Помимо оперативных документов, составленных органами управления войск фронта, для командующего фронтом отдел военной цензуры готовил обзоры о настроении солдат и командиров на основе их писем, которые по тем или иным причинам изымались и не доставлялись адресатам. Подобные обзоры о моральном состоянии войск поступали по каналам военной контрразведки и лично И.В. Сталину. Думаю, читателю будет небезынтересно, узнать, что думал рядовой солдат, тем более прошедший до этого Первую мировую войну, о состоянии войск Воронежского фронта, участвовавших в Курской дуге. Процитирую письмо, его автор, военнослужащий 270-й сд 7-й гв. А Е.Я. Игнатов: «Я нахожусь сейчас в Курской обл., идут бои с раннего утра и до поздней ночи, друзей моих по службе многих не стало, ранило, а многих убило. Меня ранили 22. VII… Плохо воюют большинство нерусских – узбеки, киргизы, казахи, мучаемся мы с ними, из-за них и нас, командиров и политработников, выводят немецкие саперы из строя. При сильном обстреле как залягут, так и не подымешь (в атаку), приходится вставать во весь рост, идти поднимать, а противнику только это и нужно. Немцы, по-моему, изучили, что первыми поднимаются в атаку политработники и командиры. Конечно, это так и должно быть, но немецкие снайперы ловят на мушку именно этих передовиков с целью обезглавить подразделение. Бои идут ожесточённые. Всё моё подразделение, в котором я был, осталось (X). Скажу прямо, что мы страдаем большой неорганизованностью, по двое суток бываем без питания и воды, а это, конечно, отрицательно действует и на боевой успех, особенно при непрерывном наступлении.
В наши тылы забрались люди, которые только больше думают о себе и о начальстве, как бы ему угодить, а о бойцах и средних командирах, которые грудью стоят против противника, забота проявляется по возможности. Враньё, всевозможные выкрутасы, очковтирательство процветают на каждом шагу. Сравним войны. Когда я воевал в 1917–1918 гг., солдаты были дисциплинированы лучше, сравниваю с гражданской войной. Дисциплина была железная. Сейчас «раздемократились». Особенного внимания своевременному воспитанию красноармейца, младшего командира, да и старшего командира не уделялось, а если и делалось что-то, то без достаточного контроля. Приходящее пополнение в военном отношении не обучено. Как старый солдат, знаю, каким должен быть солдат русской армии, у нас, надо сказать, не блещет выправка красноармейца, более того, даже командира. Когда начинаешь подтягивать до уровня настоящего воина, проявляют недовольство, и начинает группироваться мнение, что командир жесток и т. д. и т. п. Лени хоть отбавляй. Кроме всего, что я тебе вкратце рассказал, – я скажу, что неувязки нас заели. К примеру, «Лопата, – говорят, – друг солдата», а в бой мы пошли без лопат. «Обещали». Вот эти обещания настолько надоели, что веры нет. Ко всему приходится относиться с подозрением. Много в штабах просто идиотов. Видишь, дурак, а он занимает пост благодаря тому, что болтает, врёт. Вот так приходится нести уйму обид, объективности нет»[595].
Автор этих строк был человеком, на мой взгляд, неординарным, болеющим за дело, но описывал положение дел в наших войсках, опираясь хотя и на большой, но лишь на собственный жизненный опыт. Поэтому его оценка является взглядом человека «внутри события», а значит, не свободного от крайних форм субъективизма. Однажды в беседе со мной известный советский военный историк, участник Курской битвы полковник Г.А. Колтунов, дал мне следующий совет: «Собственный опыт участия в боях Великой Отечественной научил меня: для любого солдата эпицентр сражения – это его окоп. Поэтому остерегайтесь делать выводы только по мнению очевидцев и участников событий, особенно военных». Руководствуясь этим правилом, обратимся к оценке советских войск, которую давал участник тоже двух мировых воин, в том числе и на территории нашей страны, немецкий генерал Г. Блюментритт[596]. В беседе с известным английским теоретиком военного искусства Б.Л. Гартом он утверждал: «Красная Армия 1941–1945 годов была значительно сильнее царской армии. Солдаты фанатично сражались за идею, это усиливало их упорство и, в свою очередь, подталкивало наших солдат действовать упорнее. На Востоке, как никогда, более верным оказывалось правило «или ты меня, или я тебя». И дисциплина в Красной Армии была куда более жёсткой, чем в царской»[597].
Возможно, кому-то покажется, что собранные на этих страницах не красящие войска Воронежского фронта факты подобраны тенденциозно и необъективно отражают реальную действительность. Но от них никуда не денешься, всё это происходило в действительности и напрямую существенно влияло и на результаты оборонительной операции, и на масштаб потерь. А цитируемые мной документы готовились советскими штабными командирами не с целью «очернительства» своих войск, а чтобы выяснить реальное состояние дел, исправить ошибки и не допустить их впредь.
