По мере же распространения британских владений по всему миру Лондон старался получать надежную информацию о том, что творилось за пределами Альбиона. Писатели использовались не только для сбора сведений и их аналитической обработки, но и для организации тайных операций, которые были возможны благодаря связям мастеров слова в различных общественных кругах многих стран земного шара, а также доверию к ним в обществе. Кроме Моэма британскими писателями-разведчиками были Грэм Грин, Ян Флеминг и другие видные авторы.
Возможно, что готовность писателей Альбиона превращаться в разведчиков объяснялась отчасти романтическим ореолом, которым была всегда окружена разведка в этой стране. До сих пор Великобритания заметно опережает другие страны мира по тиражам «шпионских романов». В своих воспоминаниях Моэм объяснял свое согласие сотрудничать с военной разведкой Великобритании так: «Работа привлекала меня благодаря моей любви к романтике и в то же время из-за тяги к абсурдным и смешным ситуациям». Судя по его автобиографии и его рассказам о разведывательной деятельности, начавшейся вскоре после вступления добровольцем в ряды британской армии в 1914 году, писатель получил в избытке романтику, а также немало абсурдных и смешных ситуаций.
Говоря о своей поездке в Россию, которая началась в августе 1917 г. после прибытия во Владивостокский порт, Моэм писал: «Я направлялся как частный агент, которого при необходимости могли дезавуировать. Мои инструкции требовали, чтобы я вступил в контакт с силами, враждебными правительству, и подготовил план, который бы удержал Россию от выхода из войны». По словам писателя, для реализации задания он имел «неограниченные денежные средства». После долгой поездки через Атлантический океан, США, Тихий океан и по Транссибирской железной дороге Моэм прибыл в Петроград.
С первых же минут пребывания в петроградской гостинице Моэм смог воочию убедиться в трудностях жизни в тогдашней России, к которым он не был готов после своей разведывательной деятельности в Швейцарии, Франции и других странах Западной Европы. Помимо нескольких страниц о миссии в России в своей автобиографии, Моэм описал ее в художественных рассказах, изобразив себя под именем разведчика Эшендена. Описывая прибытие Эшендена в августе 1917 г. в столицу России, Моэм рассказал, как на просьбы его американского спутника, обращенные к официанту принести хлеб, ему было сказано, что хлеба нет. Вскоре выяснилось, что нет ни масла, ни сахара, ни яиц, ни картошки. В одном из лучших ресторанов Петрограда могли предложить лишь рыбу и зелень.
Не лучше была и политическая обстановка в стране и ее столице. «Дела в России ухудшались, – писал Моэм. – Керенский, глава Временного правительства, был съедаем тщеславием и увольнял любого министра, который, как ему казалось, представлял угрозу для его положения. Он произносил бесконечные речи. Нехватка продовольствия становилась все более угрожающей, приближалась зима, и не было топлива. Керенский произносил речи. Находящиеся в подполье большевики активизировались, Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но он не осмеливался арестовать его. Он произносил речи».
Англия решила свергнуть самовлюбленного болтуна и установить в «твердую власть», которая могла бы обеспечить продолжение участия России в войне против Германии. Хотя заговор был сплетен в Лондоне и к его осуществлению в России были привлечены многие штатные британские разведчики, писатель Моэм был не рядовым исполнителем, а инициативным организатором политического заговора. Моэм писал: «Составлялись планы. Принимались меры. Эшенден спорил, убеждал, обещал».
Моэм столкнулся с неспособностью правящих кругов России к действиям даже во имя собственного самосохранения. Его автобиографический герой Эшенден «должен был преодолеть колебания одного и бороться с фатализмом другого. Он должен был определить, кто был решительным, а кто самонадеянным, кто был искренним, а кто слабовольным. Ему приходилось сдерживать раздражение во время русского многословия, он должен был быть терпеливым с людьми, которые хотели говорить обо всем, кроме самого дела; он должен был сочувственно выслушивать напыщенные и хвастливые речи. Он должен был остерегаться предательства. Он должен был потакать тщеславию дураков и уклоняться от алчности корыстолюбивых и тщеславных. Время поджимало».
Еще в пути из США в Петроград Моэма сопровождали «четыре преданных чеха, которые должны были действовать в качестве офицеров связи между мною и профессором Масариком, имевшим под своим командованием что-то около шестидесяти тысяч своих соотечественников в различных частях России». Хотя известное число чехов и словаков издавна проживало в России, их число многократно возросло в годы Первой мировой войны. Десятки тысяч чехов и словаков оказались в России в 1914–1917 гг., будучи солдатами и офицерами австро-венгерской армии и попав в русский плен.
