой. Вежливые и любопытные, они тем не менее могли выражать свое несогласие с какими-то положениями христианской теории и практики. «В аду вечный мрак и горят костры, на которых жарят грешников», – вещал проповедник. «Как же там может быть темно, если там огонь?» – недоумевали маори. «Вот попадете в ад, глупые язычники, узнаете все сами. Рая-то вам не видать», – сердился святой отец. «Если нас будет много, мы пойдем и завоюем рай!» – решительно отвечали его собеседники.