тра, который верил бы в себя и в то, что он делает».
Как писал Милюков, «27 февраля члены Совета министров ходили растерянные, ожидая ареста, и – в качестве «жертвы» – предложили Протопопову подать в отставку. Он согласился – и с этого момента скрывался. Тут же Совет министров ходатайствовал о назначении над «оставшимися верными войсками» военачальника с популярным именем и составлении ответственного министерства. Царь согласился на «военачальника» (Иванова), но признал «перемены в личном составе министерства при данных обстоятельствах недопустимыми». Отклонено было и предложение великого князя Михаила Александровича о назначении его регентом, а князя Львова премьером. Царь передал через Алексеева, что «благодарит великого князя за внимание, выедет завтра и сам примет решение».
За 27 февраля Николай II оставил запись в дневнике: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад: к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!.. После обеда решил ехать в Ц.С. (Царское Село) поскорее, и в час ночи перебрался в поезд». Видимо, запись была сделана уже после часа ночи 28 февраля.
Царь не знал, что к концу 27 февраля восставшие войска контролировали практически весь Петроград. В 2 часа в Таврическом дворце был создан Временный комитет, в который вошли М. В. Родзянко (октябрист), В. В. Шульгин (прогрессивный националист), В. Н. Львов (группа центра), Н. С. Чхеидзе (меньшевик), Н. В. Некрасов (кадет), П. И. Милюков (кадет), А. Н. Коновалов (прогрессист), М. А. Караулов (беспартийный), И. И. Дмитрюков (беспартийный), В. А. Ржевский (прогрессист), С. И. Шидловский (октябрист), А. Ф. Керенский (трудовик). Комитет взял на себя функции правительства. В ночь с 27 на 28 февраля Родзянко возглавил Временный комитет.
В то же время и в том же здании Таврического дворца группа меньшевистских депутатов Думы во главе с Чхеидзе и Скобелевым, опираясь на поддержку солдат, объявили себя «Временным исполнительным комитетом Совета рабочих депутатов». На состоявшемся в 7 часов вечера первом заседании Совета Чхеидзе был избран председателем Совета, а его заместителями – Скобелев и Керенский. Таким образом, ведущие фигуры в столичном Совете одновременно были членами фактического Временного правительства страны.
28 февраля царь записал в дневнике: «Лег спать в 3¼ т. к. долго говорил с Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 часов». Царь не знал, что в тот день Совет министров подал в отставку. Милюков писал: «Мариинский дворец был занят «посторонними людьми, и министры принуждены скрываться. В тот момент в столице России не было ни царя, ни Думы, ни Совета министров. «Беспорядки» приняли обличье форменной «революции».
28 февраля восставшие части заняли государственные здания, в которых до тех пор находились правительственные войска – Адмиралтейство, Зимний дворец, Петропавловская крепость. Между тем восстание охватывало воинские части за пределами Петрограда.
1 марта Николай II писал в дневнике: «Ночью повернули с Малой Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановились на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Савич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам, Господь!».
В течение 1 марта в Таврическом дворце шли переговоры между представителями Временного комитета Думы и Петроградского Совета о разграничении полномочий. О том, что столичный Совет вторгался в сферу за пределами Петрограда, свидетельствовал принятый им в ночь 2 марта приказ № 1 о воинской дисциплине. В соответствии с ним в воинских частях и на кораблях военного флота создавались выборные солдатские и матросские комитеты. В своих политических выступлениях каждая часть подчинялась лишь Совету и его комитету. Оружие поступало в распоряжение комитета и подлежало выдаче офицерам, даже по их требованию. В приказе говорилось: «В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни, солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане».
1 марта был создан Московский Совет. А затем, по образцу Советов времен 1905 года, органы революционного самоуправления возникли в других городах России. Советы упраздняли полицию и царские суды, организовывали рабочую милицию, проводили выборы народных судов, реквизировали запасы продовольствия для раздачи населению. Советы смело вторгались в полномочия центральных властей. Правда, попытки большевиков, которые вошли в состав Исполкома Петроградского Совета, потребовать формирования Временного революционного правительства, были отвергнуты большинством Исполкома, в составе которого преобладали меньшевики и эсеры.
