Миф отличается от истории: мифы — это не вдохновляющие рассказы о выдающихся людях. Миф трансцендентен по отношению к настоящему. Народный герой отличается от персонажа с реальной биографией, даже если его прообраз и существовал в действительности, как Джон Генри[5] или Джордж Вашингтон. Народный герой представляет собой трансформирующий аспект мифа. Когда у вас существует традиция устного мифа, он абсолютно актуален. В сказаниях современных американских индейцев есть и велосипеды, и вашингтонский Капитолийский холм. Все немедленно встраивается в мифологию. В нашем обществе фиксированных текстов и печатного слова именно поэт видит ценность фактов, которые существуют вокруг нас, обожествляет их, и, как и в былые времена, именно поэту предназначено создавать символы, которые связывают повседневное с вечным.
Конечно, когда вы пытаетесь связать себя с трансцендентным, вам совершенно не обязательно созерцать определенный образ. Вы можете следовать по пути дзен и вообще забыть о мифах. Но я-то говорю о пути мифа. А настоящий миф всегда дает вам некое поле, на котором вы можете найти место для себя. Именно в этом состоит смысл мандалы, священного круга, и неважно, кто вы — тибетский монах или пациент психоаналитика-юнгианца. Символы располагаются по кругу, а ваше место — в его центре. Лабиринт, безусловно, является запутанной, лишенной порядка мандалой, внутри которой вы заблудились. Таким представляется окружающий мир людям, у которых нет мифологии. Они пробираются по этому лабиринту с таким трудом, словно до них никто никогда этого не делал.
Недавно я познакомился с работой потрясающего немецкого психиатра — графа Карлфилда Дюркгейма[6] (не путайте с французским социологом Эмилем Дюркгеймом). Он создал обобщенную концепцию здоровья — физического и психологического, — используя представления о мифах Карла Густава Юнга и Эриха Ноймана[7]. Дюркгейм утверждает, что каждый из нас наделен жизненной мудростью и все мы воплощаем мистическую силу: силу жизни, которая создала все вокруг и сотворила нас самих в утробе матери. Мудрость живет внутри нас, и она воплощает энергию этой силы, которая растекается во времени и пространстве. И такая сила, заключенная в каждом из нас, предназначена для какой-то определенной миссии. И вот наш ум размышляет, наши глаза видят, и все это так погружается в мир понятий и преходящих, сиюминутных проблем, что мы зацикливаемся на них и не позволяем потоку энергии свободно изливаться вовне. Тогда-то мы и заболеваем. Энергия оказывается заблокированной, и нас выбрасывает из центра; это представление перекликается с постулатами китайской и индийской медицины. Итак, психологическая проблема, способ не допустить блокирования энергии заключается в том, чтобы стать — и вот она, ключевая фраза, — прозрачным для трансцендентного. Все же так просто.
Именно миф указывает вам путь от феноменального мира к трансцендентному. Персонаж мифа — нечто вроде циркуля, которым вы в школе чертили окружности и дуги: его острая ножка находит опору в мире времени, а грифель скользит в мире вечности. Образ бога может воплощаться в виде человека или животного, но его сущность трансцендентна по отношению к этой форме.
И если вы направляете подвижную, метафорическую часть своего «циркуля» к конкретному референту — к факту, — то получите всего лишь аллегорию, а не миф. Миф указывает не на себя, а на нечто неописуемое; аллегория, в отличие от него, — просто история или образ, преподающий вам конкретный урок. Джойс называл это неподобающим искусством[8]. Одна из точек опоры мифологической фигуры всегда располагается в мире трансцендентного. Именно это имеет в виду Лао-Цзы, когда в первом афоризме «Дао дэ цзин» провозглашает: «Если дао можно дать имя, то это не дао»[9].
Пусть божество, которому вы поклоняетесь, станет прозрачным стеклом для трансцендентного света, и тогда его имя не будет иметь значения.
Более того, когда бог становится вашим образцом для подражания, если вы способны воспринять вдохновение, исходящее от него, ваша собственная жизнь перестает быть гонкой за успехом или достижениями и открывается трансцендентному, позволяя энергии течь сквозь вас.
Безусловно, чтобы достичь того, что лежит за пределами личности, нужно сначала стать личностью: эти два свойства необходимо объединять. Немецкий этнограф Адольф Бастиан рассуждал о том, что в мифе присутствуют два элемента: трансцендентный и локальный. Вы должны воспринять конкретную культурную традицию, чтобы совершить восхождение к трансцендентному уровню и таким образом установить свои отношения с Богом и на личном, и на сверхличном уровне.
