Но и на этом дело не кончилось. Плебеи, не сумев добиться осуждения децемвиров, решили преследовать их поодиночке. Первой же жертвой стал, естественно, Аппий Клавдий, а обвинителем — Вергиний. Когда Вергиний вызвал Аппия на суд, тот пришел в сопровождении патрицианской молодежи, но это не смутило ни собравшихся на форуме плебеев, ни самого Вергиния. Он предъявил Аппию обвинение в том, что тот вопреки законам приговорил свободного человека к рабству. Аппий, не видя больше никакой защиты для себя, решил воспользоваться правом апелляции к народу, им же самим, в бытность децемвиром, отмененное. Но Вергиний выступил с новой обвинительной речью, напоминая о жестокости и своеволии Аппия, и заявил, что сколько раз Аппий будет апеллировать к народу, столько раз он, Вергиний, будет его обвинять. Тогда было принято решение заключить Аппия в тюрьму до суда, день которого был уже назначен.
В Рим прибыл дядя бывшего децемвира Гай Клавдий. В свое время он выступал против децемвиров и даже собственного племянника, а когда ему не удалось убедить его сложить полномочия, уехал из Рима. Теперь он вернулся и стал просить народ не позорить род Клавдиев, столь много славного сделавший для римского народа. Отвечая ему, снова выступил Вергиний и просил скорее пожалеть его и убитую дочь, чем виновника ее смерти и его страданий. И народ внял Вергинию. Когда Аппий узнал об этом, он в тюрьме покончил с собой.[192]
Потом гнев народа пал на другого бывшего децемвира — Спурия Оппия. Его обвинили в том, что он присутствовал при несправедливом приговоре и не помешал ему; обвинили его и в незаконных наказаниях римских граждан. Оппия тоже заключили под стражу, и он, как и Клавдий, покончил жизнь самоубийством. Остальные децемвиры сами уехали из Рима. Вергиний простил Марка Клавдия, который по настоянию Аппия выдвинул претензии на Вергинию, но тот предпочел покинуть Рим. На этом закончилась история правления децемвиров.
Выступление Канулея
Спокойствие в Риме продолжалось недолго. Среди законов, составленных децемвирами, был один, запрещавший законные браки между патрициями и плебеями. Сначала плебеи не придали особого значения этому закону. Но скоро они поняли, что он ставит их в совершенно униженное положение. И вот народный трибун Гай Канулей выступил с предложением позволить законные браки между двумя сословиями римского народа и предложением, чтобы римский народ мог избрать консулом любого гражданина, будь он патрицием или плебеем. Патриции этим страшно возмутились. Ведь до того времени консулом мог быть только патриций, а уж о законных браках с плебеями они и думать не могли. Патрициев возглавили консулы этого года Марк Генуций и Гай Курций. Не зная, как лучше воспрепятствовать обсуждению предложений Канулея, они решили воспользоваться таким поводом, как война, даже если та будет неудачной: под предлогом внешней опасности всегда можно отложить, а то и вовсе похоронить обсуждение внутренних проблем. Было объявлено, что жители Ардеи, ранее подчинявшиеся Риму, теперь вышли из-под его влияния, что этруски из Вей разоряют пограничные земли, а вольски и эквы якобы готовятся к большой войне с Римом. Если это и было правдой, то слухи о грозящей опасности были, конечно, явно преувеличены. Но консулы под этим предлогом тотчас объявили воинский набор. Канулей разгадал замысел консулов. Он объявил, что не разрешит проводить набор, пока его предложения не будут приняты.
Это чрезвычайно разозлило патрициев. Город забурлил. Консулы, созвав сенат, заявили, что безумство народных трибунов превосходит все пределы и в Риме происходит внутренних войн больше, чем город ведет со своими внешними врагами, что именно мятежи и вознаграждаются лучше всего. Убеждая сенат ни за что не уступать Канулею, консулы говорили, что если его предложения станут законами, то все роды смешаются в один сброд и никто уже не будет знать своих законных родственников, собственных святынь, а дети от смешанных браков, будучи полупатрициями-полуплебеями, будут в разладе сами с собой, нарушится прежний обряд гаданий по птицам, а если же будет разрешено избирать консулами и плебеев, то избраны, конечно же, будут самые мятежные из них, наподобие Ицилия и Канулея.
Канулей же, созвав на собрание плебеев, говорил, что плебеи не требуют ничего лишнего: ведь разрешаются же законные браки между римлянами и иностранцами, так почему же нельзя согражданам вступать в такие же браки, а разрешение (не обязанность) избирать консулами плебеев лишь подтверждает суверенное право римского народа доверить высшую власть в государстве любому гражданину. Отказ патрициев признать за плебеями права на законный брак с ними и на высший пост в республике ясно говорит о глубоком презрении к ним патрициев; если бы была их воля, то патриции запретили плебеям ходить по одним с ними улицам, дышать одним воздухом; они считают плебеев людьми еще худшими, чем рабы. И еще много таких же горьких слов произносил народный трибун.
