Фердиад вступает в бой
К тому моменту Кухулин одолел всех наиболее могущественных воинов Медб, за исключением только самого сильного из них после Фергюсона, Фердиада, сына Дамана. Поскольку тот был старым другом и боевым товарищем Кухулина, он никогда не согласился бы выступить против него; Медб умоляла его сражаться, но мужчина отказался. Затем она предложила ему в жены свою дочь Финдабэйр Светлые Брови, если воин сразится с Кухулином у Брода, но и тогда он не предал друга. Наконец королева велела ему уходить, пока поэты и сатирики Эрина не начали слагать о нем стихов и не покрыли его позором как труса, и тогда в гневе и печали он согласился драться и велел возничему готовиться к предстоящей битве. Когда его народ услышал об этом, мрак и жуть охватили людей, ибо они знали, что если Кухулин и их господин встретятся, то один из них не вернется живым.
Очень рано утром Фердиад поехал к Броду, лег в колеснице на подушки и шкуры и проспал до прихода Кухулина. Только когда совсем рассвело, возничий услышал грохот приближающейся боевой повозки героя и разбудил хозяина. Два товарища встретились лицом к лицу, и только Брод разделял их.
Когда они поприветствовали друг друга, Кухулин сказал: «Это не ты, о Фердиад, должен был прийти сразиться со мной. Когда мы учились у Скатах, разве мы не стояли бок о бок в каждой битве, не прошли вместе через все леса и болота? Разве мы не были сердечными товарищами на пиру и на любом собрании? Разве мы не делили одну постель и общий глубокий сон?» Но Фердиад ответил: «О Кухулин, ты совершил чудесные подвиги, и хотя мы вместе изучали поэзию и науки, и хотя я слышал, как ты рассказывал о наших дружеских подвигах, все же моя рука ранит тебя. Я прошу тебя не вспоминать сейчас о нашей дружбе, Пес Ольстера; это тебе не поможет, это не поможет тебе».
Затем противники обсудили, с каким оружием им следует начать бой, – Фердиад напомнил Кухулину об искусстве метания маленьких дротиков, которому они научились у Скатах, и они согласились начать с них. Взад и вперед, по обе стороны Брода, они обменивались жужжащими легкими дротиками, и те летали, как пчелы летним днем, но, когда наступил полдень, ничто не пробило защиту ни одного из героев. Затем они взялись за тяжелые метательные копья, и тогда наконец потекла кровь, ибо каждый герой снова и снова ранил другого. Наконец день подошел к концу. «Давай остановимся», – предложил Фердиад, и Кухулин согласился. Затем каждый из них обнял возничего, друзья трижды обнялись и поцеловались друг с другом, и все отправились отдыхать. Их лошади находились в одном загоне, их погонщики грелись у общего костра, а герои посылали друг другу еду, питье и целебные травы для ран.
На следующий день они снова отправились к Броду, и на этот раз, поскольку накануне оружие выбирал Фердиад, настал черед выбирать Кухулину. Он предпочел тяжелые копья с широкими лезвиями для ближнего боя, и ими они сражались, стоя на своих колесницах, до захода солнца. Возницы и лошади устали, тело каждого героя было покрыто ранами. Затем, наконец, они сдались и отбросили свое оружие. Друзья поцеловались, как прежде, и вновь поделились друг с другом всем, чем могли, и мирно проспали до утра.
Когда наступил третий день битвы, у Фердиада был злой и унылый вид, и Кухулин упрекнул его за то, что он вышел в бой против товарища ради девушки, пусть даже такой прекрасной, как Финдабэйр, которую Медб предлагала каждому воину и даже самому Кухулину, надеясь таким образом выиграть войну. Однако Фердиад ответил: «Благородный пес, если бы я не встретился с тобой лицом к лицу, когда меня послали на бой, пострадала бы моя честь, и мне было бы стыдно дальше жить в Раткрогане». Настала очередь Фердиада выбирать оружие, и взялись герои за «тяжелые, разящие с большой силой мечи». Они вырвали друг у друга из бедер и плеч огромные куски плоти, но ни один из них не мог одержать верх над другим, и в последнюю ночь битва закончилась. На этот раз они расстались в тягости и унынии, и не стали обмениваться знаками дружеского расположения, а их возницы и лошади спали порознь. Воинов одолела мрачная суровость.
Смерть Фердиада
На четвертый день Фердиад понял, что пришла пора для финального состязания, и вооружился с особой тщательностью. Он надел тунику из полосатого шелка, окаймленную золотыми блестками, а поверх нее фартук из коричневой кожи. Живот прикрывал плоский камень размером с жернов, а поверх него располагались прочные железные доспехи, потому что герой опасался, что в тот день Кухулин воспользуется га болгом. Он защитил голову шлемом с гребнем, усыпанным карбункулами и инкрустированным эмалями, и подпоясался мечом с золотой рукоятью, а на левую руку повесил широкий щит с пятьюдесятью бронзовыми шипами. Таким мужчина появился у брода и, ожидая соперника, подбрасывал оружие и снова ловил его. Он проделал много замечательных трюков, словно жонглер яблоками; и Кухулин, наблюдая за ним, велел Лаэгу, своему вознице: «Если я начну сегодня уступать ему, громко упрекай меня и насмехайся, а если я буду хорошо драться, подстегивай меня, хвали, призывай к доблести, ибо мне сейчас понадобится вся моя храбрость и твоя поддержка».
