— Иа-ааа! — возрадовался Луций и с новой прытью помчался вниз.
С треском ворвался он в чащу леса. Ветви хлестали по глазам. Копыта выворачивались на корнях. Луций ни на что не обращал внимания. Его всадница, держась двумя руками за короткую ослиную гриву, крепко сжала его бока ногами.
— Скачи, не останавливайся, милый ослик! — приговаривала девушка. — Только спаси меня! Уж я тебя отблагодарю! Гриву расчешу золотым гребешком. Челку завью. Голову украшу венком. Накормлю отборным зерном. Повсюду буду славить моего спасителя! В книгах запишут твое имя! А как же тебя зовут, милый ослик?
«Луций!» — хотел крикнуть бедняга и, конечно же, взревел:
— Иа-ааа!
Счастливым смехом разразилась девушка. Она уже, кажется, поверила, что избегла страшного плена и вырвалась из лап разбойников.
А Луций, не зная усталости, несся по каменистой дороге, ведущей в город. Бежали навстречу круглые тени стоявших по обочинам пиний. Вздымались и медленно оседали позади клубы коричневой пыли. Редкие прохожие удивленно поглядывали на странную всадницу в богатых одеждах, оседлавшую не стройного коня, а простого сельского осла.
Имение родителей девушки раскинулось на самой окраине города. Из дома с радостными возгласами высыпали все домочадцы. Отец и мать кинулись обнимать свое любимое дитя. Слуги и служанки суетились вокруг юной хозяйки. Про Луция словно и забыли. Тогда он раздул ноздри, хлопнул себя хвостом и заревел во всю мочь, оглашая протяжным ослиным криком окрестности.
Девушка вырвалась из родительских объятий, подбежала к ослу, нежно поцеловала и приказала слугам отвести его на конюшню, поставить в самое лучшее стойло и насыпать в ясли отборного ячменя. Луция взяли под уздцы и повели прямиком на конюшню. Проходя мимо великолепного розария, он потянулся было к алым бутонам, но шагавшие по бокам слуги крепко держали короткий повод.
Глава шестаяВоля и неволя
Новая благодетельница Луция частенько наведывалась в конюшню. Она готовилась к свадьбе и, обнимая осла за шею, нашептывала ему:
— Скоро я выйду замуж, милый ослик. Стану хозяйкой в своем доме. И тебя не забуду. Никакой работой утруждать тебя не позволю. Отпущу резвиться на деревенских лугах.
Слово свое она сдержала. Луция даже на свадьбу пригласили. Длинноухую его голову украсили благоухающим венком каких-то алых цветов. «Не розы ли это?» — взволновался Луций. Он стал трясти головой, стараясь ухватить языком хоть один цветок. Ему почти это удалось, когда его благодетельница невеста вскричала:
— Не смей трогать, милый ослик! Отравишься! Ведь это олеандр, лавровые розы! Они смертельны для животного!
Луций замер. Откуда ему было знать, что можно, а чего нельзя есть ослам? Спасибо доброй девушке, спасшей его от верной мучительной смерти.
На следующий день Луция накормили орехами, смоквами, свежими финиками, выпустили на волю в луга и поручили заботе пастуха. Вне себя от радости носился он по шелковистой траве, свободный от поклажи, не опасаясь получить удар палкой или ногой. Теперь-то наверняка удастся найти розовый куст и сбросить, наконец, мерзкую ослиную шкуру!
Однако надежды Луция не оправдались. Воля его неожиданно обернулась еще большей неволей. Жена пастуха, скупая и злобная женщина, не могла позволить, чтобы здоровая скотинка гуляла без пользы. Она приспособила осла вертеть мельничный жернов. И снова Луций получал полную порцию палочных ударов, а ячмень, что присылали для его пропитания, пускали в помол и продавали соседям. Ослу доставались лишь непросеянные, грубые отруби, перемешанные с песком.
Ни минуты отдыха не давали бедняге. Вдобавок ко всему его еще заставляли возить с горы нарубленные пастухом дрова. А погонщиком приставили пастушьего сынка, мальчишку безжалостного и жестокого. Он заставлял осла взбираться по самому крутому склону, нагружал такими огромными вязанками, которые впору везти слону. Луций сбивал копыта на острых камнях, хромал, а маленький погонщик нещадно лупил его палкой, норовя попадать все время в одно место. В конце концов у Луция на боку образовалась саднящая и вечно не заживающая рана. Переправляясь через небольшую горную речку, мальчишка взбирался на спину и без того тяжко груженому ослу, и тот, оскальзываясь на камнях, рисковал упасть и захлебнуться. Для собственного увеселения мальчишка придумал злую шутку. Он привязывал к ослиному хвосту пучок ядовитых колючек. Отмахиваясь от мух и оводов, Луций жестоко ранил сам себя острыми шипами.
Так проходили дни за днями. С утра Луций мерял кругами двор, крутя тяжелый жернов, а в полдень, в самый зной, тащился в гору и вниз по каменистому склону, скрытый под непомерной вязанкой дров. Он так отощал, что выпирающие ребра, казалось, вот-вот прорвут кожу. Шерсть свалялась, разбитые копыта сочились кровью, на шее от грубой веревки образовался багровый рубец. Луций уже подумывал о смерти. То ли кинуться вниз головой со скалы, то ли ступить в реке мимо брода и утонуть, захлебнувшись.
