В его мотомехчастях отмечается большое количество транспортёров и бронемашин.
Пехота вся посажена на автотранспорт. Действию танков с самоходной артиллерией всегда предшествует появление машин и транспортеров с автоматчиками, которые, убедившись в отсутствии средств ПТО и минных полей, дают сигнал к движению танков мотоколонн. Значительно содействует ей в этом разведывательная авиация противника, сопровождающая колонны, чего у нас совсем не практикуется.
Командир 2-го гв. Тацинского танкового корпуса гвардии генерал-лейтенант танковых войск Бадан
В. Н. Замулин. Могла ли Германия выиграть Курскую битву, если бы она началась в мае или июне 1943 г.?
Вопрос отнюдь не риторический. Существует устойчивое мнение (особенно оно распространено в западной историографии), согласно которому неоднократный перенос даты начала наступления на Курск (май-июнь 1943 г.) существенно приблизил поражение германских войск летом 1943 г. Напомню, первый раз операцию «Цитадель»[244] отложили 20 апреля по вполне объективным причинам: 9-я А генерал-полковника В. Моделя не была готова к операции (она даже не успевала полностью сосредоточиться для удара). С этим, в принципе, были согласны все. А вот дальнейший перенос даты наступления на 12 июня, озвученный Гитлером сначала как предложение для обсуждения на совещании 4 мая и утверждённый им в приказе от 6 мая, вызвал среди генералитета вермахта бурные споры. Своё майское решение Гитлер обосновал тем, что ещё не готов главный козырь летней кампании – танки «тигр» и «пантера». Однако отсрочка оказалась не последней. Ни в мае, ни в первой декаде июня промышленность Германии не выполнила план выпуска этой бронетехники, и Гитлер вновь перенёс наступление, сначала до 21 июня, затем до 3 июля и наконец 25 июня установил окончательную дату – 5 июля.
Она и вошла в историю как момент начала одной из крупнейших битв Второй мировой войны.
Впервые эту точку зрения высказали германские военачальники сразу же после войны. Так, например, фельдмаршал Э. фон Клейст в 1951 г. утверждал, что «с битвой под Курском немцы опоздали на четыре недели, таково было наше мнение перед началом боёв»[245]. Схожую оценку высказывал и фельдмаршал Э. фон Манштейн, командующий ГА «Юг», которая в июле 1943 г. наносила удар с юга из района Белгорода по обороне Воронежского фронта. В своей книге воспоминаний, опубликованной в Германии в 1955 г., он писал, что «Цитадель» могла быть успешной, если бы она началась самое позднее в конце мая – начале июня 1943 г.[246] Главный аргумент – до этого времени русские оперировали дивизиями и корпусами зимнего периода с низкой боеготовностью, а пауза в июне дала Москве возможность их полностью восстановить.
Среди исследователей наиболее развёрнуто эту позицию на примере 9-й армии генерал-полковника В. Моделя, которая наступала на Курск с севера через полосу Центрального фронта, обосновал американский исследователь С. Ньютон в книге «Курская битва. Немецкий взгляд»[247]. Однако приводимые в ней цифры, в частности укомплектованности советских соединений и объединений, не всегда точны, поэтому его выводы вызывают большие сомнения. Попробуем разобраться в этом вопросе, используя недавно рассекреченные в ЦАМО РФ боевые документы Красной Армии того периода.
Составляющих успеха советских войск в битве на Огненной дуге было несколько, но главных факторов три. Во-первых, высокая степень готовности войск, оборонявших Курский выступ. Во-вторых, наличие многочисленных резервов у Ставки ВГК. В-третьих, мощнейшая полевая оборона, выстроенная за апрель-июнь 1943 г. в этом районе. Утверждение германских военачальников и их сторонников в среде западных историков о неготовности советских войск в районе Курска к боям в мае 1943 г. основывается на незнании деталей замысла Ставки ВГК на летнюю кампанию и размаха работы проведённой в период весенней оперативной паузы. 12 апреля 1943 г. в Кремле в ходе совещания И.В. Сталина с заместителем Верховного главнокомандующего Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым, начальником Генерального штаба Маршалом Советского Союза А.М. Василевским и его заместителем генерал-полковником А.И. Антоновым был сделан вывод: сразу же после завершения периода распутицы (примерно начало мая) вермахт предпримет наступление с целью ликвидации Курского выступа. Поэтому принимается предварительное решение о переходе к стратегической обороне. До конца месяца планировалось войска Центрального и Воронежского фронтов, удерживающие Курскую дугу, в основном восстановить, а их военным советам в тесном взаимодействии с Генеральным штабом разработать планы оборонительной операции. 25 и 28 апреля командование обоих фронтов доложило: решение поставленных задач в основном завершается. Ставка ВГК утвердила общий замысел представленной ими Курской стратегической оборонительной операции[248]и отдала приказ: полностью подготовить войска к отражению удара неприятеля – к 10 мая, а также установила дату их возможного перехода в наступление – не позднее 1 июня 1943 г. [249]
Именно благодаря выполнению дальновидных решений 12 апреля 1943 г., уже к концу первой декады мая советская сторона была в основном готова к ведению успешных оборонительных боёв под Курском с теми силами, которыми в этот момент располагал вермахт в этом районе. А к началу июня численность Центрального и Воронежского фронтов достигнет показателей, которые они будут иметь в июле, перед Курской битвой. О том, что это было именно так и задача Ставки действительно была решена своевременно, наглядно свидетельствуют следующее цифры.
