Битва Энея с Турном. Художник А. Милани
Отныне воцарился мир на землях латинян. Взял в жены Эней царевну Лавинию и город троянский в честь нее Лавинием назвал. После отца правил его людьми Юл, новый город создав Альба-Лонгу, и от него пошел гордый род Юлиев. Так и стали потомки латинян и троянцев властителями земель италийских, Энея же они почитали как бога.
Рождение Ромула и Рема
После смерти Энея его сын Асканий-Юл, видя многолюдность процветающего Лавиния, со временем оставил его мачехе, а сам у подножия Альбанской горы основал вы тянувшийся вдоль хребта город, названный оттого Долгая Альба, или Альба-Лонга. Там царили его потомки до тех пор, пока по порядку наследования не пришли к власти два брата — Амулий и Нумитор. Амулий разделил отцовское наследство на две части: богатство и царство. Нумитор, старший, выбрал царство, и Амулий, владея богатством, дававшим ему больше влияния, вскоре оттеснил брата от власти. Свергнув царя, Амулий опасался его наследников, и потому отдал дочь Нумитора Рею Сильвию в жрицы богини Весты. Весталкам нельзя было ни выходить замуж, ни обзаводиться детьми.
Вскоре стало известно, однако, о ее беременности, и в заточении Рея Сильвия родила двух мальчиков-близнецов, отцом их назвав Марса, бога войны. Это сильно встревожило царя Амулия, и он приказал слуге бросить новорожденных в реку. Слуга положил детей в корзину и попробовал было спуститься к реке, но Тибр волей богов разлился, и слуга оставил корзину в ближайшей заводи у Руминальской смоковницы.
Ромул и Рем. Художник П. П. Рубенс
Видимо, смоковница получила свое имя в более позднее время — в честь богини Румины, ведавшей вскармливанием младенцев, и вот почему. Когда схлынула вода и корзину с детьми выбросило к корням смоковницы, волчица, бежавшая с холмов к водопою, услышала детский плач. Увидев младенцев, она протянула им сосцы и молоком выкормила детей, а живший на смоковнице дятел помогал их охранять. Так как и волчица, и дятел считаются священными животными Марса, многие впоследствии охотно поверили в божественное происхождение близнецов.
Кормящую младенцев волчицу нашел пастух Фаустул, который забрал детей и отдал своей жене Акке Ларентии. Иные, впрочем, напоминают, что на латыни одним словом — lupa называют и самку волка, и женщину, продающую свое тело. Такова была и жена Фаустула, и потому легенда о волчице может иметь и более прозаическое объяснение.
Мальчикам дали имена Ромул и Рем, они быстро росли и окрепли, ведя жизнь, подобающую свободным людям. Дни проводили они в гимнастических состязаниях и охоте, и со временем вокруг них образовалась шайка таких же смелых юношей. С ними нападали Ромул и Рем на разбойников, нагруженных добычей, и добро делили между пастухами.
Обозленные потерей добычи разбойники подкараулили Ромула и Рема во время священных игр в честь Ликейского Пана: Ромулу удалось отбиться, а Рема разбойники отдали на царский суд, сами выступив обвинителями. Поскольку судили его за набеги на земли Нумитора, то самому Нумитору и отдали для казни. Рема привели к Нумитору, и тот спросил юношу, кто он таков и откуда происходит. «Мы с братом зовемся детьми Фаустула и Ларентии, — ответил Рем, — но тайна окружает наше рождение. Вскормила нас волчица, когда корзину, где мы лежали младенцами, прибило к берегу у смоковницы». Надежда, что перед ним давно утраченный его внук, зажгла сердце Нумитора.
Детство Ромула и Рема. Художник С. Риччи
Фаустул же, услышав, что поймали Рема, рассказал Ромулу все, что знал о его рождении. Собрав юношей, Ромул двинулся в Альбу-Лонгу. Сам же Фаустул взял корзину, в которой нашел близнецов, и отправился прямиком к Нумитору. В городе его перехватила стража и, сочтя дело важным, отвела к царю Амулию. Под пытками признался Фаустул только, что дети живы, но находятся далеко, он же якобы принес корзину Рее Сильвии в знак памяти и надежды. Обеспокоенный Амулий послал к Нумитору человека спросить, не доходили ли до него вести о спасении близнецов, и тем утвердил его в догадке о происхождении Рема.
Ромул меж тем подходил к городу, и к нему бежали все, ненавидевшие тирана Амулия, Рем же поднял восстание в городе, и царь Амулий был захвачен и убит своими врагами. Нумитор под предлогом мятежа увел всех мужчин в крепость Альбы-Лонги и там, узнав, что свершилось возмездие, прилюдно признал своих внуков. Радостно встречала толпа старого царя и его молодых наследников.
Так Нумитор вернул себе полагавшееся по праву рождения царство, но внуки его не пожелали остаться в Альбе-Лонге, а захотели основать свой город в тех краях, где их вскормила волчица.
Основание Рима
Вернув деду царство, Ромул и Рем отправились строить новый город на берегу Тибра, и с ними ушло много людей, большая часть которых была беглыми рабами, присоединившимися к Ромулу во время мятежа. Места в Альбе-Лонге им не нашлось, и в поисках лучшей жизни они последовали за своим вождем.
На зеленых холмах разбили лагерь люди Ромула и Рема, но не успели приняться за работу, как между братьями разгорелся жаркий спор. Братья были во всем равны, оттого не могли решить, ни чьим именем назвать будущий город, ни где его строить: Ромул выбрал для этого холм Палатин, где росла приютившая братьев смоковница, Рем — Авентин, и им не удавалось примириться. Договорившись решать спор с помощью вещих птиц, братья сели каждый на своем холме и стали ждать.
История Ромула и Рема. Художник П. да Кортона
Говорят, первому знамение явилось Рему: шесть коршунов пролетели над Авентином. Уже успели возвестить о знамении, как Ромул передал, что ему явилось двенадцать коршунов. Некоторые полагают даже, что Ромул соврал. Так или иначе, нашлись люди, поддержавшие каждого из братьев: кто-то отдавал предпочтению первенству знамения, кто-то — количеству птиц. Завязалась драка, и в этой драке Рем получил смертельный удар.
Есть, впрочем, и другая версия, более распространенная. По ней Ромул на Палатинском холме готовился строить стены и начал копать ров, Рем же издевался над братом и в насмешку над его работой перепрыгнул через ров. Ромул в гневе убил его, воскликнув: «Так погибнет всякий, кто перескочит через мои стены». Еще говорят, будто бы, перепрыгнув через ров, Рем сам замертво упал на землю.
Ромул остался единоличным властителем и, принявшись строить город на Палатинском холме, дал ему свое имя — Рим, на латыни же он называется Roma. На месте будущего форума вырыли круглую яму, в которую каждый бросил горсть земли, принесенную из родного края, и всю эту землю перемешали. Вокруг ямы очертили линию, проведя границу города, и Ромул сам запряг в плуг быка и корову и по намеченной черте пропахал борозду, а за ним шли люди, всю поднятую землю скидывая внутрь. По этой борозде построили в будущем стену, там же, где наметили ворота, плуг пронесли на руках, оттого вся стена, кроме ворот, считалась священной. Город внутри этих стен получил имя «Квадратного Рима» по очертаниям каменных укреплений.
После Ромул дал людям законы, и стали римляне единым народом. От того дня вели они свою историю, по нашему же летоисчислению произошло это в 753 году до нашей эры.
Деций Мус обращается к легионам (фрагмент). Художник П. П. Рубенс
Легенды Рима времен царей и консулов
Долгое время ранняя история Рима считалась историками легендарной от начала и до конца, пока события, описанные античными авторами, не начали подтверждаться путем археологических раскопок, но даже и сейчас в ней нелегко отличить правду от вымысла. Меж тем легендарность описываемых событий — не только и не столько в прямом вмешательстве богов в людские дела, сколько в законе высшей справедливости, действующем несомненно и беспощадно, в культе героя и гражданина, исполняющего свой долг перед народом и Вечным городом.
Представляя читателю самые известные и значимые предания той эпохи, мы сознательно опускаем историческую значимость всех событий, не пишем ни о реформах, ни о военных походах и завоеваниях Рима. Мы лишь излагаем законченные, легендарные по сути своей сюжеты, фоном для которых служат события тем более достоверные и проверяемые, чем ближе время их свершения стоит к рубежу нашей эры.