Он все еще не решился выбрать наилучший способ покончить с собой и навсегда избавиться от мучений, когда его снова погнали в гору за дровами. На этот раз мальчишка привязал осла к дереву, нарочно выбрав место, где не было ни клочка травы, а сам принялся собирать ягоды и с удовольствием лакомиться ими.
Вдруг из ближайшей пещеры высунулась лохматая голова громадной медведицы. Шум потревожил ее, всполошил медвежат, и эта дикая мамаша готова была растерзать непрошеных пришельцев. Услышав рычание медведицы, мальчишка проворней белки взлетел на дерево. А медведица уже выбиралась наружу. Луций в ужасе присел на задние ноги, рванулся и, оборвав веревку, ринулся вниз с кручи. Он бежал, падал, катился, обдирая шкуру, натыкался на валуны, ломился сквозь колючие кусты. Оказавшись наконец под горой, обезумевший от страха Луций не остановился, а во всю прыть понесся по лугу к небольшой рощице.
В тени куста сидел оборванный бродяга в стоптанных сандалиях. Перед ним на траве был разложен немудрящий завтрак — круг козьего сыра, кожаная фляга с вином и несколько сухих лепешек. Заметив беспризорного осла, оборванец поймал его, проворно вскочил на спину и, понукая палкой, погнал к дороге. Луций и не думал упираться. Он рад был убежать подальше от страшной медведицы, жестокого мальчишки и хозяйки-мучительницы и даже прибавил шагу.
Глава седьмаяЗолотая чаша
Дорога пересекла каменистую равнину, пробежала по краю ячменного поля, и теперь по сторонам тянулась вереница мелких огородов. Луций уже не несся во весь опор, а, усталый, еле волочил ноги. Привыкший за свой недолгий ослиный век к побоям, он не обращал внимания на удары палкой и понукания своего седока. Вскоре они въехали в шумный, многолюдный город. Луций совсем обессилел и остановился. Бродяжка соскочил на землю и потащил упирающегося осла за повод.
— Давай-давай, хилая скотинка, — приговаривал он. — Дотяни до базара. Там отдохнешь.
Базар оглушил Луция. Люди передвигались толпами, шумели, ругались, торговались. Бродяга со своим ослом протиснулся к лошадиному ряду и вдруг заорал, перекрывая гул толпы:
— Продаю осла целиком, вместе с ушами и хвостом! Поклажу носит, корму не просит!
Редкие покупатели останавливались, грубо лезли Луцию в рот, желая узнать возраст осла по зубам, щупали ноги, пошлепывали по бокам и, покачивая головами, отходили. Наконец к ним приблизился странный неопрятный старик, плешивый, но со спадающими на спину седыми сальными прядями. Он сходу принялся азартно торговаться, и бродяга, который рад был хоть что-то заработать, уступил ему осла всего за семнадцать денариев.
Так Луций попал к мошенникам, которые под видом жрецов бродили по городам и селениям, собирая милостыню и пожертвования на храм Матери Богов. Всю собранную за день добычу эти пьяницы и воры, обманывавшие доверчивых простофиль, к вечеру прогуливали и пропивали в шумной компании.
Уже на следующее утро, взвалив на осла закутанную в шелковый покров тяжелую статую богини, вся шайка выступила из города. В пестрых одеждах, с безобразно размалеванными лицами, кривляясь и приплясывая под дребезжание бубнов, пронзительные звуки флейт и звон медных тарелок, они ворвались в первый же городок. Миновав убогие хижины, шумная процессия остановилась перед оградой богатого дома. Они огласили воздух нестройными воплями и закружились в бешеном священном танце. Выглянул из дома зажиточный его хозяин. Плешивый предводитель шайки, которого сообщники звали Филеб, тут же сорвал с водруженной на осла богини покрывало и завыл:
— Служители священного храма и прорицатели явились к тебе, о господин! Прикажи, и мы предскажем судьбу тебе, чадам твоим и домочадцам, оградим цветущие посевы от града и засухи, дом — от пожара и пагубы, имение твое — от разорения.
У мошенников было всего одно прорицание, которое они ловко приспосабливали на все случаи жизни:
По полю ходят в упряжке быки,
влажную землю плуг разрезает.
Будут посевы в полях зеленеть,
и урожаем порадует осень.
На призывы плешивого Филеба собрался народ. Всем хотелось узнать свою судьбу.
Один отправлялся торговать в дальние края, и ему втолковывали, что в упряжке у него будут быстрые кони, а торговля выйдет урожайной.
Девушке сулили жениха, с которым станет она ходить в одной упряжке до скончания века, а детей за свой век нарожают они, что урожайное поле осенью.
Парню, записавшемуся в солдаты, обещали бычью силу и богатую добычу.
И сыпались, сыпались в их кожаные кошели серебряные денарии. И каждую ночь напролет, устроив привал в уединенном местечке, шумно пировали мошенники. А утром начиналось все сначала. Луций тащился по изрытой канавами пустоши, шлепал по грязи, погружался по самое брюхо в зловонную болотную жижу, таская на спине не только тяжелую статую, но и нередко самого плешивого предводителя шайки. Хозяева и не думали кормить осла, и он на ходу ухватывал пучок травы или, обдирая губы, рвал сухие листочки с колючих кустов. Бедняга сбил в кровь копыта, отощал и уже не помнил ни о каких розах. Счастлив он был, когда под ногами стелилась ровная