Логинов рассказал, что «в апреле, при переходе линии фронта был задержан прапорщик 16-го Сибирского полка Д. С. Ермоленко, завербованный в одном из концлагерей для военнопленных. На допросах он показал, что в лагере шпионил за своими товарищами, а теперь получил задание вести пропаганду сепаратного мира среди русских солдат. Как заурядного шпиона его могли бы тут же и расстрелять. Но поскольку прежде Ермоленко работал в военной разведке и в полиции, он знал (а может быть его и надоумили), как набить себе цену».
По словам Логинова, «в протокол допроса от 28 апреля включили «конфиденциальные сведения», якобы сообщенные ему офицерами Германского генерального штаба, о том, что по их указанию такую же подрывную работу ведут в России один из лидеров «Союза освобождения Украины» А. Ф. Скоропись-Иелтуховский, а также лидер большевиков Ленин. И оба они «получили задание в первую очередь удалить министров Милюкова и Гучкова». 16 мая генерал Деникин направил этот протокол военному министру. Позднее в столицу препроводили Ермоленко. «Я увидел до смерти перепуганного человека, – пишет Никитин, – который умолял его спрятать и отпустить». Версия о том, что германские генштабисты назвали рядовому шпику своих «суперагентов», не годилась даже для бульварного детектива. Борис Владимирович, будучи профессионалом, оценил ее как весьма «неубедительную», и петроградская контрразведка «категорически отмежевалась от Ермоленко».
Логинов обратил внимание на новые усилия Франции в кампанию по дискредитации Ленина. «Французский министр-социалист Альбер Тома направил в июне французскому атташе в Стокгольме предписание: «Нужно дать (указание? совет? – Вопросы автора.) правительству Керенского не только арестовать, но дискредитировать в глазах общественного мнения Ленина и его последователей… Срочно направьте все ваши поиски в этом направлении…»
Вскоре французы вновь вмешались в работу российской контрразведки. Логинов привел следующие слова Никитина: «Расследование… приняло серьезный характер после того, как блестящий офицер французской службы, капитан Пьер Лоран вручил мне 21 июня первые 14 телеграмм между Стокгольмом и Петроградом, которыми обменялись Козловский, Фюрстенберг, Ленин, Коллонтай и Суменсон. Впоследствии Лоран передал мне еще 15 телеграмм». Однако «оказалось, что особая служба телеграфного контроля в Петрограде давно уже следила за указанной перепиской. Ее вывод: «телеграммы, которыми обменивались Я. Фюрстенберг с Суменсон, коммерческого характера». Задолго до революции они показались подозрительными всего лишь с коммерческой точки зрения, так как товары, предлагавшиеся Я. Фюрстенбергом для Суменсон, могли быть немецкого происхождения (салол, химические продукты, дамское белье, карандаши и т. д.).
Кем же были эти люди? Мадам Суменсон занималась торговыми операциями, в ходе которых она закупала за границей различные товары для продажи в России. Яков Станиславович Фюрстенберг (Ганецкий) был большевиком, эмигрировавшим до революции и с 1915 года работавшим в экспортной фирме в Копенгагене. Поскольку же фирма принадлежала Парвусу, давно сотрудничавшему с германским генеральным штабом, российская разведка (а возможно и французская) решили воспользоваться этим обстоятельством для своей версии о шпионском заговоре.
Но еще до этого у датчан возникли подозрения в отношении торговых операций Фюрстенберга: его обвинили в контрабанде. После тщательной проверки Ганецкого-Фюрстенберга оштрафовали за вывоз в Россию без лицензии термометров и выдворили в Швецию, где он возглавил такую же экспортную фирму. После Октябрьской революции Ганецкий предстал перед комиссией из членов большевистской партии, которая установила, что, работая в экспортных фирмах, он никоим образом не был причастен к политической деятельности своего хозяина.
Переписывавшийся же с Фюрстенбергом Мечислав Юльевич Козловский в 1916–1917 гг. был юрисконсультом фирмы Суменсон и получил за выполнение ее заказов 25 424 рубля. После Февральской революции Козловский был членом Петроградского комитета большевистской партии и Исполкома Петросовета.
Поскольку же М. Ю. Козловский, Я. С. Фюрстенберг-Ганецкий, а также член Исполкома Петросовета Александра Михайловна Коллонтай и В. И. Ленин были большевиками, они время от времени обменивались телеграммами, связанными с делами партии и никоим образом не касавшимися деловых операций Фюрстенберга-Ганецкого и Суменсон.
Однако эти факты не устраивали обвинителей Ленина. Логинов пишет: «Министр юстиции Павел Николаевич Переверзев настойчиво теребил Никитина: «Положение правительства отчаянное: оно спрашивает, когда же ты будешь в состоянии обличить большевиков в государственной измене?!». А поскольку интересы совпадали, то французский военный атташе в Петрограде полковник Лавернь и Никитин сошлись на том, что коммерческий характер переписки следует считать лишь хитроумным шпионским кодом. 1 июля в контрразведке у Никитина состоялось совещание, на котором порешили: расследование около тысячи дел по немецкому шпионажу прекратить, а всех сотрудников сконцентрировать на одном – «усилить работу против большевиков». Тут же составили список на 28 большевистских лидеров. На каждого из них, начиная с Ленина, Борис Владимирович – от имени главнокомандующего – подписал ордер на арест. Дополнительно составили списки на арест еще 500 большевиков. «Я предвидел большое потрясение, – пишет Никитин, – но о нем-то мы и мечтали!». И когда через несколько дней начались июльские события, тут уже совсем стало не до «юридических тонкостей». И Переверзев взмолился: «Докажите, что большевики – изменники, – вот единственное, что нам осталось».
