ые другими авторами, ставя перед собой, однако, задачу сделать текст читаемым и сохранить образы природы и пронизывающее всю поэму чувство отцовской любви.
2. Понятие «рапаитский», "рапаиты" — предмет давних споров ученых. Одни полагают, что «рапаиты» — это боги или полубоги, участвующие в магических обрядах плодородия, другие — считают их привилегированными мертвецами в царстве мертвых или среди богов, третьи воинами-аристократами.
3. Харнам — топоним или теоним неизвестного значения.
4. В обязанности сына у западных семитов, как и у многих других древних народов, входило поддержание культа предков, забота о родительском доме и уход за отцом, каким бы он ни был. Так поступили сыновья Ноя Сим и Иафет, тогда как Хам насмеялся над пьяным обнаженным родителем (Быт., 9: 18 — 27). К этому автор добавляет защиту доброго имени отца, как понимают в этом месте текст Дж. Гибсон (Gibson, 1978, 49) и И.Ш. Шифман (Шифман, 1993, 215).
5. В подлиннике стоит слово snnt с неясным значением. Одни исследователи трактуют его как «ласточки» (Gibson, 1978, 106; Шифман, 1993, 233), другие — как «ваятельницы» (Aistleintner, 1959, 69).
6. Разрыв в тексте с очевидной утратой рассказа о рождении и детстве сына и дочери Даниилу. Можно предположить появление также сведений о Йатпану, будущем убийце Акхита.
7. Воротам принадлежала особая роль в очистительных обрядах и ритуалах основания городов у многих народов древности. Городская площадь мыслилась культовым местом, центром микрокосма. Поэтому при основании города на площади вырывалась круглая яма, через которую проходила воображаемая вертикаль, соединяющая три мира. Этруски и вслед за ними римляне называли отверстие этой оси словом, означающим «мир» (этр. manth, лат. mundus). В мундусе захоранивали первины урожая. В этой связи и обмолот зерна в угаритском тексте, совершающийся на площади, может рассматриваться как сакральный акт.
8. Дерево, под которым сидел царь, — священное дерево. Культ деревьев известен также у древних евреев. В Библии упоминаются дуб плача, вещий дуб, пальма, под которой сидела пророчица Дебора, священное гранатовое дерево у Гибеа.
9. Защита вдов и сирот как слабых и беззащитных считалась священной обязанностью царя. Вавилонский царь Хаммурапи заявляет во введении к своим законам, что его обязанность "уничтожать преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого". Сходное выражение в еврейской Библии: "судите сироту, решайте дело вдовы" (Исх., 1: 17).
10. Даниитянка, так же как в других случаях «хурритянка» — обозначение этноса, к которому принадлежала жена Даниилу, называемая также «девой». Это возможное указание на знакомство автора поэмы с одним из "народов моря" данунами (или данитами Библии), оказавшимся вместе с филистимлянами и сикулами на побережье страны Ханаан в XIII в. до н. э. Впрочем, даниитянка могла быть рабыней, привезенной из страны Дануна, т. е. Греции.
11. Хикупту — город Египта Мемфис, одна из предполагаемых резиденций бога-ремесленника (Шифман, 1993, 229).
12. Разрыв в тексте с утратой нескольких стихов. Судя по греческим параллелям, Акхит мог забыть выделить Анат её долю и этим вызвал её появление перед ним.
13. В последующих неразборчивых стихах содержится намек на то, что Анат предлагает юноше не только бессмертие, но, подобно Иштар в поэме о Гильгамеше, также и свою любовь.
14. Йариху — угаритский бог Луны, выступающий противником Баала и Анат. От рабыни у Йариху рождаются чудовища с бычьими рогами, в сражении с которыми по одному из мифов того же цикла гибнет Баал. В городе Йариху Абулуму обитает убийца юного Акхита Йатпану.
15. Нападение хищных птиц на человека за трапезой — мифологический мотив, известный нам по эпосу об аргонавтах (нападение гарпий на слепого фракийского царя Финея — Hes., frg., 81 — 83; Apoll. Rhod., Arg., I, 211 и сл.; II, 273 и сл.; Paus., III, 18, 15). Другие мотивы, свидетельствующие о связях между греческой и угаритской и вообще ханаанской мифологией, см.: Gordon, 1965, 212 — 213; Гринцер, 1971, 141 — 149. Анат по своей природе считалась покровительницей хищных птиц.
16. Хула Даниилу, обращенная к Анат, убийце сына, показывает глубокое отличие двух почти современных религий, возникших на одной и той же почве Ханаана. На обрушившиеся на Иова бедствия он отвечает: "Господь дал, господь взял. Благословенно имя Господне" (Иов, 1: 21 — пер. С. Аверинцева).
17. Согласно иудейской традиции, траур по умершему длился семь дней в соответствии со священным характером этого числа. В эпосе семь дней превращаются в семь лет.
18. Окончание повести дошло в поврежденном состоянии. Пагат отправляется мстить убийцам брата. Из дальнейших отрывков следует, что Йатпану собирается отравить Пагат. Видимо, ему это не удается. Последние строки, взятые из поэмы о рапаитах, дошедшей в отрывках, дают понять, что рапаиты помогают Пагат возродить Акхита, и рождается у неё от него сын (Циркин, 2000, 132).
