Сообщение о ненадежности банков и неустойчивости российской валюты вызвало массовое изъятие вкладов из сберегательных банков. Объявление же о финансовом банкротстве правительства серьезно повлияло на котировку рубля на мировом финансовом рынке. Во втором томе «Истории Коммунистической партии Советского Союза» (М., 1966 г.) отмечалось, что «Финансовый манифест получил поддержку ЦК РСДРП. В томе утверждалось, что «осуществление этого революционного призыва должно было подорвать финансовый престиж царизма».
Однако теперь через полвека можно усомниться в правильности такой оценки советских историков, а также действий ЦК РСДРП, тогда сильно преуменьшавшего силы царского правительства и преувеличившего революционные силы. Вряд ли документ, сочиненный Парвусом, продвинул вперед дело революции. Скорее напротив. Осознав всю чудовищность последствий «Финансового манифеста» для финансового состояния страны, премьер-министр С.Ю. Витте отдал распоряжение конфисковать все газеты, опубликовавшие это произведение Парвуса, и арестовать членов Петербургского Совета.
Разгон питерского Совета совпал с решением Московского Совета объявить всеобщую стачку, которая должна была перерасти в вооруженное восстание. Хотя в течение 10 дней несколько тысяч членов боевых дружин вели бои на баррикадах в ряде районов Москвы, после прибытия туда правительственных войск контрреволюция получила численный перевес, и восстание было разгромлено.
А вскоре были подавлены восстания матросов в Севастополе, Кронштадте, Владивостоке, а также восстания в Ростове, Новороссийске, Екатеринославе, Горловке, Харькове, Александрове, Красноярске, Чите, Перми, Нижнем Новгороде и других городах. Советы были разогнаны, многие их члены арестованы. Немало людей было убито в ходе подавления антиправительственных выступлений. Только в Москве было убито 1059 участников боев. По всей стране действовали карательные экспедиции. С января 1905 г. до апреля 1906 года общее число расстрелянных, повешенных и убитых достигло 14 тысяч человек. Число политических заключенных составило 75 тысяч. (В последующие годы репрессии продолжились. В 1907-09 гг. свыше 5 тысяч человек было предано смертной казни.)
Между тем обвал рубля, спровоцированный Парвусом, вынудил Россию обратиться к Франции с просьбой о предоставлении громадного займа. Несмотря на протесты зарубежной общественности, республиканская Франция предоставила заем самодержавному строю. Это существенно увеличило и без того обременительную внешнюю задолженность России.
Организаторы финансовой паники, обрушившие рубль, Троцкий и Парвус были преданы суду, хотя в ходе судебного процесса о «Финансовом манифесте» почти не было сказано. Подсудимым предъявили расплывчатые обвинения в сеянии смуты. На судебных заседаниях Троцкий произнес несколько ярких речей о революции. По приговору суда два друга были отправлены в ссылку за Полярным кругом в село Обдорск. Но Троцкий не сомневался в том, что их ссылка будет недолгой. Он был прекрасно оснащен для быстрого возвращения на волю. По словам Троцкого, «в подметке у меня был прекрасный паспорт, а в высоких каблуках – золотые червонцы». Видимо, таким же образом был подготовлен и Парвус.
В конце 1906 г. из ссылки сбежал Парвус, а в начале 1907 г. место ссылки покинул Троцкий. Друзья скоро встретились в Европе и стали совершать экскурсии по горам Саксонии, что было гораздо приятнее недавних странствий по заснеженным просторам России во время побегов из ссылки.
Возможно, что Троцкий имел личные причины, чтобы сокрушаться по поводу поражения первой русской революции. Ведь в случае ее успеха он мог бы занять один из ведущих постов в России. Не исключено, что это объясняет ту ярость, с какой Троцкий винил всех и вся в поражении революции. Даже через несколько лет после 1907 г. Троцкий в своих публикациях атаковал русское крестьянство, утверждая, что его «кретинизм» привел революцию к поражению.
Во многих своих публикациях Троцкий не переставал изливать ненависть к России. Противопоставляя Россию Западной Европе, Троцкий в своей рецензии на книгу Иванова-Разумника писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами, сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность – конечно буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше? Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, – ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?».
Правда, в своих русофобских выпадах Троцкий не был оригинален. О «бревенчатых зданиях» писал еще П. Я. Чаадаев («Весь мир перестраивался заново, у нас же ничего не создавалось: мы по-прежнему ютились в своих лачугах из бревнышек и соломы».) Другие нападки на Россию Троцкого повторяли высказывания провинциальной дворянской молодежи, которые высмеял М. Е. Салтыков-Щедрин в рассказах «Помпадуры и помпадурши» («Мы еще не достигли гражданской зрелости… Наши дела очень и очень плохи…») Дворянская молодежь осуждала тех представителей своего класса, которые норовили позорить «своего соседа» и принуждать «для потехи свихивать на сторону рыло»… Они сокрушались: «Везде была феодальная система – у нас ее не было; везде были preux chevaliers (благородные рыцари) – у нас их не было; везде были крестовые походы – у нас их не было; везде были какие-нибудь хартии – у нас никаких не было».