В ходе Курской битвы Воронежский фронт в отношении организации взаимодействия войск на поле боя и количеству чрезвычайных происшествий особо не выделялся. Приведённые выше данные – это лишь маленькая толика реальной жизни не только фронтов в районе Курского выступа, но и всей действующей армии. Мне не раз приходилось беседовать с участниками Великой Отечественной об этих проблемах, и все они, от рядового до командира полка, высказывали схожую оценку: это реальность, с которой они сталкивались на фронте ежедневно. Факты неувязок, обстрелов своих войск, плохое взаимодействие как на уровне соседних батальонов, так и на уровне дивизий, корпусов и родов войск случались практически ежедневно. При стабильном фронте – реже, в ходе наступления или манёвренной обороне – по несколько раз в день, даже в одних и тех же дивизиях. Часто случаи подобного рода просто не регистрировали на бумаге и не докладывали наверх, если не было жертв. Причины их разные, от стечения обстоятельств и отсутствия связи до элементарного головотяпства, безответственности и слабой подготовки военнослужащих. И, как ни покажется странным, ветераны в один голос отмечали, что даже если настраивать весь личный состав на выполнение уставных норм, вырабатываемых десятилетиями, требований инструкций и наставлений, ежедневно контролировать это командирами всех уровней, при скоплении на небольшой территории значительного числа вооружённых людей, избежать чрезвычайных происшествий удаётся редко. Их количество снизить можно, но полностью устранить нельзя.
И в завершение – несколько личных впечатлений. Увы, как бы мы, живущие через семьдесят лет после тех событий, ни старались понять логику и поступки их участников, полностью сделать это не удастся. Ибо невозможно вернуться назад, в то время, и жить их жизнью. Сегодня практически неизвестен огромный пласт информации о взаимоотношениях в среде высшего командного состава Красной Армии. Абсолютно не освещены в мемуарной литературе стиль работы и методы управления корпусного и дивизионного командного звена, а также ряда других сторон жизни нашей армии 1941–1945 гг. Кроме того, по-прежнему остаются закрытыми и ряд документальных фондов фронтовых управлений, НКО и Ставки ВГК. Но работа исследователей продолжается, и есть надежда, что всё же придёт то время, когда будет написана, возможно, не в деталях, но тем не менее честная и объективная история минувшей войны. Надежда, что приведённый выше материал, которые лишь недавно открыли военные архивы, поможет читателю глубже разобраться в перипетиях тех грандиозных сражений, узнать иные факторы, влиявшие на боевые действия, всесторонне оценить решения и поступки ключевых участников того грандиозного события нашей истории, каковым была битва на Огненной дуге.
В. Н. Замулин. Прохоровка. Неизвестное сражение великой войны
Срезать Курский выступ, который образовался в результате советского контрнаступления после разгрома немцев под Сталинградом, встречными ударами в направлении Курска первым предложил командующий ГА «Юг» фельдмаршал Э. фон Манштейн в начале марта 1943 г., ещё до захвата Белгорода корпусом СС. Но предложение оказалось несвоевременным: начиналась весенняя распутица, да и состояние войск ГА «Центр» было очень тяжёлым. Её ударное объединение, 9-я армия генерал-полковника В. Моделя только завершала сосредоточение в орловской дуге и была не готова к столь масштабной операции. Тем не менее мысль Гитлеру понравилась. Берлин был вынужден отказаться от этой идеи тогда и перенес её реализацию на более поздний срок, пока примерно на месяц.
План крупного наступления в центре советско-германского фронта начал приобретать реальные очертания уже в конце марта 1943 г., а 12 апреля на стол Гитлеру лёг готовый проект операции «Цитадель»[598], который в этот же день был им утверждён. А через три дня, 15 апреля, он был воплощён в известном оперативном приказе № 6, излагавшем как цели и задачи летней кампании на востоке, так и принципиальный алгоритм действий групп армий «Юг» и «Центр». Суть «Цитадели» состояла в том, чтобы двумя встречными концентрическими ударами из районов Орла и Белгорода в направлении Курска рассечь оборону двух советских фронтов – Воронежского (генерал армии Н.Ф. Ватутин) и Центрального (генерал армии К.К. Рокоссовский) и окружить их войска. Хотя уже тогда значительная часть генералитета вермахта, причастная к его разработке, отрицательно относилась к этой затее, справедливо считая, что у Германии нет сил для её реализации.
ГА «Юг» должна была стать основной, перед ней ставились более сложные задачи. До предполагаемого рубежа встречи соединениям ГА «Центр» предстояло пройти примерно 75 км, а войскам Манштейна почти в два раза больше – 125. Поэтому непосредственно для прорыва обороны Воронежского фронта, удерживавшего южную часть Курской дуги, планировались большие силы. Для этого ГА «Юг» выделяла 4-ю ТА генерал-полковника Г. Гота и армейскую группу «Кемпф» генерала танковых войск В. Кемпфа, которые располагали в общей сложности 11 пехотными, 9 танковыми и моторизованными дивизиями.