Цели Посредников в наших играх просты и прозрачны: мы изучаем необходимую раскладку вещей, продуктов и знаний на Пути в Будущее, то есть отбираем, что туда возьмем. С точки зрения нас, внештатных сотрудников Перевала, не мы, сегодняшние сорокалетние, возьмем, а они, двадцатилетние, возьмут. Третье поколение, не помнящее Чернобыль. Мы, помнящие и отвечающие за "сегодня", проводим их и останемся тут отстреливаться от Прошлого. Вполне справедливая позиция: у нас уже вроде все было… Вспоминающие могут помочь нам, а могут выразить свое презрение недостаточности наших знаний. Мы поспорим, кивая на собственную рефлексивность и аналитичность. Они покачают головой.
Мы, серединное поколение, как тот чернобыльский выживший Саша: дети у нас уже есть, катастрофу распада онтологии мы, как-то пережили и не утратили рефлексию, опять же можем заработать и напоить гостей за Будущее, то есть голов у каждого из нас по-прежнему две. Теперь нам хочется поиграть за цивилизацию. Потому что, окромя перестройки, войны на нашу голову не случилось. Вот и стоим на Перевале. Чем мы хуже Дозора Дневного? У нас есть, что иметь, имеется, что считать, находится, кого любить, и проходящие в Будущее детишки закупаются у нас снаряжением. Непыльная работа. Некоторые сорокалетние сидят внизу и показывают на нас пальцами, как на придурков. Они тоже в своем праве: потребляют и зарабатывают, чтобы снова потребить.
Саша Ивченко, дежуривший в Чернобыле 26 апреля и схвативший 400 рентген, дал интервью корреспонденту "Гардиан". Оно в Интернете висит. Молодежь притащила к семинару. Вывели на экран.
"По общему правилу, если через полчаса после облучения начинается рвота, это означает, что полученная доза смертельна. Пятеро из тех, кого вывезли вместе с ним, умерли. Тем, кто умер быстро, повезло: умирать от внешних и внутренних ожогов крайне мучительно.
128 человек направили в специализированный медицинский центр. По прибытии Ивченко обрили голову, но через несколько дней все волосы у него на теле и так выпали. К этому времени у всех последствия облучения сказывались на состоянии легких, носа, ушей и горла. Тем, у кого рвота началась вскоре после облучения, делали пересадку костного мозга. Для Ивченко она была первой из многих.
Ему сделали первую из множества операций по пересадке кожи. Некоторое время он думал, что ему ампутируют руку. Спасением оказалось то, что он занимался греблей и нарастил мышцы. Но повязка на руке оставалась семь лет.
Ивченко провел год в больнице и еще два — в реабилитационном центре. Он считает, что выжил благодаря отправке в Москву и своим мускулам. Он не знает, бесплоден ли он, поскольку ему порекомендовали больше не иметь детей…
Врачи сказали, что раз выжил, беспокоиться не о чем.
Ивченко считает, что ему повезло, особенно по сравнению с теми, кто про-явил чудеса героизма при ликвидации катастрофы. Ивченко получает большую пенсию, а у них нет ничего. На вопрос о будущем ядерной энергетики он отвечает: "Если извлечь необходимые уроки и сделать безопасность приоритетом, она не представляет риска"".
Вот и мы считаем, что дело наше правое.
Реплика (старшая из сестричек, 18 лет):
— Кстати Саша Ивченко ни в какое Будущее не рвется, он готов, чтобы его туда подвезли на следующем безопасном реакторе. И таких, как Саша, немного.
— Нет, юная леди, — думаю я, — этот Ивченко машет нам снизу из-под самого Перевала: давайте, мол, ребята, хорошо смотритесь на горе! И все мои товарищи по оружию улыбаются. Не на войне же. И не во время аварии… Да и работы пока нет совсем. Никто не лезет через Перевал в непотребном виде и в неуемном составе, чтоб их останавливать и обеспечивать срочно всем необходимым для дыхания там, за горизонтом. Может, сразу выдавать им сноуборд и карманный реактор?
Реплика, возможная:
"Чудак ты, Гуру, — это отвечает на мои мысли друг, подтянувшийся до Перевала, несмотря на срединный возраст. — Люди предпочитают внизу сидеть и сочинять геополитические сказки для взрослых про глобальное потепление".
Он прав: в нашем предыдущем земном цикле мы даже специально приглашали господина Палеонтолога, чтобы внятно растолковал молодежи, забывшей физику, как будет меняться погода в течение трех следующих веков.
Дискуссия потихоньку идет, то есть смешиваются мнения. Это полезно и функционально. Молодежь перестает мерзнуть от темы.
Мир останавливается. Мы, словно бы сидим на кухне 60-х и планируем коммунизм во всем мире. Не родилось на свете Бисмарков, чтобы продолжить эксперимент. Кажется, это он сказанул как-то, что интересное социальное устройство нужно бы проверить на стране, которую не жалко. Тут нужно прекращать поток сознания, потому что дальше уже начинают пить за Россию.