Выдавая за свои изобретения суждения, известные всем читающим людям в России, Троцкий исходил из того, что наша страна обречена на отсталость. В своей книге об истории революции 1917 года Л.Д. Троцкий писал: «Население этой гигантской и суровой равнины, открытой восточным ветрам и азиатским миграциям, было приговорено к длительной отсталости… Основной и наиболее неизменной чертой русской истории являются медленный темп ее развития, экономическая отсталость, примитивность общественных форм и связанный с этим низкий уровень культуры». Он уверял, что «русская культура является лишь имитацией лучших образцов мировой культуры».
Хотя Парвус не занимался сочинением русофобских пасквилей, он вскоре на практике доказал свою враждебность к России, предложив после начала Первой мировой войны свои услуги кайзеру в создании прогерманских национал-сепаратистских организаций на Украине. К тому времени возможности у Парвуса для оказания помощи кайзеру существенно возросли, поскольку бывший германский социал-демократ выиграл гораздо больше Троцкого от спровоцированной им финансовой паники. В ноябре 1910 г. Парвус переехал в Константинополь, где превратился в крупнейшего поставщика вооружений и продовольствия для армии Османской империи. Его дальнейшему обогащению способствовали две Балканские войны 1912–1913 гг. Военным корреспондентом на этих войнах был его друг Троцкий, который в это время жил в Вене.
Поразительным образом обстоятельства превращения члена СДПГ в мультимиллионера и соратника кайзера оказались вне внимания многих историков, писавших о революциях начала ХХ века. Не слишком много было написано и о многолетнем сотрудничестве Троцкого с этим олигархом. Зато мимолетная встреча Парвуса с Лениным в Цюрихе в 1915 г. стала дотошным образом разобрана в книге Александра Солженицына «Ленин в Цюрихе». (Краткость встречи объяснялась тем, что вождь большевиков наотрез отказался общаться с Парвусом.)
Мнимые «загадки Кобы» и подлинная роль Сталина в революции
Умалчивая о международных финансовых махинациях, к которым были причастны Троцкий и Парвус, не уделяя внимания связям эсеров с полицией при совершении терактов, антисоветчики в своих стараниях дискредитировать большевиков и их руководителей пытались обвинить их в тайном сотрудничестве с охранкой и совершении уголовных преступлений в корыстных целях. В главе «Загадки Кобы», включенной в его биографию Сталина, Эдвард Радзинский попытался доказать, будто деятельность героя его произведения во время первой российской революции свелась в основном к террористическим актам.
Профессиональный драматург Радзинский прибег к ярким краскам при описании налета на экипаж с деньгами 26 июня 1907 года на Эриванской площади в Тифлисе: «Банда в полсотни человек», преградившая путь экипажу с деньгами, «грохот и дым», «убитые казаки, полицейские и солдаты, в клочья разорванные бомбами», «стонущие, изуродованные прохожие, валявшиеся среди разнесенных в щепки экипажей», «злоумышленники», которые «среди дыма и удушливых газов схватили мешок с деньгами».
Объясняя цель этого нападения, Радзинский писал: «Удобная жизнь эмигрантов за границей и деятельность подпольных революционеров в России – все это требовало очень и очень больших денег». Радзинский уверял, что Ленину для его «удобной жизни» в эмиграции требовались деньги, а поэтому ему «пришло в голову использовать в «бомбовой работе» преданного грузина», то есть Сталина, который в это время был известен в партии по кличке «Коба».
Как утверждал Радзинский, для исполнения плана Ленина, видимо, задуманного им для того, чтобы расплатиться по счетам лондонских и берлинских гостиниц, И.В. Сталин привлек большевика С.А. Тер-Петросяна (его партийная кличка была Камо). Радзинский писал: «Нападение на Эриванской площади… великолепный спектакль от начала до конца сочинил Коба и точно, по заданным нотам, исполнил Камо. Это был первый спектакль, поставленный Кобой, который прогремел на всю Европу». Драматург утверждал, что во время этого налета Сталин был среди нападавших и повредил себе руку. Отстаивая свою выдумку, Радзинский оспаривал широко известный факт: Сталин повредил руку еще в детстве.
Версию Радзинского подхватили и развили другие авторы. Так, автор книги «Иосиф Сталин» А.Н. Гордиенко утверждал, что с начала 1906 года «Коба активно взялся за организацию экспроприаций и вскоре стал фактическим руководителем большевистских боевиков в Закавказье», и «именно благодаря «эксам» Сталин впервые смог приблизиться к Владимиру Ульянову».