Заметим, что здесь Жуков предвосхитил многих мемуаристов, которые спустя десятилетия будут списывать свои неудачи на «господство в воздухе» немецкой авиации. Например, потери бронетехники от ударов с воздуха были очень редким явлением даже в тот период, когда у немцев появились специализированные противотанковые самолеты. Конечно, существовали моменты, когда жалобы на удары с воздуха были оправданными. В наибольшей степени это относится к деятельности VIII авиакорпуса Вольфрама фон Рихтгоффена в наступательных операциях вермахта на Восточном фронте. Но сплошь и рядом жалобы на феноменальные по своей интенсивности бомбардировки не подтверждаются данными противника.
Думаю, большую злость и досаду вызывало у Г.К. Жукова то, что многие из его подчиненных не видели очевидных вещей, понятных ему самому еще до приобретения практики лобовых штурмов. Это та вещь, о которой я писал в предисловии: талантливый военачальник видит на расстеленной на столе карте или на рассматриваемой в бинокль местности те вещи, которые в упор не видят люди, не отмеченные в той же степени полководческим талантом. Он постоянно указывает командармам правильные решения. Так, Болдину он указывал: «можно было танки подвести по юго-западным скатам». Захаркину он с раздражением объяснял: «Вы поймите, наконец, на кой нам черт при ходе противника из района Мятлево драться за Бойково, драться за Барсуки, когда противник все равно их бросит, если его обойти глубже». На языке критиков Георгия Константиновича, видимо, именно это называется «лишение подчиненных инициативы».
Жуков уже в период битвы за Москву знал, что решение проблемы прорыва фронта лежит в плоскости концентрации артиллерии и штурмовых группах. Так, в одном из приказов И.В. Болдину Жуков писал: «Прорыв произвести сосредоточенными силами, не разбрасывая их на широком фронте; населенные пункты захватывать специально созданными штурмовыми отрядами; для быстрейшего продвижения главных сил использовать незанимаемые пр-ком промежутки» [125] . Что такое штурмовые группы, было объяснено Георгием Константиновичем отдельным приказом. В нем, в частности, говорилось следующее: «Захват каждого опорного пункта поручать особому ударному отряду, специально отобранному, организованному и сколоченному, если нужно с предварительной репетицией в тылу своих войск» [126] . Репетиции в тылу станут одним из краеугольных камней тактики штурмовых групп. Для этого будут даже строиться полномасштабные макеты оборонительных сооружений противника. Определился также состав штурмовой группы: «…отряды должны быть вооружены автоматическим оружием, минометами, отдельными орудиями. В состав отрядов должны обязательно включаться саперы, огнеметчики и танки» [127] . Качественный состав советских штурмовых групп оставался именно таким до конца войны. Знаком 1945 г. стали, пожалуй, «фаустпатроны», которые использовались для уничтожения инженерных сооружений противника. Бросок на амбразуру ДЗОТа в атаке был исключением из правил. Чаще амбразура расстреливалась из орудия, которое сопровождало штурмовую группу колесами или же выжигалась огнеметом. Саперы не только помогали преодолевать минные поля и заграждения, но также подрывали ДОТы и ДЗОТы. Аналогичным был качественный состав немецких штурмовых групп, с помощью которых частям и соединениям вермахта удавалось пронизывать «линию Молотова», «линию Сталина», «Лужский рубеж», укрепления Севастополя и другие, иногда возводившиеся месяцами линии обороны. Отбор в штурмовые группы Г.К. Жуков в своем приказе предлагал проводить из наиболее подготовленных и обстрелянных бойцов и командиров командармами лично.
О необходимости применения штурмовых групп Жуков напоминал командармам Западного фронта постоянно. Так, 22 марта 1942 г. в приказе командующим 43, 49, 50 и 5-й армий он в заключение писал (помните Штирлица – «в разговоре запоминается первая и последняя фраза»): «точного выполнения моего приказа о захвате опорных пунктов противника специальными штурмовыми отрядами, во избежание излишних потерь» [128] . Обращаю внимание на мотивировку необходимости применения штурмовых групп – «во избежание излишних потерь».
Появившиеся в ходе Первой мировой войны в Германии штурмовые группы (называемые иногда «отрядами») с трудом прививались в нашей армии, не прошедшей всерьез школу мясорубок Первой мировой войны. Те крупицы штурмовых действий, которые были накоплены к 1917 г., были растеряны в лихолетье Гражданской. Попытки привить эту тактику увещеваниями, к сожалению, не увенчались успехом. Потребовалась школа позиционных сражений 1942 г., чтобы штурмовые группы стали массовым явлением и их даже начали считать в качестве отдельного инструмента войны, подобно тому как считали танки и артиллерийские орудия.