4 июля Переверзев вызвал к себе Алексинского и передал ему материалы о Ермоленко, а также телеграммы Фюрстенберг-Ганецкого, Суменсон и Ленина. В тот же день было изготовлено сообщение под заголовком «Ленин и Ганецкий – шпионы». Вслед за бульварной газетой «Живое слово» материал был напечатан в других газетах. Соответствующие плакаты были расклеены на стенах домов.
Находясь в Разливе, Ленин написал ряд статей, в которых убедительно доказал лживость обвинений о тайном сотрудничестве большевиков с кайзеровской Германией: «Где власть и где контрреволюция?», «Гнусные клеветы черносотенных газет и Алексинского», «Злословие и факты», «Новое дело Дрейфуса?», «Дрейфусиада», «В опровержение темных слухов» и другие. В редакцию газеты «Новая жизнь» Ленин писал: «Газеты известного рода повели бешеную травлю против нас, обвиняя в шпионстве или сношениях с вражеским правительством… Приплетают имя Парвуса, но умалчивают о том, что никто с такой беспощадной резкостью не осудил Парвуса еще в 1915 году, как женевский «Социал-Демократ», который мы редактировали и который в статье «У последней черты» заклеймил Парвуса как «ренегата», «лижущего сапог Гинденбурга», и т. п.».
Ленин возмущался: «Припутывают имя какой-то Суменсон, с которой мы не только никогда дел не имели, но которой никогда и не видели. Впутывают коммерческие дела Ганецкого и Козловского, не приведя ни одного факта, в чем же именно, где, когда, как коммерция была прикрытием шпионства. А мы не только никогда ни прямого, ни косвенного участия в коммерческих делах не принимали, но и вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получали… И все это – при участии или даже по инициативе Алексинского… признанного… заведомым клеветником!! Неужели можно не понять, что такой путь против нас есть юридическое убийство из-за угла?».
Абсурдность обвинений в адрес Ленина была еще раз подтверждена в книге американского историка С. Ляндерса «К пересмотру проблемы немецкого золота», опубликованной в 1995 году. В то время как следственная комиссия Временного правительства уверяла, будто указанные выше телеграфные депеши изобличали Ленина в получении денег из иностранных источников, содержание всех 66 телеграмм показали, что в них речь шла о чисто коммерческих сделках, в ходе которых «все денежные переводы всегда шли из Петрограда в Стокгольм, но никогда эти средства не шли в противоположном направлении».
Кроме того, Ландерс еще раз доказал, что никаким тайным кодом Ганецкий-Фюрстенберг и Суменсон не пользовались в своей переписке. Логинов пишет: «Когда в телеграммах речь шла об отправке таинственной «муки», то имелась в виду совершенно конкретная мука для детского питания «Нестле», а под «карандашами» – самые обыкновенные карандаши, кои в годы войны стали в России дефицитом».
Казалось бы, все аргументы клеветников были разбиты, но они до сих пор не унимаются, ссылаясь на материалы, получившие название «бумаги Сиссона». Их историю раскрыл еще в 1932 г. британский разведчик Дж. Хилл в своей книге «Моя шпионская жизнь». Находясь в 1918 г. в Петрограде, он стал свидетелем приобретения своим коллегой бумаг, которые якобы изобличали Ленина и других советских руководителей в сотрудничестве с германской разведкой. За письма, якобы отправленные примерно в одни и те же дни из самых разных городов мира, было заплачено 15 тысяч тогдашних фунтов стерлингов, или 150 тысяч золотых рублей.
Решив внимательно изучить письма, Хилл, по его словам, «взял увеличительное стекло и обнаружил, что во всех документах русская буква «е» немного не дописана. Я сразу заявил, что это фальшивка». Сын британского посла Роберт Брюс Локкарт в своей книге «Ас шпионов» утверждал, что английский шпион С. Рейли также указал на то, что «все письма из разных концов России однотипны до крайности, словно их писал один и тот же человек».
Все же англичане решили обратиться к экспертам. По словам Хилла, «квалифицированный эксперт доказал, что почти все бумаги отпечатаны на одной и той же машинке. Это было весьма важно, поскольку документы считались поступившими из разных мест, отстоящих друг от друга на сотни миль». Затем, по словам Хилла, британские разведчики «нашли парня, который фабриковал эти документы, и он на допросе признался в их подделке».
Англичане были расстроены, что они потратили много денег зря. Убедившись в том, что эти письма сфабрикованы, С. Рейли предложил своему начальнику Бойсу продать «документы» американцам, что «тот и сделал, выручив у господина Э. Сиссона, главы миссии США в Петрограде, солидную сумму денег». Это же подтверждал и Дж. Хилл: «Мы продали эти документы американцам за 25 тысяч фунтов стерлингов (250 тысяч золотых рублей». Таким образом, на перепродаже фальшивки англичане нажили 10 тысяч фунтов стерлингов, или 100 тысяч золотых рублей.