Однако большинство кронштадтцев по-прежнему держалось достаточно пассивно. В фортах № 6 и Тотлебен гарнизоны вообще саботировали распоряжения Ревкома. Впрочем, противостоять восстанию тоже никто не стал. Матросы Революционного комитета не доверяли гарнизонам фортов, так, в форт Риф было направлено – свыше 900 человек, на Тотлебен и Обручев по 400.
Ревком собрал на «Петропавловске» военный совет, в состав которого вошли бывшие офицеры Соловьянов, Арканников, Бурскер, бывший генерал Козловский и еще ряд лиц. Крепость и форты были разбиты на четыре боевых участка, разработан план мобилизации людских и материальных ресурсов, намечено взаимодействие сил и средств мятежной крепости. По окончании совещания Петриченко подписал приказ о назначении Соловьянова начальником внутренней обороны крепости.
На совещании 3 марта офицеры настойчиво предлагали решительные наступательные действия. В особенности важным они считали захват Ораниенбаума и Сестрорецка, где, как было известно, у кронштадтцев имелись сочувствующие в воинских частях. Кроме того, в Ораниенбауме хранилось около 60 тыс. пудов муки, а запасы продовольствия в Кронштадте были ограниченны. Кроме этого, плацдарм на берегу Финского залива давал возможность непосредственного воздействия на Петроград. Это было единственно правильное в создавшейся ситуации решение. Однако лидеры восстания не решились, предпочитая засылать агитаторов. Но в данном случае члены Ревкома заколебались, понадеявшись на помощь извне, прежде всего на рабочих Петрограда, проявив непростительную нерешительность и пассивность, а также определенную стихийность действий.
Из воспоминаний участника мятежа матроса И. А. Ермолаева: «5 марта на «Петропавловске» собрались представители всех воинских частей гарнизона. Помню выступление Петриченко. «Братва, – обратился он к собравшимся, – все вы прочитали, наверное, в газетах за 3 марта, что наши требования расценены как «контрреволюционный белогвардейский мятеж». Отсюда надо сделать вывод, что информация Михаила Иваныча Калинина не была объективной. По привычке посчитали, что, коли предъявлен протест против действий правительства, значит, это белогвардейщина и контрреволюция, несмотря на то, что революционные массы, преданные советской власти, требуют облегчить участь крестьянства. А объяснить протест проще всего действиями генералов, кадетов и прочих империалистов. Поскольку наши требования истолкованы как мятеж, надо было решить, что делать дальше». После короткого обмена мнениями совещание единогласно решило попытаться разрешить конфликт мирным путем и направить на материк для переговоров делегацию от гарнизона».
В первые дни матросы с линкоров пытались разагитировать матросов в Ораниенбауме. Кое-чего им удалось достичь, но большевики это дело быстро пресекли. В Ораниенбаум были переброшены армейские части. А агитаторов стали ловить. Так, четыре делегата, во главе с членом Ревкома, матросом с линкора «Севастополь» Вершининым, вышли на встречу с матросами Ораниенбаума, которая должна была состояться на льду Финского залива между Кронштадтом и Ораниенбаумом. Но вместо переговоров безоружные делегаты были арестованы, а впоследствии расстреляны.
Впоследствии Ревком активно пытался засылать своих агитаторов и в Петроград. Но максимум, чего они смогли добиться, – на нескольких небольших судах матросы приняли резолюции в поддержку Кронштадта. В данном случае власть успела вовремя принять действенные контрмеры. В целом попытка вынести восстание за пределы острова провалилась. Отказ от наступательной тактики обрекал восставших на поражение.
Один из участников восстания впоследствии вспоминал: «… Кронштадт оказался отрезанным от всего мира. Ни к нам никто не приходил, ни посланные от нас обратно не возвращались. Мы послали с литературой на берег до 200 человек, но никто из них не вернулся. Много же народу отпустить из крепости мы не могли».
Разумеется, что требования восставших не могли быть выполнены в условиях только что закончившейся Гражданской войны и интервенции. Совершенно понятно, что с таким трудом захватившие и удержавшие власть в стране большевики никогда бы добровольно не согласились на главное требование кронштадтцев – «Советы без коммунистов». Ведь коммунисты составляли тогда почти весь госаппарат, костяк Красной армии и командный состав РККА.
Очевидно, что любая попытка убрать большевиков из политической жизни в 1921 году мгновенно бы снова ввергла Россию в очередную Гражданскую войну, а затем и новую интервенцию.
Кроме этого, кронштадтцы, провозглашая свои лозунги и призывая к новой, коммунистической революции, абсолютно не задумывались на тем, кто именно будет брать власть, кто и как будет руководить страной, откуда взять продовольствие и т. д.
«Сознательной программы у восставших не было и по самой природе мелкой буржуазии быть не могло, – отмечал позднее Л. Троцкий. – Они сами не понимали ясно, что их отцам и братьям прежде всего нужна свободная торговля. Они были недовольны, возмущены, но выхода не знали. Более сознательные, то есть правые элементы, действовавшие за кулисами, хотели реставрации буржуазного режима. Но они не говорили об этом вслух. «Левый» фланг хотел ликвидации дисциплины, «свободных советов» и лучшего пайка». Возможно, не во всем, но в целом Троцкий был в данном случае прав.