Семь царей Древнего Рима
Похищение женщин
Еще недавно заложенный, город Рим быстро рос, во многом благодаря тому, что находчивый Ромул основал поблизости убежище, куда стекались от разных народов жаждущие перемен люди, как рабы, так и свободные. Ими укрепилась мощь молодого государства, только недолгий срок предрекали той мощи. Из бежавших в Рим лишь единицы были женаты, и женщин в городе оказалось мало. Ромул разослал по соседям, племенам ценинцев, крустиминцев, антемнян и сабинян, послов просить соглашения о браках. Везде послов встретили с презрением, и никто не хотел выдавать дочерей за вчерашних невольников.
Оскорбленные римляне задумали хитрый план. Ромул объявил, что нашел закопанный в землю алтарь какого-то бога, по всей видимости, Конса или Нептуна Конного, и в честь этого назначил роскошные игры, куда пригласил всех соседей. И любые ухищрения, доступные тому времени, применили римляне, чтобы еще задолго до игр их обсуждали и предвкушали.
Похищение сабинянок. Художник Н. Пуссен
На игры собралось много народу, особенно сабинян, которые явились всем племенем с женами и детьми. Ромул в пурпурном плаще с лучшими гражданами сидел на первых местах в цирке, за ним собрались все остальные, римляне и гости. Сам царь должен был подать сигнал к нападению, сняв плащ с плеч и накинув его обратно. Вооруженные римляне не спускали с него глаз, и вот наконец по знаку выхватили оружие и бросились похищать девушек.
Хватали их без разбора, только наиболее привлекательных простолюдины приносили в дома приближенных Ромула. Самую красивую украли, как говорят, люди некого Талассия, человека молодого, но уважаемого, и многих интересовало, куда ее несут. Похитители же, опасаясь утратить добычу, отвечали всем и каждому, что несут ее в дом Талассия. Услышав это, многие отвечали одобрительно, а не которые даже последовали за похитителями, выкликая имя жениха. Отсюда, как считают, и пошел знаменитый свадебный возглас: «Талассию!»: многие века римляне на свадьбах распевали это имя, так как брак Талассия оказался счастливым.
Похищение сабинянок. Художник С. Риччи
Похищенные девушки были крайне напуганы, и самому Ромулу пришлось уговаривать их успокоиться, ведь они будут состоять в законном браке и делить с мужьями все их имущество. Просили прощения у женщин и сами похитители, любовью объясняя свой поступок.
В это время оскорбленные отцы и братья похищенных девушек решили отомстить римлянам. Но не тут-то было. По очереди Ромул разбил войска ценинцев, антемнян и крустиминцев. Война с сабинянами оказалась последней и самой тяжелой, вел сабинских воинов их царь Тит Таций, имевший коварный план. Путь к городу преграждал Капитолийский холм со своими укреплениями, и царь подговорил дочь начальника крепости Тарпею открыть сабинянам ворота. Взамен она попросила то, что носят сабиняне на левой руке, польстившись на золотые браслеты, бывшие едва ли не у каждого сабинского воина. Сабиняне без боя взяли укрепления, но, презирая предательницу, кинули ей не только браслеты, но и тяжелые щиты, которые все воины носят на левой руке. Тарпея погибла, погребенная под украшениями и щитами. В память о ее поступке Тарпейской звалась скала на Капитолии, с который сбрасывали приговоренных к казни предателей.
Между Палатином и Капитолием сошлись на битву римляне и сабиняне. Завязалось кровопролитное сражение, и вот римляне дрогнули и стали отступать, но раненный камнем в голову Ромул взмолился Юпитеру спасти город от позора. Отступающим стало стыдно перед царем, и они вновь сомкнули ряды. Тут взглядам сражающихся явилось невиданное зрелище: поле битвы заполонили женщины с распущенными волосами. Прижимая к груди младенцев, они молили отцов и братьев не убивать их мужей, раз столько времени прошло с их похищения и они успели породниться с обидчиками.
Сабинянки, останавливающие битву между римлянами и сабинянами. Художник Ж. Л. Давид
Мужчинам ничего не оставалось, как помириться. Договорились они, что вместе будут жить в Риме, и царствовать Ромул и Тит Таций тоже будут сообща. Так удвоилось население Рима, а женщины его пользовались с тех пор большим почетом.
Смерть и почитание Ромула
Ромул и Тит Таций вместе правили Римом. Тит Таций жил на месте храма Юноны Монеты, а Ромул — у лестницы, ведущей с Палатина к Большому цирку. Рядом с его домом росло знаменитое кизиловое дерево. Говорят, испытывая свою силу Ромул метнул с Авентина копье с кизиловым древком, и оно так глубоко вошло в землю, что никто не смог его вытащить. В плодородной почве древко копья пустило корни и вскоре сильно разрослось. Дерево это глубоко чтили многие поколения, и если кому-то из прохожих казалось, что оно засыхает, он тотчас оповещал об этом, и отовсюду к нему сбегались люди с кувшинами воды. Кизиловое дерево дожило до времен Калигулы, когда рабочие, чинившие лестницу, повредили его корни, и оно засохло.
Цари управляли Римом в полном согласии, пока четыре года спустя не случилось одно трагическое событие. Родственники Тита Тация случайно повстречали на дороге лаврентских послов, спешивших в Рим, и по неведомой причине попытались отнять у них деньги. Когда же те воспротивились, убили их. Жители Лаврента потребовали у Рима правосудия, и Ромул склонен был серьезно наказать преступников, но Тит Таций уговорил его повременить с расправой.
Вскоре цари Рима отправились в Лавиний приносить жертвы, и там родственники убитых подкараулили и лишили жизни Тита Тация, а Ромула с уважением проводили домой. Ромул, вопреки ожиданием некоторых, не пошел войной на Лаврент мстить за Тита Тация, но похоронил его со всеми почестями на Авентине.
После же Ромул успешно воевал с этрусками, а когда умер его дед Нумитор и он должен был стать правителем Альбы-Лонги, он предоставил альбанцам право самим распоряжаться своими делами и лишь назначал им наместника. После этого поползли шепотки по Риму, что неплохо было бы и римлянам самим управлять своей жизнью. Ромул и впрямь перестал советоваться с им же назначенными сенаторами, например единолично распределил отнятую у этрусков землю и единолично принял решение вернуть им заложников.
Над Римом собиралась «гроза», но тут Ромул внезапно исчез. Вскоре после его исчезновения стали грешить на сенаторов, особенно потому, что ничего об этом происшествии достоверно известно не было, только то, что случилось оно в июльские ноны, и от Ромула не осталось ни костей, ни клочка одежды.
Некоторые говорили, что сенаторы напали на Ромула в храме Вулкана и, убив, расчленили его тело, чтобы по частям вынести под одеждой. Обычно же античные авторы утверждают, что Ромул исчез не в храме Вулкана, а у Козьего болота за городской стеной. Там Ромул проводил смотр войска, когда внезапно налетела страшная буря, тучи закрыли солнце и опустилась непроглядная мгла. Когда же мрак рассеялся, изумленные граждане увидели царское кресло пустым. Тщетно пытались они разыскать Ромула, и наконец сенаторы объявили, что Ромул, сын бога, отныне вознесен к богам и будет Риму добрым покровителем, как прежде был добрым царем, и надлежит теперь чтить его соответственно.
Не все поверили этому, были и люди, говорившие, что сенаторы сами убили Ромула, а теперь морочат римлян историями о вознесении его на небо. Но однажды Юлий Прокул, друг Ромула, пришел на форум и поклялся перед толпой, что только что на дороге ему явился царь, красивее и выше, чем при жизни. Пока Прокул в ужасе стоял перед ним, Ромул велел передать своему народу, что богам угодно, чтобы Рим достиг вершины могущества и стал главой мира, и не будет человеческих сил, способных противиться римскому оружию, а он, Ромул, отныне будет божественным покровителем города. С тех пор римляне чтили своего основателя под именем Квирина.
