Кроме того, для усиления ударной группировки Моделя в случае успешного развития наступления командующий ГА «Центр» фельдмаршал Г. фон Клюге сформировал резерв в составе одной моторизованной дивизии (10-я мд, без танков) и «группы Эзебека»[347] (4-я и 12-я тд), хотя к началу Курской битвы эти силы подчинялись напрямую фельдмаршалу и считались его личным резервом. На 4 июля 1943 г. во всех дивизиях, предназначенных для «Цитадели» (кроме 12 тд[348]), и в двух резервах (23-го ак и «группе Мантойфель»[349]) находилось всего 191 755 человек (дивизии – 189 786, резерв – 8312).
Таким образом, согласно штатному расписанию на 1 июля 1943 г., 9-я А имела общий некомплект 48 233 человека, в том числе 42 658 – в дивизиях и 5575 – в частях корпусного и армейского подчинения[350]. В эти цифры вошли следующие категории военнослужащих: рядовые для строевых частей и соединений – 23 606 (21 583 – для дивизий, 2023 – для армейских и корпусных частей), рядовые общего резерва для запасных полевых батальонов дивизий – 3007, хиви[351] – 15 198 (12564 и 2634) и немецкие солдаты на должности хиви – 6422 (5504 и 2634).
Для армии, готовившейся к генеральному наступлению, такой некомплект являлся существенной проблемой. Судя по трофейным источникам, и Модель, и Клюге, и ОКХ это понимали. Но из-за общего дефицита живой силы в Германии до начала операции решить её так и не удавалось. Хотя надо признать, для этого сделано было немало. Непосредственно перед «Цитаделью» недокомплект рядового состава предполагалось снизить примерно на треть. 30 июня ОКХ сообщило начальнику штаба армии полковнику X. фон Эльверфельдту, что для
9-й А занаряжено 9 маршевых батальонов (5,5 – для пехотных дивизий и 3,5 – для танковых) общей численностью от 5 до 7 тысяч человек. Их прибытие в Орёл планируется до дня «X» (5 июля 1943 г.). Поэтому уже в ночь на 1 июля в войска ушло распоряжение о распределении этого личного состава. Согласно этому документу, непосредственно на передовую должны были направить меньше половины новобранцев: «В скором времени ожидается прибытие пополнения. Его следует использовать для пополнения нехватки личного состава в первой линии в: 137-й пд – 450 человек, 251-й пд – 450, 6-й пд – 600, 10-й тд – 300, 258-й пд – 300, 292-й пд – 300, а также для направления в унтер-офицерские школы в качестве дивизионного резерва. В частности, 1,5 маршевых батальона должны пройти обучение в технической школе. Часть составить основу учебного батальона в Локте и резерва группы «Вайс» с непосредственным подчинением 20-му ак. Один маршевый батальон направить в техническую школу в Брянске для обучения в танко-гренадёрском учебном батальоне. За обучение двух оставшихся маршевых батальонов (танко-гренадёрских) возложить ответственность на «штаб Брайтенбуха»[352]. Оба батальона разместить в районе Кром»[353].
Однако уже через двое суток поступило новое сообщение о том, что пополнение прибудет между 5 и 9 июля, а в войска оно начнет подходить лишь к исходу 9 июля, т. е. после того, как основные боевые действия в полосе армии (в рамках «Цитадели») завершатся. В частности, 216-я пд 23-го ак, которая понесёт существенные потери в ходе наступления, 9 июля получит маршевый батальон № 124 общей численностью 963 человека[354].
Существовали серьезные проблемы и с качеством призывного контингента. Высокие потери заставили командование вермахта снизить планку требований к новобранцам. В это время даже в полевые войска СС уже поступали отобранные не из чистокровных арийцев или близких к ним народов (согласно расовой теории) добровольцы, а все подходящие по здоровью мужчины из оккупированных стран, в том числе не отнесенные к «нордической расе»: поляки, чехи, словенцы и т. д. В то же время крупные провалы на фронте серьёзно поколебали веру в победу Рейха, в оккупированных странах росли антивоенные настроения, их население стремилось любым путём избежать участия в мировой бойне. Поэтому в вермахте, относительно прежних лет, возросло число дезертиров и перебежчиков, а это первый показатель падения духа войск и потери ими внутреннего стержня.
В документах германской армии дезертирство фиксировалось на протяжении всей войны, но в различные периоды его масштаб был разным: до начала 1943 г. его размах можно оценить как несущественный. Это объяснялось, во-первых, мощной пропагандой, во-вторых, пониманием самими военнослужащими той степени злодеяний, которые они творят в СССР, и тем, что за это им по формальным и человеческим законам полагается, и в-третьих, не столь значительным числом рекрутов из оккупированных стран в составе действующей армии на советско-германском фронте. После Сталинграда ситуация изменилась. Резко обозначилась неуверенность солдат и даже младших офицеров в возможности победы в войне и, как следствие, возраставшее стремление спасти свою жизнь. Вместе с тем в больших масштабах в вермахт поступало пополнение из «фольксдойче»[355], славян и даже русских, а также призывников из таких, даже по оценкам немецких офицеров, традиционно неустойчивых земель, как Эльзас и Лотарингия. Причем контингентом, призванным с захваченных стран, как правило, пополнялись пехотные дивизии. Перед началом Курской битвы в некоторых из них, например в 168-я пд ГА «Юг», иностранцы составляли до 40 % общей численности [356].