2 марта после переговоров между Петроградским Советом и Временным комитетом Думы было объявлено о создании Временного правительства. Премьером и министром внутренних дел был назначен руководитель Союза земств князь Г. Е. Львов. Министром иностранных дел стал П. Н. Милюков. Военное министерство возглавил А. И. Гучков. А. Ф. Керенский стал министром юстиции.
Николай II записал в дневнике 2 марта: «Утром пришел Рузский и прочел длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц. – дем. Партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился».
Из Ставки в Псков, где стоял царский поезд, был направлен проект манифеста об отречении царя в пользу наследника – 13-летнего Алексея. В это время из Петрограда были направлены представители Временного комитета Думы – А. И. Гучков и В. В. Шульгин. Они везли свой проект манифеста об отречении царя от престола. Депутация прибыла в 22 часа 2 марта.
Сначала во встрече царя с представителями Думы принимал участие министр двора Фредерикс, а через некоторое время к ним присоединился генерал Рузский. По воспоминанию Шульгина, «государь сидел, опершись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и непроницаемо… Говорил Гучков. И очень волновался. Он говорил, очевидно, хорошо продуманные слова, но с трудом справлялся с волнением. Он говорил негладко… и глухо».
Гучков, наконец, справился с волнением и стал рассказывать царю, что «происходит в Петрограде… Он говорил правду, ничего не утаивая… Государь смотрел перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Единственное, что мне казалось, можно было угадать в его лице: «Эта длинная речь – лишняя».
Тем временем генерал Рузский шепотом сообщил Шульгину, что к Пскову двигались грузовики с вооруженными солдатами, которые были задержаны. Рузский не знал, кто направил эти грузовики, а Шульгин не был уверен, что вооруженных людей удастся долго сдерживать.
Когда Гучков кончил речь, Николай II сказал: «Я принял решение отречься от престола… До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея… Но к этому времени я переменил решение в пользу своего брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувства отца». Шульгин заметил: «Последнюю фразу он сказал тише».
Проект манифеста, который привезли с собой Шульгин и Гучков, предполагал отречение Николая II в пользу сына Алексея. После некоторого замешательства посланцы Думы пришли к выводу: «Решение царя совпадало в главном… Алексей или Михаил перед основным фактом – отречением – все же частность… Кроме того, каждый миг был дорог. И не только потому, что по шоссе движутся вооруженные грузовики, которых мы достаточно насмотрелись в Петрограде и знали, что это такое, и которые генерал Рузский приказал остановить (но остановят ли?), но еще и вот почему: с каждой минутой революционный сброд в Петрограде становится наглее, и, следовательно, требования его будут расти. Может быть, сейчас еще можно спасти монархию, но надо думать и о том, чтобы спасти хотя бы жизнь членам династии». В то же время Шульгин писал, что он и Гучков пытались спасти «монархию через отречение».
Шульгин вспоминал, что он думал о «юридической неправильности»: «государь не может отрекаться в пользу брата». Но тут же пришла в голову другая мысль: «Пусть неправильность!.. Может быть, этим выиграется время… Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу…».
Тем временем царь взял проект манифеста об отречении, привезенный Гучковым и Шульгиным, и вышел из вагона. Оставшиеся в вагоне пустились в дискуссии. По его словам, Шульгин говорил: «Отречение в пользу Михаила Александровича не соответствует закону о престолонаследии. Но нельзя не видеть, что этот выход имеет при данных обстоятельствах серьезные удобства. Ибо если на престол взойдет малолетний Алексей, то придется решать очень трудный вопрос – останутся ли родители при нем или им придется разлучиться. В первом случае, т. е. если родители останутся в России, отречение будет в глазах тех, кого оно особенно интересует, как бы фиктивным… В особенности это касается императрицы… Будут говорить, что она так же правит при сыне, как и при муже… При том отношении, какое сейчас к ней, – это привело бы к самым невозможным затруднениям. Если же разлучать малолетнего государя с родителями, то, не говоря о трудности этого дела, это может очень вредно отразиться на нем. На троне будет подрастать юноше, ненавидящий все окружающее, как тюремщиков, отнявших у него отца и мать… При болезненности ребенка это будет чувствоваться особенно остро».