«О Фердиад, – сказал Кухулин, когда они встретились, – каким будет наше оружие сегодня?» «Сегодня тебе выбирать», – ответил тот. «Тогда пусть будет все что угодно», – заявил Кухулин, и Фердиад расстроился, услышав это, но согласился: «Да будет так», а после начался бой. До полудня они сражались копьями, и ни один из них не смог получить никакого преимущества над другим. Тогда Кухулин обнажил меч и попытался ударить Фердиада поверх щита, но великан Фирболг отбросил его в сторону. Трижды Кухулин подпрыгивал высоко в воздух, пытаясь ударить соперника, но каждый раз, когда он опускался, тот ловил его на щит и сбрасывал в Брод как маленького ребенка. Лаэг насмехался над ним, выкрикивая: «Он отбрасывает тебя, как река выбрасывает пену, он перемалывает тебя, как жернов перемалывает пшеничное зерно; ты – ничтожный эльф, никогда больше не называй себя воином».
Тогда, наконец, Кухулином овладело боевое безумие, и он превратился в великана, перемахнул через Фердиада, и нимб героя засиял вокруг его головы. В тесном бою они сцепились, кружась и топча друг друга, в то время как демоны, гоблины и неземные существа из долин вопили им в такт, а воды Брода в ужасе отпрянули, так что некоторое время воины сражались на суше, прямо посреди русла реки. Фердиад на мгновение застал Кухулина врасплох и ударил его острием меча, и вошло оно глубоко в плоть, и река стала красной от крови.
После этого Фердиад получил преимущество над Кухулином, рубил и толкал так, что соперник больше не мог вынести атаки, и тогда тот велел Лаэгу бросить ему га болг. Когда Фердиад услышал приказ противника, то опустил щит, чтобы защитить тело снизу, а Кухулин вонзил копье через край щита и через нагрудник в его грудь. Фердиад снова поднял щит, но в этот момент Кухулин схватил га болг пальцами ног и направил его вверх, так оружие пронзило железный фартук и разломило надвое жернов, защищавший тело. «Довольно, – воскликнул Фердиад. – Я готов умереть. Как жаль, что я пал от твоей руки, о Кухулин». Соперник подхватил его и понес на север через Брод, чтобы он смог умереть на другом берегу, а не на стороне людей Эрина. Кухулин уложил поверженного врага на землю, и его самого охватила слабость, и он стал падать на землю, но верный слуга Лаэг закричал: «Встань, Кухулин, ибо на нас сейчас нападет войско Эрина. Они не будут сражаться один на один после того, как Фердиад пал». Но Кухулин ответил: «Зачем мне подниматься, о мой слуга, теперь, когда тот, кто лежит здесь, пал от моей руки?» – и потерял сознание. Армия Медб с шумом и ликованием, бросая копья и выкрикивая военные песни, хлынула через границу в Ольстер.
Прежде чем покинуть Брод, они положили тело Фердиада в могилу, а над ним насыпали курган и установили каменный столб с его именем и родословной. Из Ольстера пришли друзья Кухулина и отнесли его в Муртемне, где о нем позаботились, промыли раны в ручьях, а родные данаанцы бросили в воду реки волшебные травы, чтобы ускорить его исцеление. Кухулин пролежал там в слабости и оцепенении много дней.
Пробуждение Ольстера
Тогда Суалтам, отец Кухулина, взял коня сына, Серого коня Махи, и снова ускакал, чтобы посмотреть, удастся ли ему каким-либо образом поднять людей Ольстера на защиту родной земли. Он понесся по округе с криком: «Мужчин Ольстера убивают, женщин уводят в плен, коров угоняют!» При этом все мужчины тупо смотрели на него, как будто не понимали, о чем он говорит. Наконец Суалтам пришел в Эманию, где находились Катбад-друид и король Конхобар, и вся их знать, и лорды, и громко закричал им: «Мужчин Ольстера убивают, женщин уводят в плен, коров угоняют; а Кухулин в одиночку обороняет Ольстерский проход против войск четырех провинций Эрин. Встаньте и защищайтесь!» Катбад только молвил: «Тот, кто так беспокоит короля, заслуживает смерти», – а Конхобар подтвердил: «И все же то, что говорит этот человек, правда». Лорды Ольстера покачали головами и пробормотали: «Воистину, так». Тогда Суалтам в гневе развернулся, чтобы уехать, но когда Серый Конь рванулся, шея Суалтама ударилась об острый край щита, висящего за его спиной. Тот отсек ему голову, и она покатилась на землю. Однако, даже лежа на полу, выкрикивала свое послание, и наконец Конхобар повелел водрузить ее на столб, чтобы она смогла отдохнуть. Тем не менее голова все еще продолжала взывать и увещевать, и, наконец, в затуманенный разум короля начала проникать истина, а остекленевшие глаза воинов начали светиться, и постепенно чары проклятия Махи развеялись, покинув их умы и тела. Тогда Конхобар встал и произнес могучую клятву: «Небеса над нами, земля под нами, и море вокруг нас; и, конечно, если небеса не обрушатся, и земля не разверзнется, и море не затопит землю, я верну каждую женщину к ее очагу, а каждую корову – в ее хлев». Друид подтвердил, что час благоприятный, и король приказал посланникам отправляться в путь во все стороны королевства и призвать Ольстер к оружию. Он воззвал к воинам, давно умершим, равно как и к живым, ибо облако проклятия все еще витало в его мозгу.