Порой расправы над «контрреволюционерами» совершались разъяренными уличными толпами. В своей книге В. Логинов привел пример самосуда над членом Государственного совета князем Голицыным на Петроградской улице в первые дни Февральской революции. Логинов писал: «Современникам запомнились трупы жандармов со вспоротыми животами на февральском снеге в Петрограде. В Кронштадте зверски убили военного губернатора контр-адмирала Р. Н. Вирена, начальника штаба адмирала Бутакова, генерала Стронского и других офицеров. Самосуды над генералами и офицерами имели место в Луге, Ельце, Пскове, Двинске. В Свеаборге убили командующего Балтфлотом вице-адмирала Андриана Ивановича Непевина, контр-адмирала А. К. Небольсина. Жуткая расправа над губернатором произошла в Твери».
Нападения на помещичьи дома сопровождались уничтожением культурных ценностей. Логинов писал: «Вновь, как и в 1905–1907 годах, запылали барские имения. Жгли прекрасные усадьбы, а вместе с ними уникальные библиотеки и картинные галереи. Горели старинные парки и сады… Все более учащались случаи прямого вандализма». Логинов привел слова художника П. Нерадовского: «После свержения самодержавия в Петрограде и его окрестностях, в Петергофе, в Ораниенбауме и других местах… подверглись порче или уничтожению памятники искусства, статуи, картины и другие художественные предметы… Такие разрушения имели место в общественных местах – в казенных зданиях, в садах, парках – и в частных домах и квартирах… Слухи о гибели того или иного произведения поступали почти ежедневно».
Проявления вандализма и грабежи умножились после того, как по приказу министра юстиции Керенского из тюрем были выпущены уголовные преступники, наводя страх и ужас на городские кварталы. Логинов замечает, что Керенский «видимо, как и многие другие, полагал, что новое «Царство Свободы» способно перевоспитать любых рецидивистов. Десятки тысяч преступников – «птенцы Керенского», как их тогда называли – ринулись прежде всего в столицы. Между тем полиция была распущена, а новая милиция еще не создана. И среди тех, кто под видом «революционного патруля» врывался средь бела дня в дома и квартиры, было немало отпетых бандитов и профессиональных воров. Так что очень скоро столичный обыватель будет с тоской вспоминать прежнего городового, который – хоть и был нечист на руку – но стекла в приличных домах бить не позволял».
Другая силовая структура страны – армия – находилась в состоянии брожения. Изданный в первые дни Февральской революции Петроградским советом приказ № 1 «Об отмене воинской дисциплины в армии» распространился на всю армию. Брусилов писал: «Сначала большинство офицеров стало примыкать к партии кадетов, а солдатская масса вдруг вся стала эсеровской, но вскоре она разобрала, что эсеры, с Керенским во главе, проповедуют наступление, продолжение союза с Антантой и откладывают дележ земли до Учредительного собрания, которое должно разрешить этот вопрос, установив основные законы государства. Такие намерения совершенно не входили в расчеты солдатской массы и явно противоречили ее вожделениям… Солдат больше сражаться не желал… Взял верх лозунг: «Долой войну, немедленно мир во что бы то ни стало и немедленно отобрать землю у помещика» – на том основании, что барин столетиями копил себе богатство крестьянским горбом и нужно от него отобрать это незаконно нажитое имущество. Офицер сразу сделался врагом в умах солдатских, ибо требовал продолжения войны и представлял собой в глазах солдата тип барина и помещика… Теперь вполне станет понятно, как случилось, что весь командный состав сразу потерял влияние на вверенные ему войска и почему солдат стал смотреть на офицера как на своего врага».
Если с 1914 года солдаты сбегали от войны, голода и холода, сдаваясь в плен, то теперь после начала революции они стремились вернуться к себе в деревню, чтобы принять участие в начавшемся разделе помещичьих земель. Разумеется, такая армия не могла продолжать войну. В то же время такие настроения способствовали переходу значительной части солдат на сторону большевиков.
После своего назначения Верховным главнокомандующим А. А. Брусилов, по его словам, «настоятельно просил вновь назначенного военным министром Керенского прибыть на Юго-Западный фронт, дабы он сам заявил войскам требования Временного правительства, подкрепленные решением Совета рабочих и солдатских депутатов. Он выполнил свое обещание, приехал на фронт, объехал его и во многих местах произносил речи на митингах. Солдатская масса встречала его восторженно, обещала все, что угодно, и нигде не исполняла своего обещания… Я понимал, что, в сущности, война кончена для нас, ибо не было, безусловно, никаких средств заставить войска воевать. Это была химера, которую могли убаюкиваться люди вроде Керенского… и тому подобные профаны».
Между тем новый военный министр не ограничивал свою ораторскую деятельность фронтом. Керенский постоянно выступал на различных митингах и собраниях в тылу. Его популярность быстро росла и превратилась в массовое обожание. В повести «Школа» А. Гайдар писал, что даже в маленьком Арзамасе «все точно перебесились. Только и было слышно: «Керенский. Керенский». В каждом номере газеты помещались его портреты: «Керенский говорит речь», «Население устилает путь Керенского цветами», «Восторженная толпа женщин несет Керенского на руках». Член Арзамасской городской думы Феофанов ездил по делам в Москву и за руку поздоровался с Керенским. За Феофановым табунами бегали».
