Поэтому ни при каких условиях Германия на победу под Курском не могла рассчитывать ни в мае, ни в июне, а послевоенные утверждения немецких военачальников и их сторонников о возможности успеха операции «Цитадель», если бы удар был нанесён в начале лета 1943 г., лишь хорошая мина при плохой игре. Доводы в пользу этой точки зрения, встречающиеся в западной исторической литературе, в том числе и те, что приводит фельдмаршал Э. фон Манштейн, при детальном анализе документальных источников не подтверждаются. Да и сам фельдмаршал признал, что командование вермахта ошибалось в вопросе оценки уровня боеспособности советских войск под Курском, и после войны давал высокую оценку работе, которую провело военно-политическое руководство СССР в преддверии летних боев 1943 г., в том числе и операции «Цитадель». В своих мемуарах он писал: «Мы, конечно, не ожидали от советской стороны таких больших организаторских способностей, которые она проявила в этом деле, а также в развёртывании своей военной промышленности. Мы встретили поистине гидру, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали две новые»[293].
В.Н. Замулин. Была ли допущена ошибка при планировании обороны Воронежского фронта в ходе подготовки к Курской битве?
Одна из ключевых проблем истории Курской битвы, по которым отечественным исследователям пока не удалось прийти к единому мнению: «Почему несмотря на то, что Москва знала о планах Берлина срезать Курскую дугу, в июле 1943 г. на её северном выступе войска вермахта углубились в оборону на 12–15 км, а на южном – до 35 км, в результате чего создалась угроза распыления стратегических резервов?» В частных беседах и даже на официальных встречах общественности с генералами-ветеранами войны этот вопрос не раз поднимался уже со второй половины 1950-х годов, но в открытой печати впервые был упомянут лишь в 1966 г. в книге «Великая Отечественная война 1941–1945. Краткая история»: «Чем объясняется, что имея к началу оборонительного сражения численное превосходство над врагом как в людях, так и в технике, Воронежский фронт не смог наличными силами измотать и обескровить ударную группировку противника и остановить её наступление без привлечения новых сил? В отличие от Центрального, командование Воронежским фронтом не сумело точно определить, на каком направлении противник будет наносить главный удар. Оно рассредоточило усилия в полосе шириной 164 км, не массировало силы и средства на направлении главного удара врага»[294].
С такой оценкой не согласился непосредственный участник тех событий, бывший заместитель Верховного главнокомандующего Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. В своей статье, опубликованной в «Военно-историческом журнале» № 9 за 1967 г., он достаточно взвешенно и вполне объективно оценил результаты боевой работы Воронежского фронта на первом этапе Курской битвы и отмёл утверждения, будто бы его командующий генерал армии Н.Ф. Ватутин допустил ошибку при планировании системы обороны и распределении сил. «Критика… командования Воронежским фронтом построена на неточном подсчёте плотности сил и средств в специфических условиях оперативно-стратегической обстановки… – писал он, – не надо забывать, что по 6-й и 7-й гвардейским армиям Воронежского фронта противник в первый день нанёс свой удар почти пятью корпусами (2-й танковый корпус СС, 3-й танковый корпус, 48-й танковый корпус, 52-й армейский корпус и часть корпуса «Раус»), тогда как по обороне Центрального фронта – тремя корпусами. Легко понять разницу в силе ударов немецких войск с орловского направления и из района Белгорода»[295].
Однако уже в конце сентября 1967 г. на эту статью последовала неожиданно резкая реакция бывшего командующего Центральным фронтом Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского. Причём не в открытой печати, а в письме, направленном после публикации материала в «Военно-историческом журнале» его главному редактору В.А. Мацуленко. Редко встретишь такой сильный по внутреннему эмоциональному накалу и в то же время далёкий от исторической правды документ. Аргументы, приводимые К.К. Рокоссовским, идут вразрез с реальными событиями, о которых уже тогда, в общем-то, было известно многим. «Ударная группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, – писал он, – состояла из 14 дивизий, из коих было 5 пехотных, 8 танковых и одна моторизованная, а ударная группировка противника, действовавшая против Центрального фронта, состояла из 15 дивизий в составе 8 пехотных, 6 танковых и одной моторизованной. Таким образом, если группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, несколько превосходила по количеству танков, то группировка его, действовавшая против войск Центрального фронта, значительно превосходила по количеству пехоты и артиллерии.
