717.
В последующей войне Медб играет роль полководца, организатора и даже воина. Помимо ее яркого характера и мужеподобного статуса при короле Айлилле, следует помнить, что она сама явилась инициатором войны, и лишь в интересах ее самолюбия было угнать знаменитого быка. Вот как описывает ее Кетерн, один из уладских воинов, которого она ранила в битве: «Приблизилась ко мне прекрасная женщина с бледным нежным лицом и продолговатыми щеками. У нее были светлые волосы и две золотые птицы на плече. На ней был темно-пурпурный плащ с капюшоном. На спине у нее золотая вышивка в пять кулаков шириной. В руке у нее был острый дротик. Длинный железный меч с острой рукоятью у нее. Высока была она. Первая она ко мне приблизилась и ранила меня»718.
Часто упрямство и жестокость Медб переходят все границы и с трудом находят рациональное объяснение. В начале похода за быком Медб инспектирует свои войска и замечает, что отряд из Северного Лейнстера, из народа Галеонь, превосходит других воинов в скорости и ловкости: когда остальные только ставят шатры, те уже готовят еду, когда остальные только начинают трапезу, те уже закончили и слушают арфистов. Медб не согласна взять их с собой на войну, поскольку боится, что Галеонь припишут победу исключительно себе, но и оставить их она боится: вдруг они захватят землю в отсутствие коннахтов? «Ну и что же нам делать с ними, – спрашивает Айлилль, – если им нельзя ни остаться, ни пойти с нами?» «Убить их», – отвечает Медб. «Не скрою, что это совет женщины, – говорит Айлилль. – Худое слово». Только благодаря вмешательству уладского перебежчика Фергуса, лейнстерцы остались в войске, и по совету того же Фергуса их отряд разделили между другими соединениями ирландского воинства719.
Объяснение странной ревности Медб еще Дж. Карни нашел в ее двусмысленных отношениях с мужем, оговоренных в начале предания. Дело в том, что сам Айлилль происходил из северно-лейнстерской династии, из племени Галеонь. Ранние генеалогические источники приписывают всю славу в походе за быком Айлиллю и его воинам из Галеонь720. Очевидно, Медб не может стерпеть ведущей роли мужа в своем походе и хочет избавиться от силы, представляющей династию Айлилля. Не стоит забывать, что сам спор, повлекший войну за быка, начался вокруг первенства и богатства супругов.
Отношения Айлилля и Медб, терпимость короля к любовным похождениям жены часто объясняются военными и политическими причинами, хотя в самом тексте ранней редакции «Похищения… » мы часто наблюдаем естественную простоту и противоречивость человеческих отношений. Несмотря на всю свою терпимость и отсутствие ревности, Айлилль иногда позволяет себе шпионить за Медб и ее главным любовником, Фергусом. Так, однажды он послал своего колесничего Куллиуса подсмотреть за парой любовников, чтобы больше узнать об их отношениях. Куллиус близко подобрался к Медб и Фергусу, оставаясь незамеченным ими, и сумел стащить меч Фергуса из ножен. Как доказательство он принес меч Айлиллю. Вот какой разговор последовал между ними:
«Так», – сказал Айлилль. «Действительно так», – молвил Куллиус, – «Смотри, вот тебе доказательство». «Хорошо же», – сказал Айлилль. И они усмехнулись. «Как ты и думал, – продолжал Куллиус. – Я нашел их, когда они лежали вместе». «Она права, – сказал Айлилль. – Она сделала это, чтобы добиться помощи в похищении быка. Сохрани этот меч. Положи его под свое сиденье в колеснице и заверни в рубаху»721.
«Похищение…» вызывает интерес еще и тем, наконец, что при всей значимости Медб, ее главной роли в войне и сюжете, в финале предания и в финале войны мы видим крушение всех планов Медб и поражение ее войска. Союзники оставили коннахтов, уладские воины воспрянули от своей странной болезни и пришли на помощь Кухулину, войско коннахтов бежало, а огромные быки решают свой спор в последнем поединке. Кухулин не убивает Медб лишь из-за своего принципа не убивать женщин. Даже Фергус, олицетворяющий мужское начало в истории, не может и не хочет оправдать авантюру своей любовницы и вообще женское первенство. Он отвечает Медб на ее жалобы: «Вот что обычно происходит с любым табуном во главе с кобылой. Добро их отнято, унесено и собрано, ибо люди шли за женщиной, которая неверно направляла их»722. Эта нравоучительная фраза и общий антифеминистский подтекст «Похищения…» (включая борьбу Кухулина с воинственной богиней Морриган) наводит на мысль о влиянии монастырских literati, авторов и редакторов письменного текста эпоса, стремившихся лишить женщину почетного места, занимаемого ею в языческом кельтском обществе, ниспровергнуть женское начало. В то же время нельзя не заметить и особого психологического реализма мира Уладского цикла, когда женщина (Медб) может быть и триумфальным вождем, и самоуверенной, взбалмошной упрямицей, и побежденной, но не сломленной королевой. При всем очевидном христианском влиянии и на текст, и на древнеирландское общество VIII в., в котором этот текст был создан, стоит признать, что в королеве Медб мы видим вполне языческий образ женщины-повелительницы и женщины-воительницы, известный еще континентальным кельтам.