Большевики понимали, что для того, чтобы распространять свою политическую пропаганду, им нужны яркие и опытные ораторы. В это время произошло событие, которое во многом повлияло на политическую жизнь партии не только в 1917 году, но и на последующие годы. 5 мая в Петроград из эмиграции вернулся Троцкий. К своему разочарованию он обнаружил, что никто его не встречал с распростертыми объятиями. По воспоминанию Троцкого, председатель Петросовета Чхеидзе «сухо приветствовал» его. Все же Троцкого, как бывшего члена руководства Петроградского совета в 1905 г., было решено включить в Исполком Совета с совещательным голосом. Троцкий вспоминал: «Я получил свой членский билет и свой стакан чая с черным хлебом». Троцкий смог устроиться в «каких-то Киевских номерах», в одной комнате, да и той добились не сразу».
Осознав, что меньшевики явно его третируют, амбициозный Троцкий решил обратиться к большевикам, против которых он вел борьбу в течение почти 14 лет. Уже 7 мая Троцкий встретился с Лениным, Зиновьевым, Каменевым, чтобы обсудить вопросы о единых действиях. К тому времени в Петрограде оказались члены так называемой «Межрайонной организации», которая не примыкала организационно ни к меньшевикам, ни к большевикам. В эту группу, которую возглавлял Л. Д. Троцкий, входили М. М. Володарский, М. С. Урицкий, А. В. Луначарский, М. М. Покровский, Д. З. Мануильский, А. А. Иоффе, К. К. Юренев, Д. Б. Рязанов, Л. М. Карахан и другие. Хотя членов «Межрайонки» (так ее называли большевики) было не более четырех тысяч, они оказывали заметное влияние на левую российскую интеллигенцию и имели разветвленные международные связи. Основным документом «Межрайонки» вскоре стала написанная в мае 1917 г. Троцким брошюра «Программа мира».
В брошюре подтверждалась верность идеям «перманентной революции» и в ней говорилось, что революционное движение, начавшись в одной из европейских стран, «сможет успешно развиваться и прийти к победе только как общеевропейское. Оставаясь изолированным в национальных рамках, оно оказалось бы обречено на гибель… Спасение русской революции – в перенесении ее на всю Европу… Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма». «Важнейшей составной частью пролетарской программы мира», утверждал Троцкий, является создание Соединенных Штатов Европы. Троцкий подчеркивал, что «Соединенные Штаты Европы станут лишь одной из осей мировой организации хозяйства. Другой осью явятся Соединенные Штаты Америки». По сути, Троцкий выдвигал идеи, которые затем легли в основу проектов «нового мирового порядка» и «глобализации».
Разумеется, для Ленина была очевидна пропасть, разделявшая большевиков от Троцкого и его сторонников в идейном отношении. В конспекте своего выступления в мае Ленин записал: «Колебания мелкой буржуазии. Троцкий… Ларин… Биншток… Мартов… «Новая жизнь». Таким образом, в мае 1917 г. Ленин рассматривал Троцкого как типичного представителя мелкой буржуазии. В свою очередь, Троцкий также сознавал коренные отличия между ним и большевиками. 10 мая, выступая на конференции «межрайонцев», Троцкий заявил: «Я называться большевиком не могу… Признания большевизма требовать от нас нельзя».
Однако контакты «межрайонцев» с большевиками продолжились. 30 мая Ленин писал о том, что налаживаются «договоры с Межрайонкой для привлечения т. Троцкого к изданию популярного органа». К тому времени Троцкий организовал выпуск газеты «Межрайонки» под названием «Вперед». Но газета выходила нерегулярно. За 1917 год вышло 16 номеров, и они распространялись с трудом.
Столкнувшись с трудностями в издании печатного органа, Троцкий решил, по его словам, оказать «свое воздействие на политическую жизнь столицы не письменным, а устным словом». Это желание Троцкого совпадало со стремлением большевиков вести агитацию среди широких масс. Хотя Троцкий был ярким публицистом, его наиболее сильное достоинство было в умении выступать перед массовой аудиторией. Троцкий старательно изучал примеры других выдающихся ораторов социал-демократических партий Европы: Жореса, Вандервельде, Адлера и других. Подробно описав речи этих и других ораторов, Троцкий обращал внимание на тон, тембр голоса, паузы, к которым прибегали выступавшие. Однако из его примеров нельзя узнать, о чем говорили прославленные ораторы. Очевидно, что содержательная часть речей не интересовала Троцкого. Он полагал, что оратор должен произносить речи, которые дадут импульс для действий, а не для мысли. Троцкий писал: «Разве в речи ценна какая-либо другая логика, кроме логики, побуждающей к действию?». И в этом коренное отличие Троцкого от Ленина, который убеждал слушателей силой своей логики и предлагал им глубокие мысли для обдумывания.