Эпос о Карату [1]
Горем был сокрушен Карату [2], правитель Дитану,
Был в плену у печали Илу любезный служитель.
Дом дотла уничтожен, восемь братьев погибли,
Нет у него и супруги, верной мужу в несчастье,
Родичей пятерых поразил болезнью Рашап,
Шестеро поглощены волнами гневного Йаммы.
Плакал Карату, и вопли его небеса наполняли.
Слезы катились из глаз непрерывным потоком,
Падали слезы на землю, словно блестящие сикли.
Тяжким забылся он сном, слезы мешая со стоном [3],
И явился к нему в сновиденьи пророческом Илу.
— Что ты рыдаешь, о царь? — бог обратился к Карату,
Что тебя в горе твоем может, скажи мне, утешить?
Может быть, власть над людьми, какою лишь я обладаю,
Может богатство, а может быть что-то иное?
Плакать довольно. Возьми серебро и желтое злато [4],
Вместе с ларцом, и рабов заодно с их потомством,
Богу на это ответил, упав на колени Карату:
— Мне ни к чему серебро или желтое злато.
Что мне делать с богатством, когда сыновей не имею?
Родичей нет у меня, кому бы его я оставил.
И на эти слова возразил ему Илу могучий:
— Толку в слезах не найдешь. Скорей отправляйся походом,
Чтобы невесту добыть себе в царстве Удумми [5].
Эту страну разори и потребуй Хурритянку-деву [6],
Прелесть её от Анат, неземная краса от Астарты,
Очи её — словно чаши из алебастра,
И ожерелье на шее из ляпис-лазури.
Только её забери и с нею одной возвращайся.
И возродится твой род от этой девы прекрасной.
И пробудился Карату совсем другим человеком.
Руки омыл от плечей он до самых кончиков пальцев
И совершил он богам возлияние жертвенной кровью,
В жертву принес он козленка им и ягненка,
Также и птиц быстрокрылых, какие бессмертным любезны,
Вылил вино на огонь из серебряных кубков.
Это все совершив — так, как бог повелел в сновиденьи,
Он на стену поднялся, взывая к богам об успехе.
А затем со стены он спустился, чтоб войско созвать для похода,
Хлебом наполнил телеги — запас на полгода для войска.
Было войско Карату небесному ливню подобно.
Ратников в нем под копьем находилось тысяч под триста,
А рабов без числа, земледельцев же вовсе без счета.
Дом свой закрыл холостяк, несли на носилках больного,
Хроменький ковылял, еле плелся слепец по дороге,
Взятый на деньги вдовы, шагал с рядом наемник,
И новобрачный, дома оставив жену молодую,
Брел вслед за ними, о ложе своем сокрушаясь [7].
Шли они день и другой, и третий также шагали.
Храма достигли они Асират, богини великой,
Что украшает собой страну сидонийцев и тирян [8].
Дал в этом храме обет Карату великой богине:
Он обещал серебра весом ровно в две трети
Веса хурритянки, золота в треть её веса,
Если прибудет она в его подворье женою [9].
И четвертый шли они день, пятый, шестой шагали.
Как саранча, опустились на поле с пшеницей [10],
И подвергли они город царский набегу,
Также селения все, что вокруг него находились.
Жертвами стали и жены, что возвращались с водою,
И жнецы на полях, и люди, несущие хворост.
Стоны, ржанье и лай, и вой, и мычанье
Мощные стены дворца в эту ночь проникали.
Царь Удумми Пабелли, сон и покой потерявший,
Утром к Карату послов отправляет с дарами
С золотом желтым в ларце своем драгоценном
И с серебром, и с рабами, до смерти в неволе живущим [11].
И обратились послы к Карату с низким поклоном:
— Слово тебе от Пабелли царя, принесли мы, владыка!
Землю мою ты покинь, оставь мой город Удумми.
Вот тебе выкуп за это — золото и колесницы,
И серебро, и рабы, и иное богатство.
— Твой не нужен мне выкуп, — послам отвечает Карату.
Деву хочу я Хурритянку, дочь, рожденную первой.
Прелесть её от Анат, неземная краса от Астарты,
Очи её — словно чаши из алебастра,
И ожерелье на шее из ляпис-лазури.
О её красоте мне поведал Илу владыка.
И возвратившись, предстали послы пред Пабелли.
Был сокрушен царь Удумми ответом Карату,
И он снова к Карату послов отправляет.
Слово царя Карату послы передали.
— Как я отдам тебе дочь, какую ты просишь,
Если к голодному руку она простирает,
Жаждущим чашу с водой родниковой подносит?
Ты её заберешь, а они устремятся за нею.
Будет стенать и рыдать осиротевшее царство
Так, как корова во хлеве ревет, потерявши теленка.
Эти слова не смягчили жестокого сердца Карату
Вновь потребовал он для себя Хурритянку-деву.
Отдал в жены её несчастный Пабелли,
И стенала страна его, словно корова ревела
В хлеве своем опустевшем об уведенном теленке.
И привел победитель царевну в чертоги златые,
На подворье доставил он молодую супругу.
И на свадьбу к нему все собираются боги