Воцарение Нумы Помпилия
После исчезновения Ромула и недолгого междуцарствия сенаторы выбрали нового царя, и стал им в 715 году до нашей эры сабинянин Нума Помпилий, человек добродетельный и образованный. Волей богов родился Нума в тот же день, когда Ромул заложил римские стены. Жил он в сабинском городе Куры и мудростью своей прославился так, что Тит Таций выдал за него свою единственную дочь Татию. Но и женившись, Нума не перебрался в Рим, а остался в Курах ухаживать за престарелым отцом.
Нума преданно любил свою жену, и та поддерживала его во всем, но на тринадцатом году брака скончалась. Потеряв Татию, Нума удалился от людей и вел скитальческую жизнь, ночуя в священных рощах богов, в пустынных местах. Говорят, что там Нуму полюбила речная нимфа Эгерия, ставшая на всю жизнь его возлюбленной и советницей. Часто в своем правлении Нума ссылался на мудрые речи Эгерии.
К нему, жившему в созерцании и единении с природой, и явились римские послы просить принять царство. Они даже не сомневались, что Нума будет счастлив оказанной ему честью. Но оказалось, что не так-то просто убедить человека мирного и скромного принять власть над городом, выросшим благодаря одной лишь войне. В присутствии отца и родственников Нума ответил послам: «Лишь безумие может заставить изменить привычным порядкам: пусть даже никакими преимуществами они не обладают — они заведомо более надежны, чем всякая неизвестность[1]. Ромула провозглашают сыном богов, я же простой смертный, склонный вдобавок к долгому покою. Надо мной лишь посмеются, когда я стану учить город, вскормленный войной, ненавидеть любое насилие».
Нума Помпилий и нимфа Эгерия. Художник А. Кауфман
Понимая, что Нума отказывается, послы стали молить его не ввергать Рим в междоусобицы, ведь более никого, кроме него, не могли римляне выбрать единогласно. Убеждал Нуму согласиться и отец, говоря, что Рим наверняка устал от триумфов и ждет теперь вождя кроткого и справедливого.
Наконец Нума согласился хотя бы отправиться в Рим, чтобы увидеть его своими глазами. Когда он въезжал в город, навстречу ему вышел весь народ, восторженными криками приветствуя будущего царя. На форуме поднесли ему знаки царского достоинства, но Нума просил, чтобы прежде людей избрание его подтвердили боги.
Вместе со жрецами и прорицателем-авгуром, угадывавшим божественную волю по полету птиц, Нума поднялся на Капитолийский холм. Там авгур завязал Нуме глаза и повернул лицом к югу, а сам, положив руку ему на голову, встал позади и принялся ожидать от богов указаний. Тишина сковала переполненный народом форум: запрокинув головы, люди ждали знамений. Наконец справа от Капитолия появились птицы, и лишь тогда, истолковав знамение как благое, Нума надел царское платье и спустился к народу.
Долгим и успешным было его правление. Никогда Нума не пускал в ход силу против своих подданных и только грозными увещеваниями, суля божественные кары, усмирял римлян. Говорят, именно Нума построил храм Верности и научил римлян клясться ею как самой нерушимой клятвой. Он же учредил культ негасимого огня и его служительниц, дев-весталок. Нума также высчитал и ввел в обращение новый календарь, которым веками пользовались его потомки. Первым месяцем в этом календаре стал январь, названный в честь бога Януса, а не март, посвященный Марсу, как было прежде. Возможно, тем Нума хотел умерить воинственность своих сограждан.
Янусу же Нума построил знаменитый храм с двумя дверями. Храм этот называют также воротами войны, так как принято держать его открытым в течение всей войны и закрывать на время мира. Лишь дважды после Нумы закрывался храм Януса: в консульство Тита Манлия, по завершении Первой Пунической войны, и после битвы при Акции, когда Октавиан Август установил мир во всех своих владениях. При Нуме же все сорок три года его правления храм стоял запертым. И пожалуй, ни до, ни после Нумы не было в Риме царя столь набожного и любимого народом.
Спасение от мора
На восьмом году царствования Нумы Помпилия в Рим пришла страшная моровая болезнь, терзавшая к тому времени всю Италию. Страх охватил жителей города, и тогда Риму явилось божественное знамение. Говорят, что прямо в руки царю с неба опустился медный щит. По словам нимфы Эгерии, которые Нума незамедлительно передал народу, этот щит призван был стать спасением города и отразить болезнь, но, чтобы ни один вор не посягнул на дар Юпитера римским гражданам, нужно сделать еще одиннадцать таких же щитов, подобных первому и размерами, и формой, и воздать богам все полагающиеся почести.
Перво-наперво луг, где находился царь в момент появления щита, Нума посвятил Каменам, с которыми, говорят, он часто держал совет по важным государственным делам, а источник, орошавший этот луг, объявил священным и наказал девам-весталкам впредь брать из него воду для очищения храма Весты. Когда же Нума показал сам щит мастерам, предлагая потягаться в оружейном искусстве, все отказались, и только Ветурий Мамурий, слывший великим знатоком своего дела, принял вызов царя и смог добиться такого удивительного сходства, что даже пораженный Нума не смог отличить щиты Мамурия от сошедшего с неба.
Хранителями щита Юпитера Нума назначил жрецов-салиев. Имя такое они получили благодаря ритуальной пляске, состоящей в основном из прыжков, — на латыни «прыгать» звучит как salire. Каждый год, в марте и октябре, они пляской обходят город, в пурпурных туниках и медных шлемах, звонко ударяют мечами в священные щиты и поют хвалы мастерству Мамурия.
Говорят, что все благочестивые поступки Нумы не прошли даром, и болезнь в один день исчезла из Рима.
Чудеса Нумы Помпилия
Благочестие и мудрость Нумы исполнили римлян таким восхищением перед царем, что и после его смерти передавались потомками истории об удивительных чудесах, сопутствовавших его правлению, как будто не было для Нумы, любимца богов, ничего невозможного. Так, например, рассказывали, что однажды, пригласив на пир множество людей, Нума предложил гостям угощения весьма дешевые и простые, к тому же по данные на грубой посуде. С недоумением взирали на пиршественные столы благородные римляне, но из уважения к царю не сказали ни слова и приступили к трапезе, как будто так и полагалось. И вот когда обед уже начался, Нума возвестил, что посетила пир его возлюбленная нимфа Эгерия, и тут же на столах появились изысканные кушанья и драгоценные кубки.
Любому заезжему гостю могли указать римляне и особую рощу, где круглый год из темной пещеры бил чистый подземный ключ — в этой роще встречался Нума со своей божественной спутницей. Но всех поразительнее была история о том, как Нума поспорил с самим Юпитером-Громовержцем.
Говорят, что два божества, Пик и Фавн, полюбили приходить на Авентинский холм, тогда еще не заселенный и изобиловавший тенистыми рощами и прохладными источниками. Владея нешуточным колдовством, давно странствовали боги по Италии, оставляя за собой вереницу различных проделок. Нума сумел изловить их, подмешав вино в воду источника, из которого они по обыкновению пили. Оказавшись в плену, боги всевозможными хитростями пытались вырваться, оборачивались страшными призраками и чудовищами, но Нума не отпускал их.
Два сатира. Художник П. П. Рубенс
Наконец, разгневанный своеволием Нумы, с неба спустился сам Юпитер, возвестивший, что Нуме после такого поступка немедленно следует произвести очищение головами. Ужаснулся царь подобной перспективе и быстро переспросил Громовержца: «Луковичными?» «Нет, человеческими…» — степенно ответил Юпитер. «Волосами?» — уточнил якобы не понимающий Нума. «Нет, живыми…» — разъяснил Юпитер глупому смертному, но тот опять подхватил: «Рыбешками?» Смилостивился Юпитер над находчивым Нумой и удалился, а очищение после удара молнии, гнева Юпитера, с тех пор действительно проводили луковичными головами, человеческими волосами и живой рыбой.
Горации и Куриации
После смерти Нумы царем в 673 году до нашей эры избрали Тулла Гостилия, человека, нравом противоположного Нуме. Будучи молод и воинствен, Тулл Гостилий повсюду искал повода к войне и вскоре нашел его. Так случилось, что римляне угнали скот с пастбищ Альбы-Лонги, а альбанцы, в свою очередь, с римских. С обеих сторон были отправлены послы требовать возмещения убытков. Римские послы, наученные Туллом, сразу же объявили о своих претензиях альбанскому правителю Гаю Клуилию и, получив отказ, объявили соседям войну. Альбанские же беспечно пировали в доме Тулла, а когда, смущаясь, перешли к делу, Тулл ответил: «Вы прежде успели отказать моим послам, так пусть на вас и падут все бедствия войны!»
