ушение самодержавия.
Что случилось в феврале 1917 года?
Упомянутый выше генерал жандармерии А. И. Спиридович после долгого отсутствия в Петербурге записал 20 февраля 1917 года свои впечатления от бесед со знакомыми из Охранного отделения: «Положение дел – безнадежно. Надвигается катастрофа… Будет беда. Убийство Распутина положило начало какому-то хаосу, какой-то анархии. Все ждут какого-то переворота. Кто его сделает, где, как, когда – никто ничего не знает. И все говорят и все ждут». Казалось, претворялись в жизнь туманные стихотворные пророчества Александра Блока, написанные им в марте 1903 года: «– Все ли готовы подняться?/ – Нет, каменеют и ждут./ Кто-то велел дожидаться: / Бродят и песни поют».
Далее Спиридович записал в дневнике: «Попав же на квартиру одного приятеля, серьезного информатора, знающего всё и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой и миром охраны, получил как бы синтез об общем натиске на правительство, на Верховную власть. Царицу ненавидят, Государя не хотят. За пять месяцев моего отсутствия как бы всё переродилось. Об уходе Государя говорили как бы о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют Царицу и Вырубову, говорили также просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые якобы готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих Князей, чуть не все называли Великого Князя Михаила Александровича будущим Регентом».
Что же произошло во время отсутствия Спиридовича в Петрограде? Через 10 дней после убийства Григория Распутина в России был назначен новый премьер-министр. Им стал 67-летний князь Н. Д. Голицын. В. В. Шульгин напоминал, что через шесть дней после своего назначения Голицын провел первое заседание Совета министров, чтобы заняться «большой политикой… В чем же состояла эта политика? В разрешении продовольственного кризиса, транспортной разрухи или вопроса о том, как предотвратить катастрофический рост недовольства в народе, поднять дух армии? Ничуть не бывало. На повестке дня стоял лишь один вопрос – как обойти высочайший указ от 15 декабря 1916 года о созыве Государственной думы 12 января 1917 года».
Шульгин писал: «Мнение Совета министров раскололось. Пять его членов высказалось за соблюдение высочайшего указа об открытии Думы 12 января… Председатель князь Н. Д. Голицын и восемь членов Совета находили, что при настоящем настроении думского большинства открытие Думы и появление в ней правительства неизбежно вызовет нежелательные и недопустимые выступления, следствием коих должен явиться роспуск Думы и назначение новых выборов. Во избежание подобной крайней меры председатель и согласные с ним члены Совета считали предпочтительным на некоторое время отсрочить созыв Думы, назначив срок созыва на 31 января. Однако вопрос решил министр внутренних дел А. Д. Протопопов, к мнению которого присоединились министр юстиции Н. А. Добровольский и обер-прокурор Синода Н. П. Раев. Они потребовали продолжить срок перерыва в занятиях Думы до 14 февраля 1917 года. Решение этого меньшинства и было утверждено государем».
Между тем положение страны становилось все более отчаянным. Шульгин вспоминал, что примерно 8 января 1917 г. он приехал из Киева в Петроград, где встретился с кадетом А. И. Шингаревым. Тот поделился с Шульгиным своими оценками сложившейся ситуации: «Положение ухудшается с каждым днем… Мы идем к пропасти… Революция – это гибель, а мы идем к революции… Да и без революции все расклеивается с чрезвычайной быстротой… С железными дорогами опять катастрофически плохо… Они еще кое-как держались, но с этими морозами… Морозы всегда понижают движение, – а тут как на грех – хватило! График падает. В Петрограде уже серьезные заминки с продовольствием… Не сегодня-завтра не станет хлеба совсем… В войсках недовольство. Петроградский гарнизон ненадежен».
Шульгин вспоминал совещание, в котором он принял участие в конце января. По его словам, здесь собрались «члены бюро Прогрессивного блока и другие видные члены Думы: Милюков, Шингарев, Ефремов, кажется, Львов, Шидловский, кажется, Некрасов… Был и Гучков, кажется, князь Львов, Д. Щепкин… Сначала разговаривали – «так», потом сели за стол… Чувствовалось что-то необычайное, что-то таинственное и важное. Разговор начался на ту тему, что положение ухудшается с каждым днем и что так дальше нельзя… Что что-то надо сделать… Необходимо сейчас же… Необходимо иметь смелость, чтобы принять большие решения… серьезные шаги… Но гора родила мышь… Так никто не решился сказать… Что они хотели? Что думали предложить?».
После совещание Шульгин остался погруженным в смутные догадки и сомнения: «Я не понял в точности… Но можно было догадываться… Может быть, инициаторы хотели говорить о перевороте сверху, чтобы не было переворота снизу. А может быть, что-то совсем другое. Во всяком случае не решились… И, поговорив, разъехались… У меня было смутное ощущение, что грозное близко… А эти попытки отбить это огромное – были жалки… Бессилие людей, меня окружавших, и свое собственное в первый раз заглянуло мне в глаза. И был этот взгляд презрителен и страшен».