Странным образом происходило и распространение мятежных настроений по Кронштадту и кораблям флота. Казалось бы, комиссары и чекисты должны были если не арестовать недовольных, то изолировать их от остальных матросов. Вместо этого комиссары сами приводили зачинщиков митингов на отказывавшиеся принимать их корабли. Более того, 28 февраля, когда требования кронштадтцев еще только начали обсуждать на кораблях и не было никакой ясности в том, руководит ли кто-либо недовольными матросами, в Петрограде приступили к арестам членов всех оппозиционных большевикам партий и движений.
Но самым странным оказалось другое обстоятельство. В Москве в эти же дни должен был открыться X съезд РКП(б), где собирались обсуждать вопрос о свободной торговле и изменениях в экономической политике. Если бы съезд открылся в намеченные сроки, повод для восстания в Кронштадте исчез бы сам собой. Но открытие съезда почему-то отложили… Все эти косвенные данные невольно наводят мысль, что и уничтожение Морской дивизии в 1920 году и провоцирование Кронштадта в 1921 году являлись звеньями единой долгоходовой политической интриги, имевшей своей целью полную и окончательную зачистку России от революционных матросов.
Важная особенность, которую часто не замечают историки. В Кронштадтском восстании в последний раз проявились влияние и авторитет анархистов, с которым солидаризировалось движение партийных большевистских низов против партийных верхов. При этом матросы не выступили от лица какой-то конкретной партии (даже анархистской). Они выступили исключительно от себя – от матросов! При этом именно идейный анархизм позволил в данном случае направить революционный потенциал большого числа призывников из махновских районов Украины не на разрушительные, а на созидательные демократические цели. Кронштадтские события, в оценке причин которых как проявления российского анархизма в стране имелось совпадение взглядов как вождей большевиков (называли «анархической мелкобуржуазной стихией»), так и многих белоэмигрантов (называли дальнейшей ступенью скатывания России к анархии), остались в истории как первая попытка созидательной альтернативы и предупреждение коммунистическому строю, который сделал крен в сторону бюрократизма и тоталитаризма. При этом в практике кронштадтских событий получил реальное подтверждение анархический идеал – анархия – мать порядка.
Известно, что позднее чекист Я. Агранов признал, что «связи организаторов и вдохновителей этого восстания с контрреволюционными партиями и организациями, действующими на территории Советской России и за рубежом, …установить… не удалось». Показательна и реакция Ревкома на просьбу лидера эсеров В. Чернова разрешить ему въезд в Кронштадт. Разрешение на въезд, как и предложение Чернова, чтобы восстание проходило под флагом борьбы за Учредительное собрание, Ревком большинством голосов отклонил.
Известно, что генерал П. Н. Врангель пытался через Финляндию вступить в контакт с восставшими кронштадтцами и даже предлагал отправить им в помощь донских казаков, расквартированных на острове Лемнос. Подобные заявления делали и другие деятели белой эмиграции, но кронштадтцы категорически отвергали любые попытки политических переговоров с силами контрреволюции. Для них это было немыслимо, и даже эсеры кронштадтским морякам казались слишком правыми. Когда находившийся в эмиграции лидер партии эсеров Виктор Чернов предложил им свою помощь, повстанцы от его услуг вежливо отказались. Матросы не считали себя противниками советской власти. Наоборот, они выдвинули лозунг «Власть Советам, а не партиям!» Иногда его ошибочно трактуют как призыв к «Советам без коммунистов», но такой формулировки не было. В 1951 году меньшевик Р. Абрамович, размышляя о тех событиях в эмигрантском журнале «Социалистический вестник», охарактеризовал их так: «Это было восстание против большевистской диктатуры самой части большевизма». Кронштадтские моряки утверждали, что боролись за настоящую власть Советов, но против большевистского комиссародержавия.
На предложение же некой группы контрреволюционных офицеров из Финляндии о помощи якобы ответили: «Оставайтесь, где вы есть! Для таких, как вы, у нас дела нет!»
Разуверившись за годы революции во всех союзниках, матросы теперь верили лишь себе.
Глава третьяБольшевики принимают первые меры
Следует отметить, что в руководстве партии большевиков кронштадтским матросам не сочувствовал никто. Пути матросов и большевиков разошлись уже слишком далеко, чтобы даже тогдашние партийные оппозиционеры могли рассчитывать на матросскую поддержку. А ведь именно в то время в большевистской верхушке шла ожесточенная внутренняя борьба: дискуссия о профсоюзах, противостояние фракции «рабочей оппозиции» и «демократического централизма», которые резко критиковали авторитарно-бюрократический курс партийного руководства (то есть фактически говорили то же, что и матросы), но никто из них даже не подумал солидаризировать с кронштадтцами. Более того, почувствовав смертельную опасность, они сразу же забыли о своих разногласиях и дружно сплотились вокруг руководства партии в ее противодействии Кронштадтскому мятежу. Как оказалось, сохранение однопартийной диктатуры большевиков для всех фракций было намного важнее нескончаемых внутренних противоречий. Более того, представители всех оппозиционных группировок вошли в состав сводного отряда делегатов X съезда РКП(б), участвовавшего в штурме Кронштадта. Хотя на самом съезде некоторые выступающие указывали на связь политического кризиса с неправильной партийной политикой. Например, лидер «рабочей оппозиции» А. Шляпников прямо заявлял, что «причины недовольства ведут к Кремлю».