ке. Павел Алексеевич планировал работать в Академии долго, поэтому уже в 1939 г. подготовил и защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата военных наук, а чуть позже ему было присвоено учёное звание доцент. Два неполных года крепко связали его с бронетанковыми войсками, окончательно определив вектор его военной карьеры.
В ноябре 1939 г. вспыхнул советско-финский конфликт. В начале 1940 г. по личной просьбе с целью совершенствования знаний и получения практического боевого опыта его направляют в Карелию. Этот период жизни будущего командарма в исторической литературе практически не освещён. О нём мы знаем лишь по его воспоминаниям, которые, как показывают собранные архивные документы, далеко не полностью отражают как события, которые предшествовали выезду на фронт, так и пребывание в действующей армии.
Годы службы в академии были наполнены не только плодотворной работы по освоению нового поприща. Волна арестов прошла и по военно-учебным заведениям. Многие честные преподаватели были подвергнуты шельмованию, немало их сгинуло в лагерях и тюрьмах. Каждый день во всех академиях проходили собрания, на которых коммунисты клеймили позором «врагов, затесавшихся в их ряды». Не минула эта горькая чаша и П.А. Ротмистрова. В 1939 г. его исключили из партии якобы за связь с «врагами народа» Пашковским, Валиным, Деревцовым, Сангурским, Радишевским, Ращупкиным, Дубовиком и другими, за самоустранение от руководства работой 2-го отделения 1-го отдела штаба ОКВД, и за то, что не перестроился в соответствии с решениями февральского пленума ЦК ВКП(б)[698]. После этого должен был последовать арест. Но полковник не пал духом, не согласившись с огульным обвинением, направил письмо в ЦК ВКП(б). Персональное дело было затребовано в Комиссию партийного контроля, и, разобравшись, его восстановили в партии с сохранением стажа. Но всё же объявили строгий выговор с занесением в учётную карточку. Наказание, конечно, не столь строгое, и этот эпизод, безусловно, мог оказать влияние на его судьбу, но вскоре грянет война и тогда уже станет не до формальностей. А пока… Проверка жалобы длилась более полугода, и всё это время висела угроза ареста, даже после того, как стал известен положительный результат. Поэтому неудивительно, что Павел Алексеевич сам обратился с просьбой направить его в действующую армию. Возможно, уехать из столицы ему посоветовали более опытные товарищи.
Красной Армии не удалось с ходу добиться решительной победы над «белофиннами». Боевые действия затянулись, стремясь к скорейшему завершению конфликта, руководство СССР меняет тактику. В январе 1940 г. на базе Ленинградского военного округа формируется сильная группировка – Северо-Западный фронт в составе 7-й и 13-й армий. После его прибытия в войска полковнику П.А. Ротмистрову предложили должность начальника оперативного отдела штаба 7-й А, но он отказался и попросился в боевое танковое соединение, и его направили в 35-ю лтбр. Прибыв в бригаду, в силу сложившейся оперативной обстановки он сначала принял танковый батальон, а затем исполнял обязанности начальника штаба. Павел Алексеевич непосредственно участвовал в боях с февраля 1940 г. и до подписания мирного договора в марте. За этот короткий период он получил первые в своей жизни практические навыки управления танковым формированием. Безусловно, для глубокого изучения особенностей новой профессии и успешного её освоения двух неполных месяцев было недостаточно. Ведь до этого момента он никогда не командовал, как М.Е. Катуков, ни подразделениями, ни частями в танковых войсках. Однако через полтора года именно с этим скромным «багажом» он будет назначен комбригом, и уже в боях на подступах к столице будет нарабатывать своё боевое мастерство.
За успехи в «зимней войне» бригада была награждена орденом Красного Знамени, а П.А. Ротмистров – Красной Звезды (14.06.1940 г.). В 1943 г. в письме к секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову об этом периоде своей жизни он писал: «Когда началась советско-финская война, я попросился и был командирован на эту войну для изучения опыта применения танков и был прикомандирован к АВТО армии. Но я не остался в этом АВТО, а выехал в 35-ю танковую бригаду и начал изучать опыт войны, по доброму желанию, с командования танковым батальоном, будучи в звании полковника и в должности преподавателя Академии.
Командуя батальоном, я несколько раз был в танковых атаках, и не один раз мой танк был подбит на поле боя, но я продолжал упорно добиваться поставленной перед собой цели. В последующем в этой войне я командовал танковой бригадой, продолжая изучать применение танков на фоне действий бригады.
После окончания советско-финской войны, где мне удалось в значительной мере проверить свои теоретические выводы, я выступил в печати, и, в частности, в газете «Красная Звезда», где откровенно и смело высказал свою точку зрения о применении танков. Тогда, как и теперь, я держался точки зрения массированного применения танков на поле боя, навязывания противнику своей воли и самых смелых действий со стороны танковых войск Красной Армии. За свои статьи и принципиальную постановку вопроса о применении танков я получил в 1940 году от Народного Комиссара Обороны очень дорогую наркомовскую премию»[699].
