Хотя латины и сабины жили в Риме бок о бок уже давно, по крайней мере в течение двух, а то и трех поколений, они все еще считали себя разными народами. Это, конечно, очень ослабляло Рим. И Нума по совету Эгерии принял меры для окончательного слияния тех и других в единый римский народ. Потомкам и латинов, и сабинов он выделил участки на уже обмеренной римской земле. Кроме того, он наделся, что привязанный к своей земле гражданин меньше будет стремиться к войне и захвату богатства соседей. Курии были созданы еще Ромулом, но чтобы они были более крепкими, Нума создал должности курионов, возглавивших курии. А для того чтобы люди больше общались не столько с кровными родственниками, сколько с собратьями по профессии, царь создал коллегии, в которые объединялись и жрецы, и ремесленники в соответствии со своими занятиями. Здесь были потомки и первых основателей города, и сабинов, поселившихся в нем вместе с Титом Тацием, и всех остальных переселенцев. Территорию государства Нума разделил на округа — паги, и во главе каждого пага поставил особого человека, который имел список всех членов пага и земель, принадлежащих каждому жителю. Он мог наблюдать, хорошо или плохо работают на своей земле римляне. Сам царь, когда узнавал, что тот или иной крестьянин тщательно и добросовестно обрабатывает свой участок, хвалил его и приводил в пример остальным. Этими мерами Нума повышал уважение к крестьянскому труду, считая, что богатство, полученное от земли, — самое честное, оно приятней людям и богам, чем изобилие, приобретенное войной.
Всеми принятыми мерами Нума укреплял Рим. Он сумел добиться уважения других народов, с которыми заключил союзные договоры, так что в его царствование никто не осмеливался напасть на Рим не из страха перед римским войском, а из почтения к римскому царю и всеобщего признания его справедливости. Сами же римляне души не чаяли в Нуме. Они с охотой выполняли все его предписания. Так продолжалось в течение всего времени его долгого царствования, а процарствовал он в Риме целых 43 года.[144]
Когда Нума Помпилий умер, весь город наполнился рыданиями, как будто люди оплакивали самого близкого родственника. Отовсюду сошлись мужчины, женщины, дети воздавать последние почести умершему царю. Когда весть о кончине Нумы достигла соседей, из всех городов явились посланцы с погребальными дарами и венками. Нума завещал не сжигать его тело, а похоронить в каменном гробу. Так и было сделано. У подножия Яникула была вырыта глубокая яма, и в нее поставлен гроб с телом царя. Рядом поставили еще один такой же каменный гроб и положили в него книги, написанные самим Нумой. Говорили, что это — философские и богословские произведения, в них содержались наставления жрецам, как нужно совершать те или иные священнодействия, и что Нума не решился доверить известные только ему божественные тайны людям, поэтому завещал похоронить эти книги вместе с собой. Через много-много лет дожди размыли могильную насыпь, и гробы обнажились. Некий Теренций, надеясь, что там хранятся сокровища, вскрыл гробы. Один гроб был совершенно пуст, и осталось неизвестным, что же стало с телом Нумы. В другом находились свитки, но власти решили, что не надо доводить сведения из них до народа, это будет противоречить человеческим и божественным законам. Сенат постановил сжечь их.
Узнав о смерти Нумы, его супруга Эгерия погрузилась в глубокую скорбь. Она не захотела больше оставаться в роще около Рима, где обычно встречалась со своим супругом и давала ему советы. Эгерия удалилась в город Ариций и там, в чаще леса, посвященного богине Диане, стала оплакивать своего покойного мужа. Она рыдала столь громко и столь жалобно, что начала мешать отправлять культ Дианы. Нимфы соседних озер и лесов успокаивали ее и рассказывали о чужих бедствиях, чтобы Эгерия поняла, что она не единственная, кто испытывает страдания. Но это не утешало овдовевшую Эгерию. Тогда Диана сжалилась над ней. Она превратила льющую бесконечные и безутешные слезы Эгерию в холодный прозрачный источник.
Тулл Гостилий и Анк Марций
После смерти Нумы Помпилия Рим, как это уже вошло в обычай, возглавили сменяющие друг друга «междуцари». Через некоторое время было созвано народное собрание для выбора нового царя. Одним из претендентов на трон выступил зять Нумы Марций, женатый на его дочери Помпилии. Но римляне решили, что раз умерший царь был сабином, то новый должен быть латином. Выбор пал на Тулла Гостилия.
Тулл был внуком Гостия Гостилия. Его дед происходил из города Медуллии и вместе с Ромулом отправился к берегам Тибра для основания Рима. После похищения соседских девушек Гостию досталась в жены Герсилия, единственная из похищенных, бывшая женой одного сабина. Во время битвы с сабинами Гостий героически сражался и пал в бою. Его торжественно похоронили в самом лучшем месте форума, т. е. римской площади, и воздвигли над могилой столб с надписью, напоминающей о его доблести. У Гостия остался единственный сын. Когда он достиг возраста зрелости, то женился, и его-то сыном и был Тулл. Тулл успел прославиться как человек энергичный и даже дерзкий. Он с презрением относился к благочестию Нумы, считая, что не царское дело — заниматься священнодействиями, и негодуя, что этот царь не вел ни одной войны. Такие взгляды привлекли к нему сердца горячих юношей, с восторгом встретивших весть об избрании Тулла.
