772.
В пору галльских войн Цезаря античный мир смог познакомиться с представителем друидического сословия, как бы не выходя из дому. Пожалуй, единственный исторический друид, чье имя и судьба стали известны нам благодаря римской литературе, – это Дивикиак (Divitiacus, Diviciacus)773. С ним были знакомы и дружили и Цезарь, и Цицерон. Дивикиак был вождем (вергобретом) эдуев, наиболее романизированного из галльских племен, столицей которого был оппидум Бибракте (римский Августодун). Его брат Думнорикс позднее приходит к власти у эдуев и возглавляет антиримскую партию, Дивикиак же был сторонником римской имперской политики. Около 71 г. до н. э. Ариовист, царь германского племени свевов, вторгся в Галлию, поддержанный галльским племенем секванов, и разгромил их противника, галльское племя эдуев. Дивикиак, друид и вергобрет эдуев, единственный из эдуев, свободный от клятвы не требовать назад заложников и не просить Рим о помощи, был вынужден бежать. Он отправился в Рим около 60 г. до н. э. и выступил перед сенатом с просьбой помочь его народу в борьбе со свевами. Поздний латинский панегирик Константину Великому описывает выступление Дивикиака перед сенатом: как подобает варварскому воину, он стоит, опираясь на высокий щит (scutum)774.
Однако миссия Дивикиака провалилась. В 59 г. до н. э., в год консульства Цезаря, сенат признал Ариовиста «царем и другом римского народа» (De Bello Gallico, I, 35). Во время поездки в Рим Дивикиак познакомился с Цицероном и, видимо, с Цезарем. Цицерон пишет о нем как о друиде, не упоминая вообще о его политических интересах. Дивикиак, по его словам, сообщил ему, что знаком с законом природы, который греки называют натуральной философией (φυσιολογίa), и он мог предсказывать будущее по предзнаменованиям и по умозаключениям (Cicero, De Divinatione, I.90).
В 61 г. до н. э. галльская аристократия во главе с вождем гельветов Оргеториксом, сыном царя секванов Кастиком и эдуем Думнориксом организовала заговор против римской власти в римской провинции в Галлии. При этом эдуи официально считались союзниками римлян. Оргеторикс и Думнорикс стремились стать независимыми от Рима царями, а надо сказать, что царская власть в Галлии к тому времени практически исчезла, уступив место светской власти магистратов-вергобретов и духовной – друидов775. Заговор потерпел крах, но Думнорикс остался во главе антиримской партии среди эдуев. Вскоре с помощью своего богатства, ловкой дипломатии и антиримских настроений среди галлов он получил бóльшую власть среди эдуев, чем официальные магистраты, Дивикиак и Лиск. Фактически выступая на стороне врагов Рима, гельветов, Думнорикс возбудил гнев Цезаря, и крах его был бы неминуем, если бы его старший брат, Дивикиак, не заступился за него. Этот друид-администратор признался, что его младший брат возвысился с его помощью, когда Дивикиак пользовался большим влиянием среди эдуев и в Галлии вообще. Он посоветовал Цезарю не наказывать брата, чтобы не возбудить народ против самого Дивикиака, друга Цезаря и Рима. Здесь Цезарь сообщает, что разговаривал с Дивикиаком с помощью особого переводчика, что подразумевает либо полное незнание друидом латыни, либо знание очень несовершенное. Судя по всему, в случае выступления Дивикиака в сенате и разговора с Цицероном также приходилось прибегать к помощи переводчика. Вообще, судя по Цезарю, Дивикиак был талантливым оратором и из всего своего народа и всех галлов выделялся наибольшим красноречием.
Цезарь помиловал Думнорикса, хотя и приставил к нему стражу. Престиж Дивикиака при этом поднялся, и не только среди эдуев, но и среди всех галльских вождей (De Bello Gallico, I, 20). В последующей Галльской войне Дивикиак постоянно поддерживал Цезаря во главе своего племени эдуев. Однако нигде не сказано, что Дивикиак сам брался за оружие, что противоречило бы описанию друидов, данному самим Цезарем. Скорее, военная деятельность Дивикиака напоминает нам сообщения Страбона и Диодора, восходящие к традиции Посейдония, о решении друидами военных конфликтов.
Думнорикса, этого смелого антиримски настроенного аристократа, как мы упоминали, вряд ли можно подозревать в принадлежности к друидическому сословию. Дивикиака Цезарь тоже ни разу не называет друидом, а сообщает лишь о его административных и военных обязанностях. После усмирения Думнорикса с помощью его старшего брата Цезарь всегда держал его при себе, справедливо опасаясь его властолюбия и авторитета среди галлов. Так, под домашним арестом, Думнорикс прибыл с Цезарем на берега Ла-Манша, когда римский полководец готовил вторжение в Британию. Думнорикс не хотел плыть в Британию отчасти по политическим мотивам, но одна из причин его отказа, которую он сообщил Цезарю, заключалась в религиозных правилах, удерживающих его (V, 6). Религиозный запрет, касающийся плавания по морю, мог относиться к друидическому сословию (если предположить, что Думнорикс был «друидом по происхождению»), подобно тому как индийским брахманам запрещается плавать по морю. Стихия воды чужда жреческому сословию, отсюда и опасения, что когда-нибудь она может возобладать. Думнорикс пытался бежать со своими всадниками, эдуями, но был убит людьми Цезаря. Думнорикс кричал перед смертью, что он «свободный человек свободного народа» (V, 7).