В древних обществах такой контакт между местными традициями и сверхъестественным устанавливает шаман. Шаманом становится тот, кто пережил психологический кризис и сумел восстановиться после него. Юношу или девушку на пороге отрочества посещает видение или, возможно, неземная песнь. Это означает, что человек был призван высшими силами. Его лихорадит, у него начинается нервное заболевание, самый настоящий психотический эпизод. Члены семьи такого подростка, знакомые с соответствующими традициями, обязательно призывают шамана, чтобы тот дал молодому человеку наставление и конкретные указания, которые необходимо выполнить, чтобы вновь воссоединиться с реальным миром и спеть свою песнь.
Безусловно, то, что переживает такой индивид при погружении в мир бессознательного, характеризует бессознательное всего общества, к которому он принадлежит. Мир этих людей очень ограничен, и они сталкиваются с очень небольшим количеством психологических проблем. Потому шаман становится и учителем, и защитником мифологической традиции, но он живет в изоляции, его побаиваются; и находиться в таком положении очень опасно.
Бывает так, что в некоторых обществах человек старшего возраста сам хотел бы стать шаманом. Тогда ему предстоит пройти серию мучительных испытаний для того, чтобы обрести ту власть, которую природный шаман получил естественным путем. В северо-восточной Сибири и некоторых районах Северной Америки призыв стать шаманом означает смену пола. Это должно символизировать выход за пределы своего тела, данного с рождения, так что женщины начинают жить мужской жизнью, а мужчины — женской. Такие шаманы-трансвеститы играют значительную роль в мифологии северо-западных американских индейцев — хопи, пуэбло, навахо, апачей, сиу и других.
Валдемар Вогорас и Валдемар Йохельсон первыми обнаружили эту гендерную инверсию у чукотского народа, населяющего Камчатский полуостров в Сибири[10]. Эти два исследователя стали свидетелями самых разных реакций на подобное явление. Некоторые молодые люди, услышав призыв стать «мягким человеком»[11], испытали такое смятение и стыд, что покончили с собой. Если шаман не откликается на зов, то он будет психологически раздавлен и ему придет конец. От него требуется полная психологическая самоотдача.
Недавно я услышал рассказ о жизни одной женщины из шахтерского городка в Западной Вирджинии. Когда она была маленькой девочкой, на прогулке в лесу ей послышалась чудесная музыка. Она не знала, что ей с этим делать, как поступить. Прошли годы, и когда ей исполнилось шестьдесят, она обратилась за помощью к психотерапевту, рассказав, что чувствует, будто вся ее жизнь прошла впустую. Только в состоянии глубокого гипнотического транса она вспомнила о мелодии, которую услышала в детстве[12]. Как вы догадываетесь, это была шаманская песнь.
Вслушиваясь в эту песнь, вглядываясь в эти видения, шаманы сохраняют точку равновесия в центре своего мира. Их умиротворяет пение этих песен и исполнение ритуалов. На самом краю Южной Америки, на Огненной Земле, живут самые неприметные жители континента, племена индейцев Она и Яган. В начале XX века отец Альберто де Агостини, священник и ученый, провел в этом племени какое-то время, и благодаря ему мы знаем кое-что о мифологии этих людей. Он рассказывает о том, что как-то ночью проснулся и услышал, как местный шаман поет, аккомпанируя себе на барабане, в полном одиночестве, всю ночь напролет, черпая в этом силу[13].
Мысль о том, что ты сохраняешь в себе силу, приобщаясь к своему мифу, характеризует способ функционирования мифа как такового. Если это — живая мифология, имеющая непосредственное отношение к жизни современников, то повторение мифов и проживание ритуалов помогают вам остаться в центре вашего мира. Ритуал — это просто способ воплотить в жизнь миф, участвуя в ритуале.
Сегодня в племени Навахо многие страдают неврозами оттого, что они, воины, теперь заперты в резервации и больше не могут вести прежнюю активную жизнь. Ритуалы рисования песком сейчас у них применяются для исцеления — чтобы прожить миф снова и снова, открываясь трансцендентному.
Вот как работает миф.
Мой опыт в этой сфере подсказывает, что лучше всего этому учат в Индии. Когда мне было почти пятьдесят и я уже полжизни изучал мифологию, в конце концов мне пришел в голову вопрос: «Как же теперь собрать все это воедино?» Потом я подумал, что на земле существует место, где миф царит уже на протяжении многих лет, порождая при этом новые идеи, где за многие тысячелетия была собрана целая коллекция комментариев и дискуссий на эту тему. На вас не оказывают давления, вы сами выбираете то, что вам близко, в процессе непосредственного эстетического восприятия.
Итак, я отправился в Индию, и все сразу же встало на свои места[14]. Я обнаружил, что мои собственные соображения на эту тему перекликаются с тем, что я узнал там.