После Февральской революции Чехословацкий национальный совет, созданный в Париже в 1915 году во главе с профессором Томашем Масариком, принял решение организовать в России корпус или легион. Предполагалось, что в его состав войдут чехи и словаки, постоянно проживавшие в России, а также те, кто был взят в русский плен.
В июне 1917 года Масарик, прибыв в Россию, занялся формированием двух дивизий корпуса, в рядах которых вскоре оказалось свыше 60 тысяч человек. Корпус был размещен на Левобережной Украине. Сначала было решено направить этот корпус во Францию, где уже находилось немало воинских частей из России. Но потом кто-то предложил, что корпус можно использовать как «военно-полицейскую силу для наведения порядка в России».
Чехословацкий корпус был не единственной организованной силой, участвовавшей в исполнении замыслов Лондона. Моэм упоминал о своих постоянных контактах с Борисом Савинковым, бывшим руководителем Боевой организации эсеров. Беспощадный убийца-террорист произвел на Моэма неизгладимое впечатление – «один из самых поразительных людей, с которым я когда-либо встречался». Вместе с Савинковым в организации заговора участвовали и другие правые эсеры – его единомышленники и коллеги по Боевой организации. Поскольку же Савинков был заместителем военного министра Временного правительства и комиссаром Юго-Западного фронта, он сблизился с генералом Алексеевым, когда тот заменил Корнилова после его ареста на посту начальника генерального штаба. Поэтому Моэм смог привлечь к заговору и военных, которые затем возглавили белую Добровольческую армию.
К концу октября 1917 года Моэм завершил свою работу по созданию мощной подпольной организации. Позже Моэм описал, как отправленный им в Лондон план государственного переворота «был принят, и ему были обещаны все необходимые средства». Однако британская разведка попала в цейтнот. «Время поджимало. Росли слухи о растущей активности большевиков. Керенский носился взад и вперед, как перепуганная курица».
Активности Моэма, беспощадности террориста Савинкова, деловой решимости руководителей чехословацкого корпуса и других участников заговора оказалось недостаточно. Им противостояла организованность большевистской партии во главе с Лениным, их бдительность по отношению к проискам врагов революции. Уже 14 сентября И. В. Сталин в своей статье «Иностранцы и заговор Корнилова» предупредил об активном участии британских подданных в заговорщической деятельности на территории России.
Британская разведка в свою очередь получала сведения о растущем влиянии большевиков и подготовке ими восстания. По свидетельству Моэма, в конце октября 1917 года «слухи становились все более зловещими… И вот грянул гром. В ночь 7 ноября 1917 года большевики восстали… Министры Керенского были арестованы».
На другой же день после победы Октябрьской революции Моэма предупредили, что большевики разыскивают тайного резидента Великобритании. Отослав шифрованную телеграмму, вождь заговора срочно покинул Россию. Великобритания направила боевой крейсер, чтобы вывезти своего «рыцаря плаща, кинжала и пера» из Скандинавии.
Моэм был крайне разочарован своей неудачей и до конца жизни был уверен, что «существовала известная возможность успеха, если бы я был направлен на шесть месяцев раньше». Поведав свету о своей деятельности в британской разведке, в том числе в ходе ее попыток сорвать Октябрьскую революцию, Моэм вряд ли рассказал все об этих исторических событиях и своей роли в них. Прочитав рассказы об Эшендене и воспоминания Моэма, нельзя не удивиться некоторым вещам, о которых сообщил писатель. Если «время поджимало» и, в конечном счете, британская разведка попала в цейтнот, то почему же Моэма отправили в Петроград самым длинным путем, который можно было придумать? Почему его не перебросили в Россию через Северное море и Скандинавию? Почему путь Моэма лежал через США? Зачем в этом долгом пути Моэма сопровождали люди из чехословацкого корпуса? В дальнейшем автор выскажет свои предположения, которые позволяют объяснить эти загадочные действия Моэма, его спутников и британской разведки.
Как революция стала Октябрьской
Ныне в России упорно распространяется миф, с помощью которого пытаются объяснить, почему революция произошла 25 октября (7 ноября) 1917 г. При этом ссылаются на воспоминания Керенского, в которых он писал: «Я твердо уверен, что восстание 24–25 октября не случайно совпало по времени с серьезным кризисом в австро-германских отношениях… К 15 ноября предполагалось заключить сепаратный мир России с Турцией и Болгарией. Вдруг совершенно неожиданно мы получили секретное послание от министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Чернина. В письме, которое пришло к нам через Швецию, говорилось, что Австро-Венгрия втайне от Германии готова подписать с нами мир. Предполагалось, что представители Вены прибудут на конференцию о целях войны, которая должна была открыться в Париже 3 ноября». (Речь шла о конференции ведущих стран Антанты.) Далее Керенский писал: «А посему задача Людендорфа сводилась к тому, чтобы помешать Австрии выйти из войны».