Если говорить предельно откровенно, то для профессионала эти утверждения «филькина грамота». Никто специальных групп наблюдателей в тыл не направлял и поштучно военнослужащих и самоходки не считал. А приведенное в скобках уточнение о пленных, сделанное офицерами оперативного отдела с целью повысить достоверность этих сведений, доверия, по понятным причинам, не вызывает. Особенно удивляет цифра «до 25 штурмовых орудий». Мне удалось ознакомиться с протоколами допросов (опросов) всех военнопленных и перебежчиков, которые прошли через разведотдел этой армии с 3 по 21 июля 1943 г., однако в них нет подтверждения данной цифры[529]. Кроме того, надо понимать, что для 9-й А потеря на исходных позициях практически целого дивизиона самоходок в условиях острого дефицита артсредств – это не просто крупный урон, а чрезвычайное происшествие, которое не могли обойти вниманием вышестоящие штабы. Например, в ходе боев 5 июля 1943 г. в 23-м ак вышло из строя 17 штурмовых орудий[530]. Для выяснения причин столь крупных, по оценкам корпуса, потерь была создана специальная комиссия, штабы составили целый ряд предписаний, распоряжений и приказов, помимо тех донесений и отчётов, которые подготовила сама комиссия по итогам своей работы. В случае же с 25 штурмовыми орудиями наблюдается удивительная «тишина». Анализ архивных фондов из Национального архива США свидетельствует, что ни один штаб войск 9-й А (ни дивизии, ни корпуса, ни самой армии) о столь крупной убыли бронетехники в боевых донесениях и оперативных сводках не сообщал, и никаких документов по расследованию её причин обнаружить не удалось. Отсутствует информация об этом происшествии и в журналах боевых действий. Все это – верный признак фальсификации данных, приведенных в материалах штаба 13-й А.
Опыт работы с трофейной документацией свидетельствует, что если штабы противника доносили вышестоящему командованию о своих потерях, то они были довольно точными. Следовательно, можно предположить, что в этой связи наиболее правдивыми могут являться документы соединений 9-й Аза июль 1943 г. Однако, к сожалению, и их анализ не дает необходимых нам данных. В её документах и материалах штабов соединений контрартподготовка зафиксирована, но только её первый этап. Все дивизии первой линии – 23-й ак, 41-й и 47-й тк отмечают сильный огонь советской артиллерии с 1.15 до 1.45 (по берлинскому времени). Однако судить о её результатах по этим источникам трудно, так как ни один корпус данных о потерях именно в ходе контрартподготовки не сообщил. Нет в этих источниках и свидетельства того, что артогонь сорвал наступление или из-за него оно было перенесено на 2–3 часа, как утверждается в отечественных изданиях. Напротив, в журнале боевых действий 292-й пд после полуночи указано:
«Сосредоточение проходило нормально и закончилось в 2.00 [берлинское время. – З.В.]. Тем не менее, русские что-то заподозрили и с 1.00 до 1.45 открыли оживлённый артиллерийский огонь вдоль всей линии фронта и по ближайшим тылам. Однако снаряды ложились далеко от целей»[531].
В документах 20-й тд мы находим следующее описание тех событий:
«1.15. Начало сильного вражеского огневого налёта из всех видов тяжелого вооружения. Русские предполагали в 2.00 наступление с нашей стороны. Это подтверждается высказываниями двух перебежчиков с участка 6-й пд. Оживленная деятельность авиации противника в течение ночи.
2.00. 112 грп занимает исходные позиции.
3.40. 21-й танковый батальон и 92-й противотанковый дивизион также занимают свои исходные позиции»[532].
Лишь два упоминания в документах 23-й ак можно без натяжки расценивать как свидетельство того, что его войскам был нанесён более или менее существенный урон именно в ходе контрартподготовки: «В 1.30 78-я шд доложила о мощном артналёте по своему правому флангу и по высоте Кунач. Частично уничтожены наблюдательные пункты… В 2.35… повторное донесение 78-й шд: имеются потери от вражеской артиллерии. Всё остальное в порядке»[533].
В донесениях же 9-й А в ГА «Центр» и в оперативных сводках самой группы в течение суток об упреждающем артиллерийском ударе советских войск ни разу не упоминалось. Подобное молчание можно расценивать по-разному: не исключено, что противник стремился не акцентировать внимание на неудаче. Однако то, что огонь не нанёс значительного урона войскам, изготовившимся к атаке, их артиллерии, а тем более не сорвал (не заставил перенести время) начала общей атаки, – факт очевидный.
