И второе, это нарушение жизни людей, крушение их устоявшихся укладов жизни.
— Это он кого имеет в виду?
— Отселенных людей.
— Припять?
— Нет, Припять-город надо было отселять не задумываясь. Он имеет в виду поздние отселения, по каким-то надуманным причинам.
Панченко С. В. (физик):
— Первое отселение, в принципе, можно было ограничить десятикилометровой зоной. Тридцать километров возникло в результате того, что боялись последующих взрывов, как, по крайней мере, рассказывают участники тех событий. Все ждали взрыва. Я сам летел в самолете из Минска 7 мая, и вот на борт пришло сообщение, и члены правительственной комиссии, правительства Белоруссии, Украинской Республики вздохнули, что опасность взрыва миновала. Но уже к 7-му числу тридцатикилометровая зона на 94–96 % была отселена. Восьмого я еще участвовал в эвакуации восточных районов тридцатикилометровой зоны, со стороны Белоруссии, увозили последнее население. Это была скорее профилактическая мера.
Увозили сначала крупный и средний скот, коров, свиней, коз. Кошек, собак, кур не увозили. Потом увозили по-разному. Либо всех, либо, когда не хватало транспорта, там, где я участвовал, увозили детей, у которых щитовидная железа была больше норматива, и с ними матерей. Очень часто в той эвакуации, где я участвовал, это было не так много людей, но, может быть, это не характерный пример. Часто половину семьи увозили. Маленьких детей и мать увозили сразу, а следующие уезжали через полдня, на следующий день. А хозяев, мужчин, практически не надо было вывозить, у них щитовидка была чистая. По крайней мере, в Белоруссии. Это связано с особенностями нашего национального характера. Потому что праздники были, 1 мая, сами понимаете, а тут еще слух прошел, что радиация. А радиация, что-то где-то отдаленно слышно, и мужики пьют водку. Водку — молоком не запивают.
Бархударов Р. М. (физик):
— Нет, потрясающе. Извините, перебью на секунду. Понимаете, авария произошла ночью, а на следующий день, в субботу, сотрудники станции — кто на балконе сидит, кто на крыше загорает… Станция горит, и ни у кого не возникает мысли, что так вести себя нельзя, что это опасно. Я говорю про персонал самой АЭС, вы можете представить их уровень подготовки после этого? Не удивительно, что у них станция взорвалась.
Панченко С. В. (физик):
— Но это было ночью, первой ночью, и утром. А к следующей ночи три тысячи человек уехали своим ходом, не дождались эвакуации. Но это как раз персонал уехал, а жители остались.
Бархударов Р. М. (физик):
— Ну, естественно, еще б они не уехали, когда об аварии и ее масштабах объявили. Тот же персонал, операторы, которые сидели в ту ночь, они говорят: "Да, мы знали, что нарушаем инструкцию. Знали, конечно. Но мы не знали, что реактор может взорваться". Это персонал говорит!
Панченко С. В. (физик):
— Да, и не верили они долго. Уже реактор взорвался, уже видели куски, и все не могли в это поверить. Куски графитовой кладки на улице валялись!
Бархударов Р. М. (физик):
— Так что, это действительно была очень крупная авария, за которой последовала катастрофа для государства. Чуть ли не четверть, не полбюджета Белоруссия вкладывала в это.
Панфилов А.П. (физик):
— Я лично находился 26 апреля здесь, в здании Росатома, проходил актив хозяйственный, и вел его Ефим Павлович Славский. И когда при открытии актива произносились слова о том, что произошла крупная авария на атомной станции, никто не мог даже и представить масштабов этого события и что на самом деле все трагично. Никто не мог поверить и 26-го, и в последующие дни, это была суббота, что авария настолько серьезна, что реактор на самом деле разрушен. Когда в понедельник или во вторник появились сведения, что Припять будут переселять, никто в это в Москве в Министерстве тоже не верил, поскольку масштаб аварии был нереальным, специалисты и не подозревали, что такое вообще возможно.
К урокам Чернобыля нужно отнести то, что страна, органы власти не были психологически готовы к такого рода катастрофам. Реагировали на случившееся органы власти и на самом верхнем уровне, и на местном уровне не лучшим образом.
Цапенко Юрий Никитович, 67 лет, на момент Чернобыльской аварии полковник медицинской службы, занимал должность начальника медицинской службы Управления железнодорожных войск СССР.
— Тогда случившееся воспринималась мной как катастрофа, сейчас — как глобальная катастрофа (затронута экология).
Вопрос:
— Ну, а какие, кстати, общественные механизмы затронула Чернобыльская авария?