В то время как верхи не могли принять решение, как предотвратить «переворот снизу», те, кто был «внизу», начали все активнее проявлять беспокойство. Убийство Распутина не могло положить конец коррупции, хищениям и спекуляции, а уж тем более устранить проблемы общества, находившегося в состоянии глубокого кризиса. В секретном докладе Охранного отделения от 10 января 1917 г. говорилось: «Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий в борьбе с исчезновением продуктов вызвали еще перед Рождеством резкую волну недовольства… Население открыто (на улицах, в трамваях, в театрах, в магазинах) критикует в недопустимых по резкости тоне все правительственные мероприятия».
В докладе Охранного отделения от 5 февраля сообщалось: «С каждым днем продовольственный вопрос становится острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями». Авторы доклада констатировали, что «новый взрыв недовольства» новым повышением цен и исчезновением с рынка предметов первой необходимости охватил «даже консервативные слои чиновничества… Никогда еще не было столько ругани, драм и скандалов, как в настоящее время… Если население еще не устраивает голодные бунты, то это не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем». Авторы доклада не сомневались в приближении «анархической революции».
П. Н. Милюков писал в воспоминаниях: «Возбуждение среди рабочих росло… 31 января – 5 февраля… состоялся ряд сходок и забастовок на фабриках и заводах… 7 – 13 февраля забастовки продолжились, начались столкновения с полицией». Забастовочное движение разрасталось по всей России. А. Ф. Керенский вспоминал: «Если в 1916 году по всей стране прошло 243 политические забастовки, то за первые два месяца 1917 года их число составило 1140».
По словам Милюкова, А. Д. Протопопов решил спровоцировать шествие рабочих к Государственной думе по случаю начала ее работы 14 февраля. Милюков писал: «Протопопов, по-видимому, готовился вызвать «революцию» искусственно и расстрелять ее – по образцу Москвы 1905 г.». (Правильнее была бы аналогия с расстрелом манифестации 9 января 1905 г. на Дворцовой площади.) Милюков писал: «Распространялись слухи, что Протопопов снабдил полицию пулеметами, которые должны были быть расставлены на крышах и в стратегических пунктах столицы».
Кроме того, Протопопов распространил фальшивое воззвание от имени руководителя думского «Прогрессивного блока» Милюкова к рабочим с призывом выйти на шествие к Думе. Узнав об этом, Милюков 9 февраля распространил воззвание к рабочим Петрограда не поддаваться на провокацию и «не идти в явную полицейскую ловушку – шествие 14 февраля к Думе». Керенский вспоминал, что его и Чхеидзе посетила делегация рабочих Путиловского завода, которые играли ведущую роль в рабочем движении столицы, и сообщили, что в день открытия Думы рабочие планируют провести массовую демонстрацию в ее поддержку. Демонстрация была отменена, поскольку, по тактическим соображениям, «Прогрессивный блок» принял решение не поддерживать этот план.
Маневры Протопопова с целью оттянуть заседания Думы вызвали недовольство и у ее председателя М. В. Родзянко, который утверждал, что вместо Распутина олицетворением «темных сил» стал министр внутренних дел. Родзянко заявил царю, что Протопопов сумасшедший. Николай II ответил ему: «Простите, а когда он несколько месяцев назад был вашим заместителем, он был сумасшедшим или нет, или он только сейчас сошел с ума?».
10 февраля состоялся прием Николая II великих князей Александра Михайловича и брата царя Михаила Александровича. В приеме участвовал и Родзянко, который представил императору свой доклад с предложением срочных мер для спасения страны от возможных потрясений. В своих воспоминаниях В. В. Шульгин ссылался на имевшуюся в его распоряжении запись беседы царя с Родзянко на этом приеме.
В начале беседы Николай II спросил Родзянко: «Вы требуете удаления Протопопова?». Родзянко ответил: «Требую, Ваше Величество. Прежде я просил, а теперь требую». Царь: «То есть как?». В ответ он услышал страстный монолог председателя Думы: «Ваше Величество, спасайте себя. Мы накануне огромных событий, исхода которых предвидеть нельзя. То, что делает Ваше правительство и Вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно. Всякий проходимец всеми командует: «Если проходимцу можно, то почему же мне, порядочному человеку, нельзя? – вот суждение публики. От публики это перейдет в армию, и получится полная анархия… Ваше Величество, нужно же принять какие-нибудь меры!.. Я указываю здесь на целый ряд мер… Что же вы хотите, во время войны потрясти страну революцией?».
Царь ответил: «Я сделаю то, что мне Бог на душу положит». Родзянко так прокомментировал слова царя: «Ваше Величество, вам во всяком случае, очень надо помолиться, усердно попросить Господа Бога, чтобы он показал правый путь, потому что шаг, который вы теперь предпримете, может оказаться роковым».