В некоторых зарубежных изданиях можно встретить утверждение, что к началу «Цитадели» пораженческие настроения в обеих немецких группах армий под Курском были изжиты. «Период распутицы, сокращение линии фронта и следовавшие затем периоды затишья были для немецких дивизий очень кстати, – пишет К. фон Типпельскирх, – «Сталинградский шок», и раньше ощущавшийся лишь в войсках наиболее сильно пораженного им южного участка фронта, был в конце концов преодолен и там»[357].
Вероятно, бывшему генералу вермахта очень хотелось выдать желаемое за действительное, вот и появился в его работе этот далекий от реальности пассаж о якобы локальных случаях упаднических настроений зимой и в начале весны 1943 г. Документальные источники обеих сторон рисуют иную картину во всех соединениях германской армии на Востоке. В этой связи показательным является приказ ГА «Юг» от 13 апреля 1943 г., в котором от командования армий требовалось: «В дивизиях, прибывших с запада, необходимо внимательно следить за потерями. В случае, если в результате первых боестолкновений их численность сократится до 80 человек в роте, возникнет угроза утраты их боеспособности, т. к. их моральное состояние делает их чувствительными к потерям».[358] Интересная деталь, об этом документе штаб 4-й ТА вспомнил за несколько суток до Курской битвы и потребовал от командования именно дивизий его строгого выполнения. Трудно представить, чтобы приказ касался, например, корпуса СС, он ведь тоже прибыл с запада, хотя настрой на победу его личного состава был неизмеримо выше, чем в соединениях вермахта. Но ясно одно: даже перед «Цитаделью» боевой дух солдат повсюду начал падать, и немецкое командование искало любые средства, чтобы остановить этот процесс.
Если проследить эволюцию морально-политического состояния германских войск, например находившихся перед Центральным фронтом с марта до конца июня, то, по советским разведданным, действительно прослеживается тенденция укрепления дисциплины и боевого духа войск. Однако утверждать, что к началу Курской битвы пораженчество было изжито – явное преувеличение. Из справки разведотдела штаба 13-й А о состоянии войск противника перед её фронтом на 28 июня 1943 г.: «Настроение большинства немецких солдат довольно подавлено, чувствуется усталость от затяжной войны. Поражение немецких войск, понесенное зимой 1942/1943 г., подорвало у солдат веру в возможность победы Германии. Особенно такие настроения распространены среди солдат, призванных из резерва (старше возраста), и солдат не немецкой национальности. Та часть солдат, которая ещё продолжает верить в победу, все свои надежды возлагает на летнее наступление 1943 г. Но у этих солдат нет полной уверенности в благоприятном исходе войны для немцев. Так, например, по показаниям солдата 59-го мп 20-й тд Дерингера, среди солдат идут разговоры: «Если летнее наступление 1943 г. сорвется, то зимой немцам придётся отступать до Польши, и война будет проиграна».
Затянувшееся затишье на фронтах в СССР действует на солдат угнетающе. Они говорят: «Лучше двигаться на запад, чем стоять на месте». (Из показаний солдата 78-й шд Юрковича Франца). Среди последних пополнений в 9-й А противника вливается большое количество солдат не немецкой национальности или немцев с территории, не входившей ранее в состав Германии (слове нов, люксенбуржцев, эльзасцев), которые в большинстве своём настроены пораженчески и не хотят воевать за немцев. Перебежчик из 215-го штурмового полка 78-й штурмовой дивизии Кугель Франц заявил: «Я не солдат, а люксенбуржец». Поэтому он говорит, что не желает воевать за Германию. Эти пораженческие настроения часто исходят из тыла, в письмах от родных. Большое воздействие на ухудшение морально-политического состояния немецких солдат продолжают оказывать бомбардировки англичанами западных областей Германии»[359].
О снижении боевого духа свидетельствуют и трофейные источники. В них отмечается опасная для вермахта тенденция увеличения случаев добровольного перехода на сторону Красной Армии военнослужащих-немцев. Например, 17 июня 1943 г. оперативное управление штаба 9-й А донесло в группу армий, что в 78-й шд произошло чрезвычайное происшествие: к русским перебежало 6 немцев, из которых 4 «фольксдойче». Подобного рода происшествия были и раньше, и рассматривались они как серьёзные. Руководству разведки армии было поручено тщательно расследовать его причины, а тыловики получили распо