При всех особенностях древнеирландского общества и возможных следах былого женского первенства в автохтонном доиндоевропейском обществе, в древнеирландских законах (самые ранние относятся в VII в.), написанных вскоре после принятия Ирландией христианства и распространения письменной культуры, нам сообщают, что рядовая женщина имела ограниченные права и жила в патриархальном обществе. Судя по этим ранним законам, женщина не могла заявить о своих правах или предстать перед судом без санкции своего защитника или господина, законодательно женщина представала, по сути, бесправной. Когда она была девочкой, за нее отвечал отец, когда выходила замуж – муж, когда вдовела – сын. Если же у нее не было ни сына, ни мужа, за нее отвечал ближайший родственник мужского пола723. Однако есть все основания полагать, что эта картина являла собой, скорее, желаемый идеал близких к монастырской культуре literati, навеянный святоотеческой литературой и ветхозаветными уложениями. С середины VIII в. в законы попадает информация, более соответствующая местным нравам: женщине дается право заключать законные договоры, начинать судебные разбирательства, наследовать. Женщине фактически предоставляются равные с мужчиной права724.
Таким образом, в раннесредневековой Ирландии мы сталкиваемся с обществом, где роль женщины была существенна, хоть и ниже роли мужчины того же ранга. Женщина могла иметь собственность, обладала ценой чести, могла сама предпринимать определенные шаги в защиту своего общественного положения. Права женщины, так же, как права мужчин, ограничивались старшими в роду, и права супругов взаимно ограничивались во всем, что касалось их собственности, и в других вопросах. Даже памятник церковно-канонического права VII в. «Закон Адомнана» (Cáin Adomnáin), посвященный в основном преступлениям против женщин, запрещая женщинам-воительницам участвовать в войне и битве, подчеркивал, что их законное право участвовать в договорах не отменяется из-за их мирного статуса725. В то же время сам церковный запрет указывает на распространенную практику участия женщин в военных действиях, чему есть множество подтверждений в источниках по древним кельтам и в древнеирландских преданиях. Возможно, социальная подвижка, переходный период и расширение влияния династии О Нейллов в V—VI вв. дали женщинам еще больше возможностей проявить себя на военном поприще, о чем свидетельствуют предания, созданные в период христианизации.
Тот же «Закон Адомнана» рисует яркую и реалистичную, несмотря на явные преувеличения, картину жизни обычной ирландской женщины-воительницы в языческом обществе: «Вот работа, которую должна была исполнять лучшая женщина, – идти в битву, на поле битвы, на собрание и в военный лагерь, на поединок и в ополчение, ранить и убивать. На одном плече она несла сумку с едой, а на другом – свое дитя. Деревянное копье висело у нее за спиной. Тридцати футов длиной было оно, на одном его конце помещался железный крюк, которым она цепляла за волосы другую женщину из войска противников. Ее муж стоял за ней и держал в руках палку, подгоняя жену в битву. Ибо в то время головы женщин и две их груди брали как трофеи»726. Несомненно, одной из задач составителей «Закона Адомнана» было показать жизнь языческой женщины в как можно более черных тонах. В то же время непосредственная откровенность описания и упоминание культа человеческих голов, о котором мы знаем из античных сообщений о континентальных кельтах и ирландских преданий, заставляет предположить определенные исторические факты, лежащие в основе пассажа. Сомнение вызывает, в основном, совершенно анекдотический муж, подгоняющий жену в битву.
В поздней дохристианской и в раннесредневековой Ирландии женщина имела право начинать развод и забирать свою собственность при разводе, о чем свидетельствует «Закон о парах» (Cáin Lánamna) VIII в. Такое положение женщин в кельтском обществе было характерно и для континентальных кельтов. Цезарь пишет об особенностях брака у галлов следующее: «К деньгам, которые муж получает в приданое за женой, он прибавляет такую же сумму из своего имущества на основании произведенной оценки» (BG.VI.19.1. Пер. М. М. Покровского). Галльские супруги владели собственностью совместно.
Известно, что запрещаемое законодательством поведение обычно довольно распространенно, а иначе не имело бы смысла его запрещать. Так и в случае женщин раннесредневековой Ирландии: многие особенности их поведения в языческом обществе запрещались и осуждались даже в светской литературе. Речь шла о недопустимости сексуальной распущенности, прелюбодеяния. «Триады Ирландии», не имевшие законодательного характера, своеобразные гномические максимы, сообщают о трех «глухих» (бессмысленных) вещах в мире. Одна из них – это «удержать глупую женщину от похоти»