Помимо Цезаря одним из интереснейших информантов по истории галльских друидов можно назвать Посейдония (ок. 135—50 гг. до н. э.), греческого историка, этнографа, известнейшего философа-стоика, предшественника Цезаря в кельтской этнографии. Он много сам путешествовал и жил среди описываемых народов, в том числе и у галлов. Его работа не сохранилась, но фрагменты ее, посвященные кельтам и собственно друидам, можно найти у Страбона и Диодора Сицилийского. Так, у Страбона мы читаем о трех основных ученых классах у галлов: о бардах, ватах и друидах. Барды – певцы и поэты. Ваты – толкователи жертвоприношений и специалисты в естествознании. Интересно, что в средневековых ирландском и валлийском обществах мы встречаем тех же бардов и провидцев-ватов (др.-ирл. fáith) с разными функциями, но явно восходящими к тем же галльским/кельтским ученым мужам.
На друидах Страбон (или Посейдоний) останавливается подробнее. Очевидно, что в описании его многое связано с греческими аналогиями, и мы не можем полностью ему доверять, однако сообщение Страбона существенно дополняет картину Цезаря. Друиды вдобавок к изучению природы занимались также этикой. Друиды считались самыми справедливыми людьми, поэтому им доверялись судебные дела как частного, так и публичного свойства (дела об убийствах в основном доверялись друидам). Сообщается, что в былые времена (когда власти у друидов было больше, надо полагать) друиды решали и военные конфликты и сдерживали противников, уже построившихся к битве. Интересно, что в случае большого числа убийств друиды полагали, что поля должны принести богатый урожай. Касаясь друидической космологии и эсхатологии, Страбон пишет, что согласно их представлениям человеческие души и вообще вся вселенная неразрушимы, хотя порой стихия огня или стихия воды могут временно преобладать776.
Вера в вечность души, упомянутая в Посейдониевой традиции без какого-либо намека на веру в переселение душ, говорит о невозможности прямого переноса древнеиндийских, например, представлений о метемпсихозе на кельтов. Вообще, сложно сказать, где у античных авторов мы имеем дело с подлинными представлениями кельтских жрецов, а где наслаиваются пифагорейские коннотации. Так, Аммиан Марцеллин, опирающийся на Тимагена, писавшего, вероятно, в I в. до н. э., утверждает, что друиды разделяли доктрину Пифагора, считали души бессмертными, и говорит об объединениях друидов, сравнивая их с содружествами философов-пифагорейцев777. Бесспорно, греку было проще воспринимать варварскую доктрину через призму своей традиции, однако восприятие это часто было ложным.
Что же касается вечности вселенной, здесь важно иметь в виду, что друидам была чужда идея творения мира или его конца, т. е. стройной космогонией и эсхатологией они явно не обладали (потому-то в древнеирландских текстах, в отличие от скандинавских Эдд, мы не видим мифов, излагающих начало и конец мира). Природа, или первичный хаос, как считали греки и, несомненно, сам Посейдоний, вечна и пребудет всегда, а боги, в эротическом или строительном планах, создают этот мир: в одну эпоху – так, в другую эпоху – по-другому. Отсюда представления о временном преобладании той или иной стихии. Этот мир в языческом восприятии – мир преходящий, и не имеет никакого смысла. Другое дело, что все эти представления характерны для греческой традиции, и действительно сложно различить, где в Посейдониевом описании мы имеем дело с кельтской друидической доктриной, а где – с греческим взглядом на мир, автоматически перенесенным на варваров.
Диодор Сицилийский, основываясь, по-видимому, на данных того же Посейдония, во многом повторяет рассказ Страбона о друидах, но что-то интерпретирует иначе или дает больше подробностей. Подобно Страбону, следуя греческой интерпретации, он называет друидов философами и богословами. Затем речь идет о пресловутых человеческих жертвоприношениях, совершавшихся при участии друидов. В особо важных случаях человека приносили в жертву, ударив кинжалом повыше диафрагмы, и по падению несчастного, конвульсиям и излиянию крови друиды (или ваты-провидцы?) предсказывали будущее. Схожее описание человеческих жертвоприношений, восходящее к традиции Посейдония, мы находим и у Страбона (IV, 4, 5), который подчеркивает, что римляне положили конец этой практике. Диодор и Страбон указывают, что присутствие философа-друида было необходимо при каждом жертвоприношении, ибо благодарения богам должны были оглашать те, кто искушен в природе богов, те, кто как бы знает «язык богов» (термин, известный многим индоевропейским традициям). Те же друи