Став царем, Тулл начал сам искать повод для какой-нибудь войны. Случилось так, что повод ему дали альбанцы. Когда Нумитор умер, жители Альбы Лонги признали своим царем Ромула, но Ромул там не правил, а поручил правление человеку, которого избрали сами альбанцы. После смерти Ромула Альба Лонга окончательно освободилась от минимальной зависимости от Рима и избрала своего царя. Во времена Тулла царем Альбы Лонги был Гай Клуилий. Римляне и альбанцы жили недалеко друг от друга. Они по-прежнему были тесно связаны, каждый видел в другом далекого или близкого родственника. Часто римляне и альбанцы вступали в смешанные браки, не считая это зазорным. Но те из них, кто были соседями часто сталкивались из-за полей или стад. Как-то римские крестьяне угнали скот альбанцев, и почти одновременно то же самое сделали альбанцы. Каждый считал себя правым, и каждый обратился к своему царю с просьбой защитить его и возместить причиненный ущерб. Цари направили друг к другу послов требовать возмещения, а в случае отказа объявить войну. Послы прибыли к двору того и другого царей, но повели себя по-разному.
Отправляя своих послов в Альбу Лонгу, Тулл приказал им идти прямо к царю и сразу же, ни на что не отвлекаясь, потребовать возмещения убытков, а если Клуилий не согласится тотчас и безоговорочно это сделать, то немедленно объявить ему войну. Тулл заранее знал, что альбанский царь ни за что не согласится на компенсацию. Его расчет был безошибочным. Так, как задумал римский царь, и произошло. Клуилий же, направляя послов в Рим, приказал им сделать то же самое, но не предупредил, чтобы они приступили к делу немедленно. И когда альбанские послы прибыли в Рим, Тулл оказал им гостеприимство и устроил богатый пир, а затем задерживал до тех пор, пока не вернулись его послы. Когда он узнал обо всем, что произошло в Альбе Лонге, то вновь пригласил к себе альбанских послов и спросил их, по какому делу они прибыли. Послам было неудобно сразу же обвинять гостеприимных хозяев, и они стали извиняться за свои слова, а затем все же изложили суть царского поручения. Тулл спокойно выслушал объявление войны, но сказал, что все бедствия войны должны пасть на тех, кто первый не уважил просьбы послов и отослал их назад. Таким хитрым способом римский царь добился того, что война, которую он решил вести со своими единокровными братьями, была бы перед богами и людьми справедливой.[145]
Война должна была по обычаю начаться через тридцать дней. Столько времени обе стороны потратили на тщательную к ней подготовку. По прошествии срока альбанское войско вторглось в римские пределы. Клуилий разбил лагерь в пяти милях от городских стен. Но когда он уже готовился к битве, смерть неожиданно похитила аль-банского царя. Оставшиеся без предводителя воины решили нового царя не избирать, а установить вместо него должность диктатора. Диктатором альбанцев был избран некий Меттий Фуфетий. Он не был ни человеком воинственным, ни надежным стражем мира и никак не мог решиться на сражение. Тулл же, видя это, смело повел войско прямо в земли Альбы Лонги. Это заставило Меттия вывести своих воинов из лагеря и вернуться на свою территорию, чтобы защитить ее от врага.
Два войска выстроились друг перед другом. Меттий решил сам вступить в переговоры с Туллом. Тулл согласился. На середине поля между двумя шеренгами воинов встретились два предводителя. Меттий сказал, что поводом к войне стали обида и ущерб, нанесенные римскими и аль-банскими крестьянами друг другу, но действительной причиной является стремление того и другого народа властвовать друг над другом. Так зачем же, продолжал альбанский диктатор, бессмысленно проливать кровь близких родственников, тем более при таких сильных соседях, как этруски, которые, конечно же, воспользуются взаимным ослаблением Рима и Альбы Лонги, чтобы поработить и тех, и других. Он предложил, чтобы дело решилось равным поединком нескольких воинов: чьи воины победят, тот народ и будет властвовать над другим. Тулл счел слова Меттия справедливыми.
В Риме жил тогда некий Гораций, а в Альбе Лонге — Куриаций. Их жены были сестрами, они одновременно забеременели, и каждая в одно и то же время произвела на свет по трое сыновей-близнецов. Теперь и те и другие находились в соответствующем войске. Им и поручили сражаться за дело своей родины. С обеих сторон были принесены клятвы, и все согласились, что если победят Горации, то альбанцы признают власть Рима, а если Куриации, то римляне станут подданными Альбы Лонги.
На виду у всех воинов и своих предводителей шестеро юношей сошлись в смертельном сражении. Вот один из Куриациев пронзил мечом Горация, но тот, уже умирая, сумел ранить своего противн