Однако в его учётно-послужной карточке эта информация отсутствует. К сожалению, не удалось найти и наградной лист, хотя, безусловно, награждение было. В УПК указано лишь, что он с «12 февраля 1940 года – командир резервной группы Северо-Западного фронта для особых поручений»[700]. Вероятно, это формулировка из документов, которые ему были выданы при направлении на Северо-Западный фронт. Поэтому можно предположить, что на все указанные выше должности он не назначался обычным путём, а действовал сообразно боевой обстановке и исполнял обязанности неофициально.
Март 1940-го оказался богатым на приятные события. После завершения конфликта пришла и ещё одна хорошая весть: 20 марта Главное политуправление РККА сняло с коммуниста П.А. Ротмистрова выговор. После пребывания на фронте он вновь возвращается к преподавательской работе и до конца 1940 г. продолжает служить в академии.
В этот время в РККА продолжается напряжённая работа по формированию первых девяти мехкорпусов. 9 декабря он направляется в Прибалтийский Особый военный округ в качестве заместителя командира 5-й тд 3-го мк, который находился в литовском городе Апитусе. Но в этой должности он пробыл недолго, через полгода, 19 июня 1941 г.[701], поступил новый приказ о назначении его начальником штаба этого же корпуса. Сдав соединение комдиву Ф.Ф. Фёдорову, прибывшему с курсов усовершенствования комсостава, он убыл к новому месту службы в г. Каунас, а потом армия Германии атаковала наши границы.
Полковника М.Е. Катукова весть о начале войны застала в Киеве, в окружном госпитале. Послеоперационный шов ещё не зажил, но, как только стало известно об агрессии, Михаил Ефимович уговорил лечащего врача отпустить его и поспешил в Шепетовку, где располагался штаб дивизии. И уже вечером 23 июня он доложил по телефону о своём прибытии генерал-майору К.К. Рокоссовскому, командовавшему 9-м мк, в составе которого по-прежнему находилось его соединение. Генерал сообщил, что обстановка сложная, корпус передан 5-й А генерал-майора М.И. Потапова, которая в свою очередь подчинена Юго-Западному фронту. Уже получен приказ: перебросить дивизию в район Луцка для нанесения контрудара во фланг вражеской группировки.
В своей книге «На острие главного удара» командарм вспоминал, что его соединение только по названию было танковым, но в действительности таковым не являлось. Например, на момент начала войны два танковых полка располагали вместо положенных 375 Т-34 и КВ лишь 33 учебными лёгкими ВТ, а батальон связи только учебными радиостанциями. Все подразделения, не укомплектованные матчастью, пришлось превратить в стрелковые, в том числе и специальные, такие как понтонный батальон. Такое же положение сложилось и с автотранспортом: из-за нехватки грузовых автомобилей переброска войск шла медленно, с большим трудом. Не удалось к этому моменту полностью решить и вопрос повышения качества личного состава. Сохранился «Доклад об укомплектованности 20-й тд личным составом на 10 марта 1941 г.», подписанный М.Е. Катуковым, в котором представлена удручающая картина того, как и какое пополнение направлялось в его соединение за три месяца до начала войны. Вот выдержка из этого документа: «Начальствующий состав. По штату положено – 1342, имеется – 584 чел., или 43 %. Особенно плохо обстоит дело с укомплектованием штабов всех степеней. Штабных командиров не хватает – 85 чел., в том числе: адъютантов батальонов – 32, работников штаба полка – 42, работников штаба дивизии – 11. В штабах полков совершенно неукомплектованные 1, 2, 3 и 4 части, планировать и контролировать боевую подготовку некому…Из числа назначенного приказом КОВО в дивизию комсостава до сих пор не прибыло 52 чел. Прибытие их сомнительно, т. к. на ряд запросов частей, откуда назначен комсостав, последние отвечают, что назначенный к нам комсостав убыл по распоряжению отдела кадров КОВО в совершенно другую часть.
…Часть комсостава, назначенного в дивизию, по своим качествам не соответствует должности, на которую назначен. Присланные командиры танковых взводов мл. лейтенанты К. и К. имеют крайне отрицательную характеристику и предупреждение Военного Совета КОВО о служебном несоответствии в январе с. г…Назначенный инспектором снабжения капитан Д… <…> болен туберкулезом и подлежит переводу в нестроевую часть, санаторий или госпиталь… Мл. политрук Л., образование 4 класса, русским языком не владеет, в роте не работает из-за незнания языка. Политрук Ж. представлялся к увольнению из РККА, как неработоспособный и недисциплинированный политработник