Альбанцы с войском раньше вторглись на римские земли и разбили лагерь неподалеку от стен города. Лагерь свой они окружили рвом. Он звался Клуилиевым по имени правителя, пока не обветшал и не исчез и он сам, и это имя. В лагере же умер сам Клуилий, и альбанцы выбрали вместо него некоего Меттия Фуфетия.
Меж тем Тулл, ночью обойдя неприятельский лагерь, повел войска прямиком в альбанские земли. Меттий, видя это, отправил к Туллу посла с предложением встретиться двум вождям, прежде чем разгорится сражение. Тулл не пренебрег просьбой и выстроил войска, напротив встали альбанцы, и между двумя армиями сошлись Меттий и Тулл. Меттий сказал: «Я знаю, что не причиненная обида, а жажда власти на самом деле толкает к войне два наших народа. Но подумай, у нас есть общий, куда более могущественный враг — этруски, и, проливая кровь друг друга, мы лишь приглашаем этрусков обратить оба наших города в рабство. Неужто нельзя найти способ бескровно решить наш спор?»
Задумался Тулл и, смирив свой воинственный нрав, предложил воспользоваться случаем, который сама Судьба им предоставила. В обоих войсках было по три брата-близнеца, у римлян Горации, у альбанцев — Куриации. Цари обратились к юношам, попросив обнажить мечи друг против друга, и кто из братьев в поединке одержит верх, та сторона и будет считаться победившей. Цари заключили между собой договор о том, что победитель будет властвовать над обоими их городами.
Бойцы выступили на середину между двумя армиями, криками подбадривала их каждая сторона, ведь сейчас от доблести столь немногих зависело будущее целых народов. Подали знак, и юноши встали по трое друг против друга, как сходятся два войска. Сшиблись, стукнули щиты, засверкали мечи, и все, кто был на поле, затаили дыхание. Вот они разошлись, и увидели люди, что двое братьев Горациев пали, хотя третий стоял без единой царапины, в то время как трое Куриациев были ранены, каждый по-своему.
Клятва Горациев. Художник Ж. Л. Давид
Тревога объяла римлян, воспряли духом альбанцы. Последний из Горациев понял, что без хитрости не победит, и сделал вид, будто обращается в бегство. Враги бросились за ним, и стало ясно, что Гораций сделал верный расчет: тот, что был ранен сильнее братьев, сильно отстал, самый здоровый же нагнал Горация один. С яростью накинулся на него Гораций и, убив, устремился в новую схватку. Прежде чем успел подоспеть последний, Гораций прикончил второго из братьев. Противники остались один на один, но силы их были не равны: альбанец изнемог от раны и долгого бега и покорно подставился под удар. Гораций с победным криком вонзил меч в горло Куриация, и строй римлян ответил ему ликованием.
После боя обе стороны похоронили павших: Горациев рядом, Куриациев врозь — так, как их настигла смерть. С победой римляне вернулись в город. Первым шел Гораций, неся доспехи побежденных альбанцев, и у ворот встретила его сестра, обещанная в жены одному из Куриациев. Сразу же она узнала на плечах брата плащ, вытканный ею для жениха, и в горе распустила волосы, причитая о мертвом. Горация разозлило, что сестра слезами омрачает его победу, и он, выхватив меч, на глазах всего народа заколол девушку, воскликнув: «Так погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!»
Дурно восприняли его поступок граждане и, несмотря на великие заслуги, сопроводили Горация на царский суд. Тулл же, не желая нести ответственность за суровый приговор герою, объявил, что передает дело Горация на суд дуумвиров, двух судей, чтобы те вынесли Горацию должный приговор. А приговор был устрашающим: за тяжкое преступление, совершенное Горацием, полагалось обмотать ему голову, подвесить к зловещему дереву, тому, что не плодоносит и растет во славу лишь подземным богам, и там, внутри городской черты или за ней, засечь преступника до смерти.
Дуумвиры уже вынесли приговор и велели ликтору, исполнителю государственных распоряжений, связать преступнику руки, как Гораций сказал: «Обращаюсь к народу», и дело было передано на суд граждан. На суде тронул сердца людей Гораций-отец, объявивший, что считает дочь убитой по праву, и просивший не оставлять его вовсе бездетным.
Старший Гораций воскликнул: «Ступай, ликтор, свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу господство![2] Если будешь сечь его в городе, секи у доспехов, что он снял с убитых альбанцев, а за городской стеной — так у могилы Куриациев!» Народ, растроганный речами отца, помиловал сына — не столько за его правоту, сколько за его доблесть.
Смерть Камиллы, сестры Горация. Художник Ф. А. Бруни
Суровый нрав Тулла Гостилия
Мир с альбанцами продолжался недолго. Раздосадованный тем, что возложил судьбу своего народа на плечи трех юношей и проиграл, Меттий задумал восстать против римлян. Но сил тягаться с римлянами в открытом бою у альбанцев не было, и потому Меттий решил действовать хитростью. Оставаясь на словах верным союзником Тулла Гостилия, он стал подговаривать окрестные народы на войну против Рима и склонил наконец фиденян. Те заключили союз с вейянами и вместе выдвинулись против Тулла. Последний повел за собой римлян и альбанцев, и две армии встретились у слияния Тибра и Аниене.
Против вейян Тулл выставил своих, против фиденян — альбанцев. Меттий же решил в битве не участвовать, а принять под конец сторону победителей, и начал медленно отступать к горам. Римлян удивило, что Меттий оставляет незащищенным их крыло, и гонец сообщил царю, что альбанцы уходят. Мысленно проклиная Меттия, сообразительный Тулл громко отчитал гонца и заявил, что лично отправил альбанцев в обход, на тылы врага.
Сложно припомнить, было ли до того в римской истории более ожесточенное сражение. Храбро бились воины Тулла, как бы тяжело им ни приходилось, и наконец враги отступили под натиском римлян. Тогда на равнину спустилось войско альбанцев, и Меттий сердечно поздравил Тулла с победой. Тулл промолчал, но на рассвете следующего дня собрал оба войска на смотр. «Вчера мы бились не столько с врагом, — сказал перед строем Тулл, — сколько с предательством друзей. Знайте, я не отправлял альбанцев в обход, лишь не хотел говорить, что мы брошены союзниками. Вина в том лежит на одном Меттии, и чтобы кто-либо другой не дерзнул на подобное, я покажу, как расправляется с предателями Рим. Вчера, Меттий, ты раздвоился душой, сегодня раздвоишься телом».
Тут же Меттия схватили, привязали к двум колесницам и пустили их в разные стороны. Кони рванули, разодрав тело Меттия надвое, и еще долго его окровавленные останки волочились по земле за колесницами. Прежде Рим не знал столь жестокой казни!
Битва с римлянами (фрагмент). Художник М. Маддерстиг
Меж тем велел Тулл все население Альбы перевезти в Рим, а город сровнять с землей. Когда римский легион вступил в Альбу-Лонгу то не увидел ни паники, ни беспорядков, лишь скорбным молчанием встретили его обитатели. В растерянности спрашивали они друг у друга, что оставить, а что взять с собой, подолгу застывая на порогах домов. Лишь услышав грохот рушащихся стен, подхватили жители, что смогли, и, бросив даже пенатов, побрели по дороге к Риму.
Римляне уничтожили все здания, личные и общественные, пощадив по приказу царя только храмы богов, и тем в один час разрушили труды четырех столетий. Но, видимо, и без того разгневало богов крушение Альбы. Вскоре донесли Туллу, что на месте, где был город, прошел каменный дождь: как сыпется с неба град, сыпались сверху огромные камни. Чуть позже пришло в Рим моровое поветрие, и самого Тулла поразила болезнь, сломив не только тело, но и суровый дух царя.