Итак, на 30 марта 1943 г. Центральный фронт генерал-полковника[250] К.К. Рокоссовского имел всего 304 464 человека, а к 5 мая его численность увеличилась до 365 641 (на 61 167)[251], что составило 78 % от его численности к началу Курской битвы. При этом численность его 13-й А генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, которой предстояло принять главный удар армии Моделя, за этот же время возросла до 114 456 (на 42 552), это 86 % от её состава на 5 июля. Увеличение главным образом произошло за счёт передачи ей трёх стрелковых дивизий, хотя и средняя численность её собственных дивизий тоже заметно выросла – на 18 % (с 6378 до 7527). Для армии Пухова апрель стал периодом, когда она получила самое большое пополнение живой силы за всё время подготовки к летним боям. К 29 мая в её распоряжение поступило ещё 14 701 человек, тем самым её числилось увеличилась до 129 157 красноармейцев и командиров, или 97 % от наличия на 5 июля. А общий состав фронта на конец мая составлял 451 179[252] человек, или 97 % от общей численности к началу операции «Цитадель».
Столь же высокими темпами шло восстановление боеспособности и войск Воронежского фронта генерала армии Н.Ф. Ватутина. На 5 апреля в нем числилось 208 391, а на 5 мая – 351 459 (на 143 068)[253] военнослужащих, или 84 % от плана на 5 июля. За это время было направлено: в 6-ю гв. А генерал-лейтенанта И.М. Чистякова (находившуюся на вероятном направлении главного удара) – 30 262 человека, и её численность достигла 72 836 (рост средней численности стрелковой дивизии на 28 %, с 5982 до 7666), и в 7-й гв. А генерал-лейтенанта М.С. Шумилова (оборонявшей район, где враг, возможно, планировал нанести вспомогательный удар), 9407, в результате её численность составила 67 231 человек (рост средней численности дивизии на 27 %, с 5965 до 7600). К 30 мая общая численность фронта Ватутина выросла до 409 785 (98 % к данным на 5 июля), а армий Чистякова и Шумилова на 5 июня до 79 937 (около 100 %) и 71 332 (93 %).
Схожее положение складывалось и по артиллерийским средствам. На 6 мая и Центральным фронтом, и 13-й А было получено 80 % орудий и ствольных миномётов (без реактивных систем) от того количества, которое у них будет на 5 июля 1943 г., а 29 мая весь фронт имел: 4544 полевых и противотанковых орудия и 7161 ствольный миномёт, или соответственно 85 % и 89 % к началу битвы, 13-я А располагала 1361 орудием и 1943 ствольными миномётами, что соответствовало 87 и 89 % к 5 июля, а 70-я А, которая оборонялась левее 13-й А и также примет на себя мощный удар неприятеля соответственно, – 796 (93 %) и 1280 (98 %).
Не так оперативно и равномерно шло пополнение войск Рокоссовского и Ватутина танками. На 3 мая Центральный фронт имел 674 танка (и 38 самоходных артустановок)[254], или 40 % от их наличия на 5 июля, а 13-я А – 137 танков[255], или 64 % от числа к началу боёв. Положение же с бронетехникой на юге Курской дуги в это время было заметно лучше.
Причин этого было две. Во-первых, в начале весны возникли существенные перебои с поставкой бронетехники с заводов в действующую армию. Согласно докладной записке № 1149518с от 11 марта командующего БТ и МВ Красной Армии заместителю председателя ГКО В.М. Молотову, за первые десять суток марта 1943 г. все пять танковых заводов СССР выполнили план лишь на 18,4 %, т. е. вместо 1935 танков Т-70, Т-34, КВ-1с и КВ-8 войска приняли от них лишь 357[256]. Во-вторых, подвижные соединения, участвовавшие в боях на Воронежском и Юго-Западном фронтах зимой и в начале весны 1943 г., понесли очень большие потери. В отдельных корпусах общее число танков не превышало численности полнокровного батальона. Из-за этого уже в конце марта Ставка ВГК приняла решение: пополнить их в первую очередь