Экономическое развитие России тормозилось, в том числе низким уровнем образованности и грамотности. Правда, число детей, обучавшихся грамоте, росло. Если в 1900 г. в системе Министерства народного просвещения России имелось 36 820 школ, в которых обучалось 2 592 тысячи школьников, то в 1914 г. таких школ было уже 80 801 с 5 942 тысячами учащимися. Кроме того, в 1905–1914 гг. около 2 миллионов детей училось в церковно-приходских школах. В 1911 году в первых – третьих классах городских школ России всех видов обучалось 48,1 % мальчиков школьного возраста и 47 % девочек. Схожие данные были и по сельским школам. В них училось 49,3 % мальчиков и 44,7 % девочек. (Эти и многие нижеследующие сведения взяты из научного исследования А. Г. Рашина «Население России за 100 лет /1813 – 1913/. Статистические очерки».)
Большинство детей поступало в школу после достижения 9 лет. Лишь 2 % школьников были моложе 8 лет и 11 % приходилось на 8-летних. Ученики в возрасте от 9 до 12 лет составляли 75,8 % всех учащихся в школах России. После же 12 лет дети обычно в школу уже не ходили. Продолжали учиться среди мальчиков лишь 10,9 % в городах и 12,5 % в селах. Среди девочек – 9,8 % в городах и 8,7 % в селах.
Следует учесть, что и среди школьников от 9 до 12 лет многие не завершали свое обучение. Дореволюционный педагог П. Ф. Каптеров писал: «Более половины мальчиков и более двух третей девочек оставляют школы». Низкой была и посещаемость школьных уроков. Для этого существовали веские причины, связанные с особенностями тогдашней жизни. Перечисляя их, Каптеров назвал: «Бедность, труднодоступность школ и необходимость использования детского труда в крестьянском хозяйстве… экономическая несостоятельность, болезни, холода, распутица, домашние обязанности, работы по хозяйству».
Объясняя, почему родители не пускали своих детей учиться, анонимный серпуховский учитель, процитированный А. Г. Рашиным, писал: «Экономические условия жизни нашего крестьянского населения таковы, материальная обеспеченность его так мала, что оно не может не стремиться воспользоваться всяким предоставляющимся случаем приобрести лишнюю копейку, а потому задерживают дома ребят».
Разумеется, в крупных городах страны уровень грамотности был выше, чем по России в целом. Однако и там число грамотных росло медленно. С 1897 по 1910 г. уровень грамотности в Петербурге увеличился с 52,6 до 66,9 %, то есть на 14,3 %. Среди населения Москвы в 1897 г. грамотных было 56,3 % и стало 64 % в 1912 г. В Харькове доля грамотных в 1897 г. составляла 52,5 % и 66,6 % в 1912 г. Если бы рост грамотности продолжался теми же темпами и впредь, то в Петербурге неграмотных бы не стало лишь в 1943 г., в Харькове – в 1944 г., в Москве – в 1984 г.
Следует также учесть, что уровень грамотности в сельской местности был существенно ниже, чем в крупных городах страны. Так, в 1909–1912 гг. в Московской губернии уровень грамотности сельского населения составлял 41,7 %, в Тверской (в 1911–1913) – 34,1, в Тульской (1910–1912) – 28,5, в Харьковской в 1913 г. – 25,1, в Вологодской (1908–1911) – 22, в Калужской (1910 – 11) – 21,8, в Самарской (1911–1913) – 19,6 %, в Симбирской (1910–1911) – 15,6, в Пензенской (1910–1912) – 14,8 %. Поэтому ликвидация неграмотности столь медленными темпами, которые существовали до 1917 года, могла бы затянуться до конца ХХ века, если не дольше.
При этом грамотность среди женщин была, как минимум, в два раза ниже, чем среди мужчин. Так, в Московской губернии грамотных среди мужчин было 58,6 %, а среди женщин – 25,9 %. В Тверской – грамотными было 51 % мужчин и 18,5 % женщин. Но в некоторых губерниях разрыв был еще больше. Так, в Тульской губернии грамотными были 46,3 % мужчин, но лишь 11 % женщин владели грамотой. В Вологодской губернии грамотными были 39,3 % мужчин и 6,3 % женщин. В Пензенской губернии грамотными были 25,9 % мужчин и лишь 3,8 % женщин.
Велик был разрыв по уровню грамотности между центром России и ее периферией. Эти различия выявила уже Всероссийская перепись 1897 года. В то время, как в Европейской России грамотных было 22,9 %, на Кавказе их было 12,4, в Сибири – 12,3, в Средней Азии – 5,3 %. Следует также учесть разницу в грамотности между русским населением национальных окраин и их коренным населением. Если среди русских в Средней Азии уровень грамотности составлял 37 %, то среди коренного населения грамотных было 2,6 %. Лишь 0,7 % женщин из коренного населения Средней Азии были тогда грамотными.