Но зимой 1941/42 г. Г.К. Жукову приходилось только увещевать, требовать и даже в приказах отмечать порождавшиеся несовершенной тактикой Красной армии высокие потери. Так, 15 марта 1942 г. он издает даже специальный приказ об отношении к личному составу, начинающийся словами:
«В армиях Западного фронта за последнее время создалось совершенно недопустимое отношение к сбережению личного состава. Командармы, командиры соединений и частей, организуя бой, посылая людей на выполнение боевых задач, недостаточно ответственно подходя к сохранению бойцов и командиров, Ставка за последнее время Западному фронту дает пополнение больше других фронтов в 2–3 раза, но это пополнение при халатном, а иногда преступном отношении командиров частей к сбережению жизни и здоровья людей недопустимо быстро теряется и части вновь остаются в небольшом некомплекте» [129] .
Стучавшаяся лбом в Юхнов 50-я армия И.В. Болдина в приказе отмечается особо: «Особенно плохое отношение к сбережению людей существует в 50, 10-й армиях…» За констатацией фактов следует недвусмысленное требование: «Выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно ни исходило». Далее почти страницу Жуков, угрожая всеми возможными карами, «не взирая ни на какие заслуги в прошлом», требует улучшения организации боя и учета потерь личного состава. Ранее, 7 марта 1942 г., он в сердцах бросает Захаркину: «Напрасно Вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей» [130] . Инструкция по штурмовым группам предваряется словами: «Последние бои за опорные пункты пр-ка, особенно расположенные в населенных пунктах, показывают, что захват их недопустимо затягивается и сопровождается большими потерями». Поэтому тех, кто обвиняет Г.К. Жукова в целом в презрении к солдатским жизням, просто лентяи, не желающие ознакомиться с типовым набором документов Западного фронта. К таковым относится, например, В.В. Бешанов, который пишет: «По скорости расходования собственных солдат Георгий Константинович не имел себе равных, за что и чтят его на Руси великим полководцем» [131] . Требование беречь людей в указаниях командующего Западным фронтом своим подчиненным встречается постоянно, и действительное отношение Жукова к людям читается в этих приказах вполне однозначно.
«Растопыренными пальцами» в сторону от катастрофы
Отношение к Ржевско-Вяземской операции даже в советское время было довольно осторожным. Лучше всего оно отражено у К. Симонова, относившегося к людям, определявшим общественное мнение. Именно тезисы массовой публицистической, а часто даже художественной литературы определяли отношение к той или иной теме. В «Дневнике писателя» К. Симонов пишет: «В эти дни [запись относится к 1944 г. – А.И. ] я вспоминал месяц за месяцем наше зимнее наступление под Москвой в 1941/42 году. Грандиозное по замыслу и по общим результатам, оно недаром вошло в народное сознание именно как разгром немцев под Москвой и как прообраз всех одержанных нами с тех пор побед. Но при этом оно было первым нашим крупным наступлением, школой опыта. И, проходя эту суровую школу, мы учились и на своих ошибках. И когда вспоминаешь по частностям действия наших командиров в тот период и сравниваешь их с тем, что происходит сейчас, то даже у непрофессионала военного задним числом создается ощущение некоторой горечи». Официоз из официозов, книга академика Самсонова также далека в своих оценках от победных фанфар: «На западном стратегическом направлении войска Калининского и Западного фронтов при содействии левого крыла Северо-Западного фронта должны были окружить и уничтожить главные силы группы армий «Центр» в районе Ржева, Гжатска, Вязьмы. Противник был отброшен еще дальше от Москвы в полосах Западного и Калининского фронтов. Однако из-за отсутствия достаточных резервов наступающим войскам не удалось полностью решить поставленные перед ними задачи. Незавершенность зимних операций обусловливалась также недостатком боевой техники, вооружения и боеприпасов» [132] . В наши дни ответственность за незавершенность наступления персонифицируется: «Не получилась операция по окружению и уничтожению Ржевско-Вяземской группировки противника главным образом из-за того, что наступательные операции на исходе Московской битвы продолжали крайне утомленные и слабо материально обеспеченные войска и ряда упущений, допущенных командованием фронтов, в том числе Жуковым» [133] .
В. Суворов этих неоднозначностей в оценках и прямых указаний на допущенные ошибки словно не замечает и пишет: «Кремлевские идеологи, рассказывая о Жукове, лихо обходят острые углы. Войска Западного и Калининского фронтов в ходе победного контрнаступления были почти полностью истреблены. Жуков загнал в окружение три армии и два отдельных корпуса, где все они погибли» [134] . Никакой «лихости» в вышеприведенных оценках не наблюдается. Что касается «полностью истреблены», то это просто неправда. Начнем с того, что к моменту ввода в разрыв фронта впоследствии 33-я армия М.Г. Ефремова по численности больше походила на одну комплектную стрелковую дивизию. Потери армии в боях на подступах к Вязьме были частично восполнены за счет окруженцев и призыва местного населения. На 11 марта 1942 г. в составе 33-й армии насчитывалось 12 780 человек. Численность окруженной в Мончаловских лесах группировки 29-й армии составляла на 25 января 1942 г. около 20 тыс. человек. Из ее состава к 28 февраля 1942 г. вышли к своим примерно 6000 человек, включая 800 раненых.