Он стал богобоязнен и, говорят, разбирал записи Нумы, чтобы узнать о тайных обрядах Юпитеру, милость которого надеялся вернуть. Найдя какие-то сведения, попробовал Тулл повторить священнодействие, но, видимо, совершил ошибку в ритуале и тем навлек еще больший гнев Громовержца. Юпитер метнул молнию, и Тулл, пораженный ею, сгорел вместе с домом. Так бесславно закончилось его правление, длившееся тридцать два года.
Распорядок Анка Марция
После смерти Тулла римский народ в 640 году до нашей эры избрал царем Анка Марция, внука Нумы. В набожности Анк мог сравниться с дедом, и причиной всех бед правления Тулла он считал упадок благочестия в Риме. Оттого сразу по воцарении повелел, чтобы отныне все обряды совершались в соответствии с уставом Нумы. Наставления Нумы увековечили на специальных досках и выставили на всеобщее обозрение, чтобы более никто при священнодействии не искажал божественный ритуал.
Римляне успели устать от войн и, видя настрой нового царя, загорелись надеждой, что правление его пройдет в таком же мире и спокойствии, как и правление Нумы. Однако племя латинов, уповая на бездеятельность и слабоволие Анка, совершило набег на римские земли. Когда римляне потребовали возмещения, латины отвечали им высоко мерно, полагая, что новый царь, большую часть времени про водящий у алтарей, не решится собрать римлян на войну.
Анк же, однако, нравом был схож не только с Нумой, но и с воинственным Ромулом, и вдобавок понимал, что времена изменились и того благодатного мира, что царил во времена Нумы, ему уже не достичь. Но не в характере Анка Марция было вершить что-либо не по закону, и как его дед учредил обряды для мирного времени, так он установил распорядок для войны, как говорят некоторые, научившись этому у древнего народа эквов, проживавшего по соседству.
Правом объявлять войны Анк наделил жрецов-фециалов, ведавших заключением договоров. Послы из фециалов вдвоем приходили к границе тех, от кого требовали удовлетворения. Один нес пучок трав, сорванных на Капитолии, в римской крепости, как символ родной земли и не прикосновенности послов, второй, облаченный в шерстяные жреческие одежды, с лентой на голове, вел переговоры.
Он говорил так: «Внемли, Юпитер, внемлите рубежи племени такого-то (тут он называл имя); да слышит меня Вышний Закон. Я вестник всего римского народа, по праву и чести прихожу я послом, и словам моим да будет вера!»[3]
Затем перечислял он все требования, с которыми пришел, и просил Юпитера, если требования его неправомерны, навеки лишить его отечества. Такие слова произносил он, переступая границу, их повторял он первому встреченному человеку, их же — выйдя на площадь чужого города. Если же по истечении тридцати трех дней требования его не были удовлетворены, то, взяв в свидетели Юпитера и Януса Квирина, посол объявлял войну.
Существовал также обычай, когда посол приносил к вражеским границам копье с железным наконечником или кизиловое обожженное древко и при свидетелях бросал его в землю противника, тем самым объявляя войну. Спустя долгое время, когда владения Рима расширились и расстояние до вражеских границ стало слишком большим, у храма Беллоны, спутницы Марса, в Риме возвели колонну войны, символическую границу города, а рядом законом выделили особый участок «вражеской земли». От этой колонны фециал и бросал во «вражескую землю» копье.
Так, как описано выше, объявил Анк Марций войну латинам. Так поступали и многие поколения потомков после него. В войне Анк одержал несколько славных побед, а завоеванным народом латинов заселил Авентин так же, как прежде отвели сабинянам Капитолий, альбанцам — Целийский холм, а первым поселенцам Ромул велел строиться на Палатине.
Честолюбие Тарквиния Древнего
По преданию, в этрусском городе Тарквинии жил коринфянин Демарат, отпрыск царского рода, бежавший из Коринфа из-за междоусобиц. В Тарквинии он попал случайно, но там женился, и жена родила ему двоих сыновей: Лукумона и Аррунта. Аррунт скончался раньше отца, оставив беременной жену, но и отец ненадолго пережил сына. Демарат умер, не зная, что невестка ожидает ребенка, и все добро завещал Лукумону Лукумон не стал делить наследство с племянником и тем приобрел большое богатство и дурную славу среди жителей города.
В жены Лукумон взял женщину по имени Танаквиль. Она происходила из самого знатного рода, и ей тяжело было смириться с тем, что этруски презирали ее мужа как сына изгнанника и чужеземца. Будучи женщиной честолюбивой, она стала уговаривать Лукумона покинуть Тарквинии и перебраться в Рим. По ее мнению, в молодом городе, где вся знатность приобретена доблестью, должно было найтись достойное место и Лукумону, невзирая на его происхождение. И сам жаждая почестей, Лукумон не заставил себя долго упрашивать, и со всем скарбом они отправились в Рим.
На колеснице они подъехали к холму Яникулу, где стоял римский форпост, и там к Лукумону слетел на распростертых крыльях орел, схватил его шапку и, покружив с ней, вновь возложил на голову Лукумона. Сведущая, как все этруски, в божественных знамениях Танаквиль сочла, что это знак уготованной Лукумону великой славы, и радостно обняла мужа. С большими надеждами въехали они в Рим, и там назвался Лукумон именем Луция Тарквиния Приска — потомки будут помнить его под именем Тарквиния Древнего.
Утверждают, впрочем, что и «Лукумон» не было подлинным именем этого человека и таковым ошибочно считали его римляне, в то время как на языке этрусков это слово означало просто знатного человека.
В ту пору Римом правил Анк Марций, и вскоре весть о богатстве и радушном обхождении Тарквиния дошла до царского дворца. Тарквиний стал близок царю, охотно и успешно исполнял царские поручения, со временем стал бывать на советах и наконец сделался опекуном царских детей.
Анк Марций правил двадцать четыре года, и когда он скончался, сыновья его были практически взрослыми. Поэтому Тарквиний решил схитрить. Он отправил царских детей на охоту, а сам в их отсутствие собрал совет, который должен был выбрать нового царя. Первым из искавших власти в Риме Тарквиний обратился с речью к народу В ней он напомнил, что не первым из чужеземцев притязает на царскую власть: Тит Таций, соправитель Ромула, явился в Рим врагом, при оружии; Нума, которого столь тепло вспоминают потомки, не желал править и не знал римских обычаев, впервые приехав в город. Он же, Тарквиний, отдал Риму лучшие годы, которые может уделить человек гражданскому долгу, и во всем помогал Анку Марцию, будучи его доверенным другом. Римляне уважали и ценили Тарквиния, и оттого в 616 году до нашей эры единодушно избрали его на царство.
Однако уговорами заняв столь высокое положение, Тарквиний всю жизнь обречен был заискивать перед согражданами. Так, вернувшись с латинской войны при большой добыче, Тарквиний устроил грандиозные игры с конными состязаниями, каких не видали при прошлых царях. Чтобы ублажить простой народ, Тарквиний заложил арену Большого цирка, самого древнего в Риме, в долине между Палатином и Авентином, где амфитеатром служили сами склоны холмов. Игры эти прозвались Великими или Римскими и с тех пор проводились в городе ежегодно.
Тарквиний И птицегадатель
В правление Тарквиния неожиданно разгорелась война с сабинянами, настолько внезапная, что сабинское войско успело перейти реку Аниене прежде, чем римляне выступили навстречу. Первое сражение не показало превосходства ни одной из сторон, и Тарквиний, предчувствуя передышку, решил усилить ту часть войска, в которой испытывал особую необходимость, а именно всадников.
Еще сам Ромул велел набирать по центурии, то есть сотне всадников из трех триб-округов, на которые разделил римский народ: Рамнов, Тициев и Луцеров. Считалось, что Рамны названы по имени Ромула, а Тиции — по имени Тита Тация. К этим трем центуриям Тарквиний решил добавить новые, увековечив тем самым для потомков и свое имя.
Создавая когда-то центурии всадников, Ромул прибег к гаданию на птицах, поэтому известный во времена Тарквиния авгур-птицегадатель по имени Атт Навий объявил, что Тарквиний не может менять распоряжения Ромула, не обратившись к божественным знамениям. Тарквиний же страшно разгневался, что авгур вздумал мешать его замыслам.