Тем временем на семинаре всплывает тема чернобыльского сталкерства и игровых миров вокруг реактора. Это добрый знак.
Реплика (юрист 28 лет):
— Это самое сталкерство и игровое, и виртуальное делает для принятия катастрофы, как прошлого, но не неизбежного Будущего больше, чем все наши семинары вместе взятые.
Реплика (психолог, 44 года):
Просветленные говорят: чтобы отстраниться от прошлого, нужно принять, что оно было, взять лучшее, поклониться худшему и идти дальше. Нельзя вернуть умерших. Смешно впадать в снобизм и бесконечно перебирать "а что я еще мог сделать!" и нести далее чувство вины, расплескивая на детей свои грешки.
В перерыве молодежь вовсю эксплуатирует тему пророчеств и Нострадамуса.
Мне хочется закрыть тему про звезду Полынь и открыть другую. Про дальнейшее. Еще неплохо бы отнестись с пониманием ко всяким эксплуататорам темы во имя коммерческого успеха, государственных вливаний в Пиар и прочих шведов.
Реплика (программист, 30 лет):
— Не следует путать боль со страшилками для мазохистов. "Каждый человек во вселенной знает, где добро, а где зло" — эта фразочка из американского фильма и нам подходит. Видимо, где-то барьер американе охраняют, а по совместительству фильмы снимают. Эти нам братья. У них тоже там не все ладно. Башни-близнецы рухнули, а безопасность в аэропортах — все больше про ботинки и лифчики. Ну, чисто Россия времен Советов.
Над американцами мы смеемся, потому что уважаем.
Молодежь справедливо считает, что игру мы затеяли несколько отличную от "Сталкер. Тень Чернобыля", разработчик GSC "Мир игр". Что верно, то верно. Нам в Зону не надо, нам надо из Зоны и в неведомое. То есть свет мы в конце тоннеля ищем и угадываем, что там на Свету пригодиться может из текущего багажа… знаниевого например.
Тут мы сильно похожи на тех, кто был сорокалетним во время Чернобыльской аварии. Им и даем слово. Они прошли два перевала как минимум, и ничего — нам сто очков вперед дадут в мыследеятельности.
Вот, к примеру, Владимир Григорьевич Асмолов…
Он уже на экране — большой, ужасный человек, такие нравятся молодежи:
— Я до сих пор себя отношу к поколению атомщиков, как и все мы, я пришел на работу в Курчатовский институт… Это было в начале 1970 года. Там работали люди, которые пришли в Курчатовский институт в 50-х годах, им тогда было 40, и в свои 40 лет они уже были серьёзными руководителями. Они основали Курчатовский институт и вообще всю атомную программу СССР, которая выросла из работы по атомному проекту, этих людей называли отцы-основатели. Я имел счастье работать с Анатолием Петровичем Александровом, для меня это Гессер. Остальные были земные люди, я бы сказал, маги высшей категории. С ними мне довелось просто работать вместе, начиная с должности инженера и далее. Когда в начале 90-х годов я стал директором Института проблем безопасности, директором центра по научной работе, в начале 90-х годов, мне было уже под 50, и я был молодым директором. Через полтора месяца мне 60. И вот ощущение молодости, оно уходит только тогда, когда я начинаю разговаривать с молодыми руководителями, которые только пришли на основные посты в области атомной энергетики.
Реплика:
— Что тут скажешь? Мог бы и уехать…
Реплика:
— Мог бы. Только непонятно, чем бы ты смог его купить?
В. Асмолов продолжает. Громко и подвижно.
— …У нас было выбитое время после чернобыльской аварии, и тот самый барьер, и мы все молодые, потому что в 1986-м мне было 40, я провел весь год в Чернобыле…
Я был научным руководителем проекта "Саркофага" притом, что работал с проектами института, это был первый выход на зам. председателя правительства. Это была огромная школа — год становления меня практически как руководителя, потому что те задачи, которые решались за этот год, они чем-то "сродни" — тому, что делается в отрасли сегодня: не было времени на размышления, а было время на принятие решения, и только в процессе принятия решения рождается настоящий руководитель. Я ещё раз хочу сказать: что в спокойной работе настоящий руководитель рождается редко, нужен суперпереходный процесс, где от качества принимаемого решения зависит вообще будущее. В Чернобыле было так…
Реплика (докладчик, физик, 45 лет):
— У нас таких политиков на все регионы двое, вот их и переставляют…
В. Асмолов:
— А потом в научном совете Курчатовского института, где-то уже под 2000 год, меня и ещё одного парня, моего ровесника, назвали: "вот наши молодые директора" (а мне было уже 55). И многое осталось на нас, потому что следующее поколение попало "в вилку": в связи с тем, что, с одной стороны, "верхи" делали вид, что заказывают какую-то работу, а "низы" делали вид, что они эту работу выполняют, и никакой конкретной деятельности не было. Работа началась где-то в начале 2000 года, когда стали вводить в строй новые атомные станции, но в ряде направ