Более удачные действия войск Центрального фронта объясняются не количеством войск противника, а более правильным построением обороны»[296].
Очень спорное утверждение. Вероятно, К.К. Рокоссовский запамятовал, что к 5 июля 1943 г. его фронт, даже по оценке советских историков, имел на 2740 артминстволов больше[297], чем Воронежский, а в ГА «Юг», действовавшей против войск Ватутина, числилось в 1,5 раза больше бронетехники, чем в ударной группировке 9-й А, развернутой южнее Орла. Кроме того, в полосе Воронежского фронта наступало не 14 немецких дивизий, а 17. В то время как против Центрального – в полном составе лишь 15[298]. Причём их боевая мощь была разной: на севере Курской дуги – ниже, а на юге – выше. Так, 10-я мд, находившаяся в 9-й А, не имела бронетехники[299], численность её боевого состава насчитывала 4322 военнослужащих, а в мд СС «Дас Райх» – 7350 человек[300] и 116 танков[301]. Перед Воронежским фронтом находилось и самое сильное соединение вермахта из всех, что принимали участие в «Цитадели», мд «Великая Германия». На 4 июля 1943 г. в ней числилось 112 танков[302], и она была усилена 10-й танковой бригадой с 200 Pz.V[303]. Такая же ситуация наблюдалась и с пехотными соединениями. Например, в 9-й А наступали на главном направлении 6-я пд и на вспомогательном – 73-я шд. Они имели на 4 июля 1943 г. боевого состава соответственно 3121 и 4545 человек[304]. Причем, замечу, 73-я шд была самой сильной по боевому составу во всей 9-й А. А наносившие удар на Курск с юга в составе 4-й ТА на обоянском направлении (главное) 167-я пд и на корочанском (вспомогательное) – 106-я пд АГ «Кемпф» – 6776 и 65 77[305].
Спор маршалов стал интересным источником исторической информации для исследователей, но только сегодня, так как в 1960-е годы в полном объёме до специалистов и широкой общественности он не дошел. «Компетентные органы» не были заинтересованы, чтобы факт обмена столь резкими посланиями двух уважаемых в стране полководцев стал достоянием широкой общественности, и, не вникая в суть дела, постарались его погасить, а на все документы, в том числе и упомянутое письма[306], лёг гриф «для служебного пользования». Хотя, как ни странно, из мемуаров обоих маршалов было вымарано не всё. В результате читатель узнал позицию К.К. Рокоссовского, которую он подробно изложил в своих мемуарах, а разобраться в предложенной Г.К. Жуковым оценке тех событий возможности не было. Так в обществе закрепилось мнение о якобы «ошибке Ватутина» при подготовке к Курской битве. Недавно рассекреченные в Центральном архиве Министерства обороны РФ (ЦАМО РФ) материалы обоих фронтов за 1943 г. позволяют проанализировать эту проблему детально, с привлечением документов, ранее известных лишь узкому кругу лиц высшего командного звена Красной Армии.
Итак, при выработке замысла Курской оборонительной операции, работа над которой началась с середины апреля 1943 г., Н.Ф. Ватутину предстояло решить несколько важных и вместе с тем крайне сложных задач:
– определить наиболее вероятные направления главного и вспомогательного ударов противника,
– подготовить план действий войск фронта с целью безусловного решения задачи Ставки ВГК: остановить противника не далее тактической полосы,
– разработать принципиальную схему сосредоточения сил и возведения оборонительных рубежей для блокирования вражеского наступления.
Все эти вопросы стояли и перед его соседом, К.К. Рокоссовским, но Н.Ф. Ватутин изначально оказался в более трудном положении. Чтобы удержать войска ГА «Юг» в тактической зоне, было необходимо создать в ней высокую плотность[307] сил и средств. А именно этого ему и не хватало. В полосе Центрального фронта было лишь три вероятных направления на участке протяжённостью всего 95 км (или 31 % участка его обороны), где враг, перейдя в наступление, мог создать серьёзную угрозу. А на юге Курской дуги неприятель мог использовать не менее четырёх направлений на участке до 164 км (или 67 % участка фронта). При этом оба командующих получали примерно одинаковое количество войск и тяжелого вооружения: на 5 июля 1943 г. численность боевого состава Центрального фронта составила 467 179[308] военнослужащих при протяжённости полосы обороны 306 км, а Воронежский – соответственно 417 451[309]