Встретившись с Аттом Навием, царь, насмехаясь над искусством авгура, промолвил: «Скажи-ка мне, гадатель, сбудется ли то, что у меня сейчас на уме?» Атт Навий пронаблюдал за полетом птиц и ответил царю, что непременно сбудется. Царь рассмеялся: «Я загадал, что ты рассечешь бритвой оселок. Раз уж так возвестили птицы, возьми и то и другое и докажи мне, насколько верны твои предсказания!» Атт Навий, как говорят, без промедления выполнил просьбу царя и рассек оселок бритвой.
В память о чудесном деянии авгура ему установили скульптуру: на ступенях Комиция, в месте всеобщего собрания граждан, стояло изваяние Атта Навия с покрытой головой, туда же в память о божественном знамении поместили и оселок. Уважение к авгурам стало с тех пор так велико, что ни одно серьезное решение в Риме не принимали без обращения к птицам, а Тарквиний вместо учреждения новых центурий довольствовался тем, что удвоил их тогдашнюю численность.
Тарквиний Древний вопрошает Атта Навия. Художник С. Риччи
Заговор Марциев
Тарквиний вел долгую войну с латинами, по очереди захватывая их города. Когда был взят Корникул, жена Сервия Туллия, первого человека в городе, ожидала ребенка. Вместе со многими другими она была привезена в Рим. Среди пленниц женщину знатного рода опознала царица Танаквиль и избавила ее от рабства, приняв в собственном доме. Там она родила сына, названного в честь отца Сервием. С годами женщины сблизились, и мальчик рос царским воспитанником в заботе и внимании.
Оттого, что мать его во время войны попала в плен, у многих сложилось впоследствии мнение, что Сервий был низкого происхождения и родился от рабыни. Способствовало этому и его имя — на латыни servus означает «раб».
Однажды, когда мальчик немного подрос, в царском доме случилось чудо: голова спящего Сервия оказалась объята пламенем. Испуганные слуги бросились за водой, но привлеченная криками царица Танаквиль остановила их. Она запретила тревожить мальчика, пока тот сам не проснется. Когда же Сервий проснулся, исчезло и пламя. В этот день царица сказала Тарквинию: «Возможно, когда наступят темные времена, этот мальчик станет нашим светочем. Отныне со всей заботой мы должны воспитывать того, кто послужит благу государства и нашего рода».
С той поры царская чета относилась в Сервию как к сыну. Ему легко давалась любая наука, и юноша вырос с по истине царскими задатками. Когда Тарквинию пришла пора искать мужа для дочери, никто среди римских юношей не смог сравниться с Сервием, и царь сделал его своим зятем.
Все в Риме тепло относились к Сервию, кроме сыновей Анка Марция, глубоко оскорбленных поступком царя. Стало ясно, что и после смерти Тарквиния не править им Римом. Но видано ли было, чтобы власть после чужеземца получил сын пленницы? Спустя всего сто лет после того, как повелевал городом Ромул, бог и сын бога, власть грозила перейти сыну поверженного врага, и это при живых детях Анка Марция!
Марции решили кровью смыть павшее на них бесчестье и затеяли покушение на царя. Выбраны для этого были двое самых отчаянных пастухов. Перед домом царя они затеяли притворную ссору, и на шум собрались слуги. Пастухи продолжали спорить, громко взывая к царю, и добились того, что их проводили во внутренние покои. Перед лицом Тарквиния начали они объяснять причину своей вымышленной ссоры, бранясь и перебивая друг друга. Наконец их успокоили, и пока царь внимательно слушал выдуманный рассказ одного, повернувшись к нему, второй ударил царя по голове топором. Оставив топор в ране, оба спешно выбежали наружу.
Пастухов тут же схватили, но Тарквиний был при смерти, и царица Танаквиль, понимая, что вскоре мужа не станет, велела запереть все двери и привести к себе Сервия. «Если ты мужчина, Сервий, — сказала она, — царство принадлежит тебе, а не тем, кто чужими руками содеял это гнусное злодеяние. И если сомневаешься, что делать, следуй моим решениям».
Меж тем дом царя осаждала толпа, жаждавшая узнать, что случилось с Тарквинием. Из окна верхнего этажа Танаквиль объявила, что с царем все в порядке и он просто оглушен топором. Нет причин опасаться за его жизнь, но пока самочувствие царя не улучшится, народу следует повиноваться Сервию Туллию. Сервий, подыгрывая ей, вышел из дома в пурпурном плаще и, усевшись в царское кресло, принялся вершить суд, некоторые решения принимая самостоятельно, в других случаях для виду обещая посоветоваться с царем.
Так несколько дней Сервий и Танаквиль утаивали от римлян смерть царя, пока Сервий не упрочил свое положение. Только после этого объявили о случившемся, и Рим по грузился в траур. В 578 году до н. э. Сервия провозгласили царем в кругу сенаторов, впервые не испрашивая на то желание всего народа, а Марции вынуждены были удалиться в изгнание.
Жертва Диане
Провозглашенный царем Сервий Туллий решительно взялся за государственные дела. Желанием его было безоговорочное признание Рима главой над всеми латинскими землями. Добиться этого Сервий мыслил не оружием, как уже многократно пытались до него, но силой своего разума. В те времена славился уже по всему свету храм Артемиды Эфесской, одно из семи чудес античного мира. Говорили, что союзные города Малой Азии построили его сообща. Так и Сервий задумал возвести в Риме храм Дианы силами латинских племен вкупе с римлянами, что послужило бы возвышению и величию Рима. Храм был построен на Авентине, где жили в основном плебеи, рабы и переселившиеся в Рим латиняне, оттого Диану с тех пор особо чтили люди небогатые и лишенные власти.
В то же время прошел слух, будто бы в сабинской земле у одного земледельца родилась корова невероятной величины. Прорицатели сочли это предзнаменованием и возвестили, что тот город, чей гражданин приведет необыкновенную корову на жертвенник римского храма Дианы, и будет главенствовать над остальными. Нашелся и некий сабинянин, который решил в одиночку бросить вызов могуществу Рима и оспорить его превосходство.
При первой же возможности сабинянин привел корову к алтарю Дианы, но жрец того храма тоже слышал пророчество и, увидев перед собой удивительное животное, сообразил, что к чему С негодованием он обратился к сабинянину: «Что же ты, чужеземец, нечистым собираешься принести жертву Диане? Неужели ты сперва не омоешься в проточной воде? На дне долины протекает Тибр»[4]. Сабинянин очень боялся что-либо сделать неправильно и незнанием обрядов испортить исход своего замысла, поэтому оставил корову у алтаря, а сам отправился к Тибру.
Воспользовавшись отлучкой сабинянина, жрец сам по всем правилам принес корову в жертву Диане, исполнив будоражившее умы пророчество. Этим он угодил и царю, и своим согражданам, возвысив Рим над всеми латинскими землями, а рога той коровы много столетий висели в преддверии храма в память о дивном животном и том благе, которое оно принесло городу. Диана же с тех пор почиталась покровительницей Латинского союза.
Дети Сервия Туллия
Сервий Туллий никогда не забывал о заговоре Марциев, приведшем его к власти в обход законных сыновей Тарквиния Приска (хотя, конечно большую роль тут сыграла и вера царицы Танаквиль в божественные предзнаменования). Желая сохранить мир в царской семье, Сервий вскоре выдал своих дочерей замуж за сыновей Тарквиния, Луция и Аррунта. Увы, надежды его не оправдались. Но надо сказать, что два брата были характером совершенно не схожи друг с другом. Аррунт был скромным тихим юношей, Луций же стремился обрести царскую власть, и чем больше Сервий старался угодить простому народу, часто в ущерб интересам патрициев, тем яростнее Луций чернил Сервия в глазах знати, надеясь с ее помощью занять место царя.
Царские дочери были так же несхожи нравами, как и их мужья, но по счастливой случайности, продлившей правление Сервия и благоденствие римского народа, младшая, Туллия, что была понастойчивее, оказалась замужем за кротким Аррунтом, а старшая, что поскромнее, — за гордым Луцием. Честолюбивую Туллию брак ее совершенно не устраивал, мужа она презирала и тянулась к его брату, в котором видела настоящего мужчину, дерзкого и смелого.