Р. М. Бархударов:
— Понимаете, авария, на мой взгляд, отразила все недостатки системы. Все. Начиная от строительства, как мы говорили, далее — подготовка кадров, отношение к людям. А с другой стороны, станция явилась, ну, может быть, не единственным, но одним из мощнейших толчков к развалу страны. Несомненно. Только после Чернобыля, и то не сразу, только через полтора-два года "развязались языки". Гриф секретности был снят, и СМИ "пошли в разгон". Разговор пошел уже гораздо шире, говорить-то было о чем. И вот эта раскрутка пошла. Она в корне общественное сознание, общественные отношения, — все переломала в Белоруссии и на Украине. Чернобыльская авария стала знаменем в борьбе за независимость, по сути дела. Если вы помните публикации, это — геноцид, осуществленный Москвой; ну их, этих москалей. Это открыто началось с Чернобыля. Так что в сфере общественных отношений Чернобыль сыграл колоссальную роль
С. В. Панченко:
— Да, авария была системной. Это — один из крупных нарывов, который вскрылся.
Р. М. Бархударов:
— Понимаете, все, что исходило из Москвы… а в те времена, по сути дела, центр радиобиологический, радиомедицинский, экологический был все-таки в России, в Москве, и частично на Урале и в Ленинграде. Украина и Белоруссия не обладали своим потенциалом. И тем не менее все, что исходило из Москвы, встречалось ими в штыки. Все трактовалось как сознательное желание Москвы уничтожить… Геноцид, там слово не случайно фигурировало.
С. В. Панченко:
— Но в основе лежало все-таки желание из советского бюджета, из бюджета СССР вытянуть как можно больше денег.
Р. М. Бархударов:
— Светлана Алексиевич, известная вам, наверное, журналистка белорусская, потом она стала писательницей, альтернативную Нобелевскую премию получила. Вот она в нескольких интервью и в своей книге "Чернобыльская молитва" пишет, что Чернобыль в мировоззренческом плане… буквальные ее слова: "Чернобыль хуже, чем Освенцим и Гулаг". Представляете, какое циничное сравнение?! Обоснование простое: в Гулаге и Освенциме погибли тысячи людей, а Чернобыль принесет миллионные жертвы. Это тиражировалось. "Аргументы и факты" об этом писали.
С. В. Панченко:
— Сегодня я читал про Швецию, вот это уже предельная наглость. Нет, ну сразу же, как только выпали дожди, там оказалось семьсот выкидышей у женщин. Это мы сегодня в Интернете читали Яблокова, нашего эколога известного, бывшего советника Президента, профессора и члена-корреспондента.
Р. М. Бархударов:
— Правительство, на мой взгляд, просто испугалось такой общественной активно-сти. Кстати, фактически это — не общественная активность, это активность СМИ и некоторых кругов. Власть испугалась, поэтому делала все, чтобы откупиться. Так и закон был принят, Чернобыльский.
С. В. Панченко:
— Она испугалась и 26 апреля. И все уже тогда делала, чтобы откупиться. Правда, тогда откупалась жизнями людей, их здоровьем.
Р. М. Бархударов:
— Здоровьем и деньгами.
С. В. Панченко:
Колоссальными деньгами. Вся страна ведь работала на Чернобыль.
Р. М. Бархударов:
Закон, который был принят, "О социальной защите граждан"… может быть, это цинично сейчас говорить об этом, но тем не менее я считаю, что это безобразнейший закон, античеловеческий. Вы понимаете? Во всем мире платят за ущерб. А мы же не за ущерб платим. А мы — за то, что ты находился там. И все. Это колоссальные деньги, Те же ликвидаторы. Мы там работали, начиная, там, где-то со второй половины мая. Нам платили деньги. Двойные, тройные, четверные. Были установленные ставки. Люди получили за риск. Меня, значит, надо причислять к чернобыльцам на всю жизнь, чтобы платить, хотя я ничего не приобрел в смысле болезней. Это логично? Нет, это не логично. Слишком многие правительственные шаги были направлены на то, чтобы откупиться, и в то же время были не продуманы с точки зрения нанесения пролонгированного ущерба.
На этом "кино" кончается, а мы еще некоторое время обсуждаем, "авария или катастрофа". Для молодежи все просто: авария, ну, крупная авария… социально-экономические аспекты они склонны рассматривать отдельно по ведомству глобальной катастрофы "Распад СССР". Советский Союз они не любят, но последствия его гибели принижать не готовы. "Великая депрессия 1929 года, — говорит эксперт-международник, — что б мне жить в такую "великую депрессию", как у них, с потерей всего четверти экономического потенциала. А три четверти, не хотите? Не на три года, не на пять. На десятилетие…"
Совсем молодые, наши сестренки 16 и 18 лет, узнавшие о Чернобыле из учебной ленты, просмотренной в первом классе, относятся к случившемуся 26 апреля 1986 года совсем легко. "Ну, вообще-то катастрофа… наверное", — неуверенно говорит старшая. Младшая, только что посмотревшая сериал по "Мастеру и Маргарите", убедительно играет Коровьева: "Чернобыль, это — страшно, это — такая жуть. Я об этом не могу спокойно говорить (утирает слезы), пойду, попробую забыться сном…"
Прекращаем балаган…
Реплика (юрист, 28 лет):
— Вообще говоря, катастрофой называется любая авария с человеческими жертвами или серьезными материальными последствиями. Но у атомщиков — все не как у людей. У них это действительно авария. Правда, 7-й категории.