Достоверности немецким данным о незначительных потерях от арподготовки добавляет и то, что в документах 9-й А этого времени встречается немало описаний трагических моментов и допущенных её частями ошибок. Например, в журнале боевых действий уже упоминавшейся 292-й пд за 2 июля 1943 г. откровенно признается; «Благодаря многочисленным ошибкам в ходе марша, 2/292-й ап сегодня был засечён вражескими наблюдателями, попал под корректируемый артналёт и понёс потери»[534]. А в донесении самого артполка сведения о потерях изложены ещё более подробно.
Перечисленные обстоятельства позволяют западным авторам утверждать, что существенных результатов от упреждающего удара советской артиллерии не было, огонь вёлся беспорядочно, а расход боеприпасов оказался непомерно велик[535]. Это мнение разделяют и некоторые российские исследователи[536]. Нельзя не признать, что основания для сомнения в эффективности этого важного и масштабного мероприятия есть. О том, что результат контрартподготовки оказался далеко не таким, как рассчитывали и Ставка, и руководство фронтов, после войны откровенно признавал Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, являвшийся в ту пору заместителем Верховного главнокомандующего: «Следует, однако, указать, что к началу действий противника в наших войсках план контрподготовки (в деталях) полностью ещё не был отработан. Не были ещё точно выявлены места сосредоточения войск в исходном положении и конкретное расположение целей в ночь на 5 июля. Ясно, что при тех разведывательных средствах, которые тогда имелись, нелегко точно установить местоположение целей, но всё же можно было сделать значительно больше, чем сделали войска фронтов. В результате нашей артиллерии при контрподготовке пришлось вести огонь в основном не по конкретным целям, а по площадям. Это дало возможность противнику избежать массовых жертв» [537].
Более подробно о том, что же не «сделали войска фронтов» и их руководство ещё в 1968 г. писал генерал-полковник Н.С. Фомин: «В 13-й А Центрального фронта момент начала контрподготовки был выбран, в общем, правильно. Однако решение командования этой армии о сокращении наполовину количества привлекаемой артиллерии и времени для нанесения первого удара снижало, по нашему мнению, эффективность огневого поражения противника. Трудно также признать целесообразным нанесение повторного удара по противнику всей артиллерии, когда его войска начали артподготовку атаки, в результате чего огонь нашей артиллерии оказался в ряде случаев нецелесообразным. В 70-й А того же фронта контрподготовку вообще начали через 10 минут после начала артиллерийской подготовки противника. Выбор момента её проведения был не из удачных. В 6-й гв. А Воронежского фронта контрподготовку начали вечером 4 июля, накануне предполагавшегося наступления противника, ограничившись 5-минутным огневым налетом. Ровно в 3 часа утра 5 июля контрподготовка была продолжена в полном объеме. Артиллерия 7-й гв. А начала контрподготовку в 3 часа утра 5 июля одновременно по трем вариантам. При этом за 10 минут до ее окончания противник открыл ответный огонь, начав артиллерийскую подготовку… Можно заключить, что как в выборе момента начала контрподготовки, так и в ожидаемых ее результатах в армиях, по-видимому, чувствовалась некоторая неуверенность. И это естественно, так как выбор момента открытия огня в контрподготовке является едва ли не самым трудным решением, которое должно принять командование… Несомненно… одно: если уж принято решение, то при отсутствии данных, меняющих обстановку, его надо доводить до конца. Дробление же контрподготовки на две части лишь ослабляет силу удара и ожидаемые результаты. Результаты в обоих фронтах, надо полагать, были бы выше, если бы не имели место отмеченные нами слабости»[538]. Краткая и вполне объективная оценка.
Некоторые современные авторы возлагают ответственность за просчёт, в частности, в определении момента открытии огня войсками Воронежского фронта на его командование, но для обоснования своей точки зрения приводят ошибочные доводы. Так, например, Л.Н. Лопухове кий утверждает: «Допрошенный в присутствии члена Военного совета Воронежского фронта Н.С. Хрущева пленный заявил, что «наступление начнется в 3.00 с началом рассвета». Пленный не врал: он, как и все в немецкой армии, жил и воевал по берлинскому времени. То есть начало операции намечалось на 5.00 (3.00 по среднеевропейскому времени) 5 июля. Трудно представить, что на третьем году войны наше командование (особенно переводчики) не знало о разнице во времени. Скорее боялись опоздать с открытием огня, боялись, что противник упредит с началом артподготовки. Тем более стало известно, что войска Центрального фронта уже провели огневой налет в 2.20. В результате артиллерийская контрподготовка началась преждевременно»[539]