Луций быстро сблизился с женой своего брата в силу родства их характеров. Все чаще становились их уединенные беседы, и все смелее Туллия-младшая порицала безвольного Аррунта и свою сестру, не вышедшую под стать мужу ни отвагой, ни честолюбием. Уж если бы ей, говорила Туллия, боги даровали такого мужа, как Луций, она бы жизни не пожалела, чтобы вернуть ему царскую власть, а при таком супруге, как Аррунт, лучше бы ей овдоветь, чем сносить ежедневно его позор.
На подходящую почву изливались безрассудные речи Туллии и недолго оставались только речами. Оба они умудрились избавиться от своих вторых половин. После короткого траура по супругам Луций Тарквиний и Туллия-младшая сочетались браком. Но одного преступления Туллии показалось мало, как можно скорее желала она увидеть мужа в царском кресле, Луций же не спешил. Ни днем ни ночью не давала Туллия покоя своему мужу. «За того ли человека я вышла замуж? — сетовала она. — Вижу, что оказался ты не только преступником, но и трусом. Отец твой явился за властью из далеких Тарквиний, тебе же стоит лишь руку протянуть за ней, а если не хватает решимости, возвращайся обратно на родину своего отца, а то и вовсе в Коринф, откуда изгнали твоего деда!»
Поддавшись на речи неуемной супруги, Луций Тарквиний решился на заговор против царя. Ему удалось привлечь на свою сторону многих сенаторов: одним он давал непомерные обещания, перед другими в таких красках описывал Сервия, что сенаторы волей-неволей от него отдалились. Наконец, почувствовав, что влияние его достаточно велико, Луций с вооруженными людьми ворвался на форум и самовольно уселся в царское кресло, приказав собрать патрициев. Опешившие отцы города явились к Луцию, полагая, что Сервия уже нет в живых, но Луций лишь стал поносить царя последними словами, указывая на неподобающее его происхождение и на то, что власть должна принадлежать законному сыну Тарквиния Приска.
Наконец к общему собранию присоединился и сам Сервий Туллий. «Как ты посмел сесть в мое кресло, наглец?» — воскликнул взбешенный царь. «Кресло это принадлежит моему отцу, ты же, раб, уже достаточно правил своими господами», — надменно ответил Луций. К тому времени на форум сбежалось немало людей, и стало ясно, что победу одержит тот, чьих сторонников окажется больше. Тогда Луций решился на отчаянный шаг: он схватил старика Сервия и, силой протащив до лестницы, скинул вниз. Тут к собранию на колеснице подлетела Туллия, и немало не смущаясь мужского общества, первой провозгласила Луция Тарквиния царем.
Сервий Туллий был еще жив, но Луций, предвидя это, отправил за ним своих приспешников, и те зарезали царя по дороге к дому. Меж тем Луций отослал жену подальше от кипевших в сенате страстей, и так случилось, что она проезжала на колеснице мимо лежащего тела Сервия Туллия. Возница уже отвел было колесницу в сторону но разгоряченная Туллия велела ему не сворачивать, и кони ее пронеслись прямо по неостывшему трупу отца. В память о чудовищном том злодеянии место, где оно свершилось, римляне прозвали «Проклятой улицей».
Не сменив забрызганной кровью одежды, Туллия вошла прямиком в дом, к пенатам. Разгневанные таким поступком домашние боги обрекли правление ее мужа на недобрый и бесславный конец. Историки знают его как правление Тарквиния Гордого, тем же именем и мы будем звать последнего римского царя.
Тарквиний Гордый. Художник Л. Альма-Тадема
Нечестная война Тарквиния Гордого
Начав свое правление в 534 году до нашей эры с бесчестного поступка, Тарквиний и дальше не снискал себе доброй славы. Так как он не был избран на царство народом, то власть его держалась на силе и страхе. Он первым стал править единолично, советуясь не с сенатом, а лишь со своими домашними. Он распустил судей и тем получил возможность казнить и высылать из Рима всех ему неугодных. Многих влиятельных и славных людей, поддерживавших Сервия Туллия, он тайно умертвил, и даже тело своего тестя отказался предавать земле, говоря, что и Ромул остался без погребения. По своему усмотрению Тарквиний объявлял войны и заключал договоры.
Надо сказать, что к войне он имел незаурядный талант. Совершив удачный поход в земли вольсков и привезя большую добычу, которую собирался пустить на строительство храма Юпитера, равного которому Рим еще не видал, Тарквиний начал войну с городом Габии, но она продвигалась медленнее, чем хотелось царю. Когда не вышло взять Габии приступом, Тарквиний придумал, как захватить город хитростью, хотя до него римские полководцы так никогда не действовали, и было это не в характере всего римского народа.
Тарквиний сделал вид, что больше не интересуется этой войной, меж тем его младший сын Секст бежал в Габии якобы от гнева отца. Габийцам он рассказал, что не чувствует себя в безопасности в собственном доме, так как жестокий тиран Тарквиний будто бы решил умертвить всех своих наследников. Если же в Габиях не найдется места отпрыску римского царя, он обойдет весь Лаций в поисках тех смельчаков, что защитят его от отцовской жестокости, а может, и вовсе рискнут пойти войной на могучий Рим. Габийцы, не любившие и опасавшиеся римлян, приняли Секста благосклонно.
Рассчитывая на помощь царственного юноши в борьбе с Тарквинием, габийцы стали приглашать его в совет. Секст пылко призывал габийцев к открытой войне против Рима, сам ходил с воинами в набеги на римские земли и вскоре обрел в войсках такую славу, что стали говорить, будто бы сами боги послали в Габии молодого вождя.
Почувствовав прочность своего положения, Секст отправил гонца к Тарквинию за дальнейшими указаниями. Царь же, не доверяя вестнику, не проронил ни слова, как ни допытывался тот ответа, только молча гулял по саду и сшибал палкой цветки самых высоких маков. Раздосадованный гонец вернулся в Габии и рассказал обо всем, что видел в царском доме, так как из-за гордыни своей или чего-то иного царь не дал ответа. Секст же, выслушав рассказ, усмотрел в поведении отца ответ несомненный и однозначный.
Следуя молчаливому приказу Тарквиния, Секст постепенно сжил со света всех габийских старейшин — то есть поступил как его отец, когда тот сбивал головки самых высоких маков. Одних Секст уничтожил открыто, очернив перед народом, других тайно, некоторые сами бежали из Габий до того, как над ними учинили расправу. Имущество их было оставлено к разграблению, и жители Габий, забыв про общие беды, жадно бросились делить добычу и оттого окончательно разругались между собой. Обезглавленный, лишенный власти город без боя отошел Тарквинию Гордому.
Пророчество дельфийского оракула
Собрав богатую военную добычу, Тарквиний стал строить храм Юпитера, чтобы запечатлеть в веках свое правление. Подходящий участок земли для храма нашли на Капитолийском холме, но там еще со времен Тита Тация стояли жертвенники других богов. Царь сабинян поклялся по строить их, когда в сражении с Ромулом почувствовал на миг превосходство римлян и взмолился богам о победе. Так или иначе, чтобы Юпитеру не пришлось делить землю с другими богами, нужно было эти жертвенники убрать. Разрешение богов на такой поступок узнавали по полету птиц, и все боги дали свое согласие, кроме Термина, бога рубежей и границ.
Предсказатели истолковали это так: раз бог рубежей отказался покинуть посвященную ему землю, то и государство будет незыблемо стоять в своих границах. За этим последовало и другое благоприятное пророчество: при земляных работах на месте будущего храма обнаружили человеческую голову с полностью сохранившимся лицом. Сочли это знаком того, что Риму быть главой всего мира. Но наряду с хорошими предзнаменованиями случилось и дурное: в царском доме из деревянной колонны выползла змея, предвестница смерти.
Обеспокоенный Тарквиний решил, что событие это относится не ко всему государству, а лишь к его дому, оттого не стал обращаться к общественным гадателям, а отправил посланников за ответом в Дельфы, к оракулу Аполлона, самому про славленному на свете. Доверить столь важное дело царь смог только двум своим сыновьям, Титу и Аррунту, третьим же с ними поехал племянник царя Луций Юний, за которым закрепилась слава глупца и рохли. Юноша даже носил прозвище Брут, что означает «Тупица», но ничуть его не стыдился. В действительности Брут обладал острым умом, но после смерти брата, убитого по царскому приказу, и многих других влиятельных римлян, решил, что в правление Тарквиния только тот в безопасности, кто беден и презираем. Не многие знали, каков Брут на самом деле.