Хотя и здесь уровень грамотности рос, разница между центром империи и ее периферией сохранялась. При этом темпы уменьшения неграмотности на национальных окраинах были медленнее, чем в центре. Даже в крупном промышленном центре Закавказья Баку, где в 1897 г. среди населения грамотных было 32,4 %, в 1913 г. их доля возросла лишь на 6,2 % – до 38,6 %. При сохранении таких темпов (повышение грамотности на 0,4 % в год) неграмотность в Баку исчезла бы лишь в середине XXI века, а Средняя Азия стала бы краем сплошной грамотности лишь через несколько столетий.
Последствия разгрома революции 1905–1907 гг. доказали, что самодержавный строй оказался не в состоянии осуществить общественные преобразования в России мирным путем. В обществе росли упаднические, пессимистические настроения. Обращаясь к большевикам на IV съезде РСДРП, Плеханов менторским тоном поучал: «Не надо было браться за оружие!». Однако Ленин считал, что революция стала важным этапом в движении страны к торжеству революции.
Несмотря на сильные потери, понесенные в те годы, Ленин отмечал позитивные уроки, которые извлекли революционные силы в 1905 – 07 гг. Ленин подчеркивал, что первая русская революция продемонстрировала свой народный характер. Он считал, что ее главный признак состоял в том, что «масса народа, большинство его, самые глубокие общественные «низы», задавленные гнетом и эксплуатацией, поднимались самостоятельно, наложили на весь ход революции отпечаток своих требований, своих попыток по-своему построить новое общество…».
Черпая свои силы из народных масс, большевистская партия не сдалась под гнетом полицейских репрессий. Во втором томе «Истории Коммунистической партии Советского Союза» было справедливо сказано: «В 1913 году в основных промышленных районах страны работали большевистские организации, состоявшие почти исключительно из рабочих». Эти большевики прошли испытания революции 1905 – 07 гг., тюрем и ссылок. В этих условиях они не прекращали повышать свой теоретический уровень подготовки. Ленин в сентябре 1913 г. писал: «Партия – сознательный, передовой слой класса, его авангард. Сила этого авангарда раз в 10, в 100 раз и более велика, чем его численность. Возможно ли это? Может ли сила сотни превышать силу тысячи? Может и превышает, когда сотня организована. Организация удесятеряет силы».
Веря в способность большевистской партии совершить социалистическую революцию, Ленин в своей статье о «национальной гордости великороссов» писал: «Мы гордимся тем… что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс… Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация… создала революционный класс,… доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм». Несмотря на аресты и преследования, большевистская партия готовилась к новым революционным боям.
Большевики не поступились принципами
Атакуя Ленина и его последователей, их хулители не устают обвинять их в измене, поскольку большевистская партия отказалась поддерживать царское правительство после начала Первой мировой войны и выступила за ее прекращение. На самом же деле большевистская партия оказалась единственной социалистической партией среди подобных партий воюющих стран, которая сохранила верность своим идейным и политическим принципам. Она не изменила обязательствам, которые взяли на себя социалистические и социал-демократические партии всех стран земного шара задолго до начала Первой мировой войны.
К 1914 году в легально действовавших социал-демократических партиях мира состояло уже более 4,2 миллиона человек. На выборах, состоявшихся накануне того года в 14 странах мира, за социалистов проголосовало 10,5 миллиона человек. Социалисты имели 646 мест в парламентах 14 стран и свыше 22 тысячи мандатов в местных представительных органах.
Возглавляя массовые партии и другие организации рабочего класса, руководители многих социал-демократических партий постоянно напоминали о целях борьбы, определенных основоположниками марксизма. О верности марксизму постоянно говорили такие руководители социал-демократических партий и II Интернационала, как К. Каутский (СДПГ), Р. Макдональд (Лейбористская партия Англии), А. Тома (Социалистическая партия Франции, или СФИО), Э. Вандервельде (Бельгийская социалистическая партия), О. Бауэр (АСДП). В то время многие в социал-демократическом движения были уверены в том, что в капиталистических странах складывается предреволюционная ситуация. Выступая на Магдебургском съезде социал-демократической партии Германии, ее ветеран Август Бебель говорил: «Классовые противоречия не смягчаются, а обостряются. Мы идем навстречу очень, очень серьезным временам». Казалось, что пролетарская революция, о неизбежности наступления которой сказано впервые за семь десятилетий до этого в «Манифесте коммунистической партии», была близка к осуществлению.
Выступления рабочего класса под руководством социал-демократов в борьбе за свои права, за демократизацию политической жизни, против милитаризации становились все более мощными и более массовыми. 23 мая 1912 года рабочие Венгрии по призыву социал-демократов двинулись колоннами к зданию парламента в Будапеште под лозунгами: «Долой классовое господство!», «Долой графскую банду!», «Да здравствует революция!». Демонстрация сопровождалась столкновениями с полицией и сооружением баррикад. Такие же выступления произошли на следующий день во многих городах Венгрии (Мишкольце, Дьёре, Пече, Братиславе, Кошице, Темишоаре, Араде и других городах). День 23 мая 1912 года вошел в историю Венгрии, как «Красный четверг».