Страсти в городе накалялись. Консулы, явившись на собрание плебеев, заявили, что невозможно разрешить законные браки между патрициями и плебеями, потому что плебеи не посвящены в священный обряд гадания по птицам и сомнительное потомство поколеблет святость этого обряда. Такое заявление еще больше распалило плебеев. Значит, заявили они, по мнению патрициев, бессмертные боги гнушаются плебеями. Подобное развитие событий могло привести к насилию. Испугавшись, патриции решили уступить в вопросе о браках, надеясь, что плебеи в ответ откажутся от претензий на консульство.
Однако плебеи на этом не успокоились. Канулей по-прежнему настаивал на допуске плебеев к высшей должности и противился набору в войско. Консулы созвали тайное совещание с самыми знатными сенаторами и бывшими консулами, чтобы решить, как же поступать дальше. Гай Клавдий, дядя бывшего децемвира, предлагал силой восстановить порядок в городе и провести воинский набор. Другие в страхе перед внутренними волнениями его не поддержали. Было решено предложить в случае необходимости не избирать консулов вообще, а вместо них избирать военных трибунов с консульской властью, причем число их было не определено и устанавливалось в зависимости от обстоятельств, а уже на этот пост можно будет избирать и плебеев тоже. Плебеи с этим согласились. За 45 лет такие военные трибуны избирались 23 раза.
Лициний и Секстин
Подчас случается так, что незначительные события и мелкие людские страстишки дают начало великим делам, изменяющим ход истории. Так произошло и в Риме в 70–60 гг. IV в. до н. э.
Жил тогда в Риме Марк Фабий Амбуст. Он был человеком знатным и влиятельным, но в отличие от других патрициев водил дружбу и с плебеями и был ими весьма уважаем. У Фабия было две дочери. Одну он выдал замуж за патриция Сервия (иногда его называют Авлом) Сульпиция Руфа, а другую — за плебея Гая Лициния Столона. Однажды жена Лициния пришла в гости к своей сестре. Сульпиций в этом году был одним из военных трибунов с консульской властью. Во время беседы сестер он вернулся домой с форума. Как и полагалось по закону, его сопровождали ликторы, несущие фасции, т. е. связки прутьев с воткнутыми туда топорами, и ликтор, как это тоже было принято, постучал этими фасциями в двери. Жена Лициния испугалась громкого стука, а ее сестра посмеялась, что та не знает простого правила. Насмешка уязвила женщину, но она смолчала. В это время в дом вошел Сульпиций в сопровождении целой толпы угодников, которые всячески заискивали перед ним. Все это вызвало в женской душе величайшую зависть к счастью родной сестры. Уязвленная увиденным, гостья отправилась домой. На пути ее встретил отец, с тревогой заметивший огорчение дочери. Он стал ее расспрашивать о причине досады. И та, сначала пытаясь скрыть истинную причину, наконец созналась, что она расстроена тем, что отдана в жены плебею, который никогда не получит таких почестей, как муж ее сестры. Фабий сказал дочери, чтобы она перестала печалиться, ибо и в своем доме увидит такие же почести. Вдохновленная словами отца, младшая Фабия вернулась домой и стала пенять мужу на свою несчастную долю.
Вскоре Фабий вызвал к себе в дом зятя и пригласил Люция Секстия Латерана, юношу способного, решительного и честолюбивого. Втроем они стали думать, что надо сделать, дабы открыть плебеям путь к самой вершине государственной власти, и разработали план. В то время очень многие плебеи, и не только самые бедные, были в долгах, с которыми никак не могли расплатиться, а проценты на долги постоянно росли с ужасающей быстротой. Просрочившие же уплату долгов захватывались в рабство, их держали в колодках, в тюрьме. Но и тюрем уже не хватало, люди томились в частных домах патрициев, являвшихся их кредиторами. Одной из причин такого положения была нехватка у плебеев земли, в то время как многие сенаторы обладали большими земельными участками. Вот это-то положение и решили использовать Фабий, Лициний и Секстий. При поддержке Фабия Лициний и Секстий были избраны народными трибунами на следующий год и тотчас предложили три закона, которые надо было принять вместе: чтобы вычесть из суммы долга все проценты, а остальные деньги выплачивать равными долями в течение трех лет; чтобы на общественной земле никто не мог иметь во владении больше 500 югеров, т. е., по нашим мерам, 125 гектаров; чтобы не избирать больше военных трибунов, а вновь выбирать только консулов, причем один из них должен быть плебеем.
Патриции были крайне возмущены подобными предложениями. Они боялись потерять деньги, землю и власть. Поскольку никакого средства воспрепятствовать принятию законов патриции не нашли, то подговорили других народных трибунов (всего трибунов было десять человек) наложить запрет не только на само голосование, но и на те молебствия, которые голосованию предшествуют.[193] Так продолжалось в течение нескольких месяцев. Когда же пришло время выборов других должностных лиц, в том числе военных трибунов с консульской властью, Секстий запретил их проведение. Обе стороны оказались непреклонными. Коллеги Лициния и Секстия запрещали проведение собраний для голосования по предложенным законам, а те, в свою очередь, запрещали проведение выборов. Это противостояние тянулось в течение пяти лет.