Царские сыновья принесли Аполлону богатые дары, и только Брут возложил к алтарю бога сделанный из рога жезл. Никто, кроме самого Брута, даже не подозревал, что внутри полого рога скрыт другой жезл, золотой — как аллегория живого ума юноши, скрытого под маской простака.
Выполнив поручения Тарквиния, братья пожелали узнать, кто из них станет царем после смерти отца. В ответ получили они предсказание, что тот из них примет в Риме верховную власть, кто первым поцелует мать. Братья испугались, что так царем может стать Секст, который остался дома, и договорились меж собой хранить это пророчество в тайне до возвращения, а там бросить жребий, кому первому встретиться с матерью.
Брут же, слышавший это предсказание, истолковал его иначе. Сделав вид, что оступился, он упал и припал губами к земле, справедливо решив, что земля — общая мать всех людей. Так на стороне Брута оказалось пророчество дельфийской прорицательницы, а самому юноше вскоре были суждены великие дела.
Луций Юний Брут, целующий землю. Художник С. Риччи
Состязание жен
Тарквиний Гордый вел затяжную войну с рутулами, осадив богатый город Ардею. Там же, в военном лагере, находились и его сыновья, впрочем, проводившие время больше за пиршественными столами, нежели в строю. Однажды на пиру у Секста, где присутствовали все царские отпрыски, а также дальний родственник его Тарквиний Коллатин, разгорелся жаркий спор. Каждый из мужчин принялся нахваливать свою жену, превознося ее над всеми остальными женщинами. Наконец Тарквиний Коллатин предложил проверить слова делом: вскочить на коней и нагрянуть неожиданно в родные дома, взглянуть, чем занимаются их жены в отсутствие мужей. Дескать, не это ли лучшим образом покажет честь и достоинство супруги?
Сказано — сделано. Поздним вечером, изрядно навеселе, спорщики доскакали до Рима. Оказалось, что жены царевичей время проводят на веселых пирах в обществе подруг и сверстниц, и только Лукреция, жена Тарквиния Коллатина, сидела у очага за домашней работой и радушно встретила нежданных гостей. Первенство в состязании жен безоговорочно было отдано Лукреции, и довольный Тарквиний Коллатин пригласил царевичей отдохнуть в его доме.
Пока разгоряченные и уставшие от скачки мужчины пили и ели, Секст смотрел на прекрасную Лукрецию. В душе его разгоралось желание обесчестить женщину, попрать добродетель, которую надменно предъявил всем желающим ее гордый собой супруг. К утру молодые люди возвратились в военный лагерь, но несколько дней спустя Секст тайно вернулся в дом Коллатина.
Лукреция со всеми почестями встретила царского сына и проводила его отдохнуть в спальню для гостей. Когда весь дом уснул, Секст, распаленный страстью, с обнаженным мечом прокрался в покои ничего не подозревающей хозяйки. Мирно спящая Лукреция проснулась и увидела чужака. Направив на женщину меч, Секст приказал ей молчать, а сам стал всеми правдами и неправдами уговаривать ее разделить с ним ложе. Он то молил Лукрецию утолить его жажду любви, осыпая похвалами ее красоту, то угрожал ей расправой, если она откажет, но Лукреция оставалась непреклонна. Наконец Секст пообещал, что прирежет ее, а в постель подбросит труп нагого раба, чтобы все увидели, в каком мерзком прелюбодеянии погибла когда-то достойная римлянка.
Лукреция. Художник С. Риччи
Мысль о том, какой позор ляжет на ее мужа, заставила Лукрецию сдаться. Исполнив задуманное, упоенный победой Секст Тарквиний покинул дом Коллатина, а сокрушенная горем Лукреция послала гонцов к отцу, Спурию Лукрецию, в Рим и к мужу в Ардею, прося как можно скорее прибыть, взяв с собой лишь немногих верных людей. Тарквиний Коллатин по случайности прихватил с собой Брута: вместе они возвращались в Рим, когда Коллатина нашел вестник.
Так быстро, как только сумел, Коллатин вернулся домой и застал Лукрецию в спальне. В слезах рассказала Лукреция мужу, что на ложе его побывал другой мужчина, но лишь тело ее подверглось позору, душа же чиста, ибо сделано это было против ее воли. Насильником открыто назвала она Секста Тарквиния, вошедшего в дом гостем, а оказавшегося врагом, и умоляла мужчин о возмездии. И отец, и муж в один голос заверили несчастную, что в случившемся нет никакой ее вины, так как преступна одна лишь мысль, тело же ее не совершило ничего порочного.
Выслушав их, Лукреция отвечала с достоинством: «Вам судить о том, какой кары достоин преступник, мне же оставьте судить о собственной каре, хоть я и безвинна. Но пусть же ни одна распутница в будущем не сможет оправдать себя примером Лукреции!»
Под одеждой гордая римлянка прятала нож и, достав его незаметно, вонзила в сердце. Громко вскричали отец и муж, но Лукреция уже упала мертвой.
Падение царской власти
Родственники Лукреции в ужасе и горе застыли над телом женщины. Брут же вытащил из ее сердца нож и, держа перед собой, произнес: «Этою чистейшею прежде, до царского преступления, кровью клянусь — и вас, боги, беру в свидетели, — что отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с его преступной супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого на царстве в Риме»[5].
Спутники Брута с удивлением слушали его клятву, не подозревая ранее в юноше такой силы духа, но затем поочередно приняли из его рук окровавленный нож и слово в слово повторили его обещание. Скорбь в их сердцах сменилась гневом, и вот они уже выносят на улицу тело Лукреции, оглашая соседям ужасную новость, и вокруг них собирается толпа, где каждый готов выступить против самоуправства Тарквиния. Толпу эта возглавил Брут, призвавший всех мужчин к оружию, чтобы, как подобает римлянам, дать врагу достойный отпор. Многие вызвались добровольцами и, вооружившись, вышли из пригорода, где стоял дом Коллатина, в Рим.
Жители Рима сперва опешили, увидев вооруженных людей, вступающих в город, но рассмотрев, что предводители их люди уважаемые и благородные, сообразили, что на глазах их вершится нечто серьезное. Обрастая все новыми и новыми людьми, ропщущая настороженная толпа докатилась до форума, где Брут выступил перед всеми, разъяснив, что к чему. Он рассказал о гнусных делах Секста Тарквиния, об оскорблении, учиненном им дому Коллатина, и о печальной участи Лукреции. Напомнил о злодеяниях Тарквиния: как он подло сверг Сервия Туллия, а жена его растоптала тело царя колесницей, как многие уважаемые граждане Рима погибли от козней Тарквиния, как нечестно вел он дела и попрал римские законы. Одобрением отзывалась толпа на горячие речи Брута.
Присяга Брута. Художник Г. Гамильтон
С подачи красноречивого оратора народ решил изгнать царя со всем семейством из города. Удовлетворенный тем Брут отправился под стены Ардеи привлечь на сторону мятежников армию, а сам Тарквиний, услышав в лагере о том, что народ бунтует, не привлекая лишнего внимания, поспешил к Риму. Так вышло, что разными дорогами почти одновременно прибыли они: Брут — в Ардею, а Тарквиний — к воротам Рима. Дальше ворот царя не пустили и объявили ему об изгнании. Брута же в военном лагере приняли с великой радостью, прогнав прочь двух царских сыновей. Вместе с Титом и Аррунтом Тарквиний бежал к этрускам, Секст же удалился в Габии, помня о той любви, которой пользовался когда-то в городе, но вскоре был убит не простившим ему казней и грабежей народом.
Присяга Брута. Художник Ж. А. Бофор
Чтобы более никогда ни один человек не смог прибрать к рукам всю гибельную полноту власти, римский народ постановил, что отныне власть эта будет разделена между двумя людьми, которые каждый год будут всенародно переизбираться. Правителей этих называют консулами, и первыми из них стали Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин.
Так закончилась в Риме эпоха царей, длившаяся двести сорок четыре года с момента его основания, и началась эпоха республики. Это случилось в 509 году до н. э.
Скульпторы Древнего Рима. Художник Л. Альма-Тадема